Олег Поскребышев работает в Удмуртии, преподает русский язык и литературу в средней школе поселка Кез. Близки и дороги эти места поэту. Недалеко от поселка, в деревне Бани, прошло его детство.
Более десяти лет назад Олег Поскребышев напечатал свое первое стихотворение. Сейчас У него уже две поэтические книжки — «Мое поколение» и «Росинка».
Мы публикуем его новые стихи.
Ледоход
Ледоход, ледоход —
Самый первый лета ход!
Как река ни берегла,
Ни хранила талию,—
Затопило берега,
Тальники подтаяли.
А вода бурлит— беда!
Ну и окаянная!
Нашею была вода,
Будет океанная.
И по ней, по ней, по ней
В грохоте и в лепете,
Словно стаи лебедей,
Мчатся льдины — лебеди.
Ох, и любит наш народ
Провожать весельем лед!
На перильчатом мосту,
Над водою полою
Жаркой пляски перестук,
Ярких платьев полымя.
И запевок про запас
Сила непочатая:
Пропоем и сразу в пляс —
К полу припечатаем.
А гармоника в руках
Изогнулась радугой.
Лед уносит вдаль река,
Потепленьем радует.
Ох, и любит наш народ
Провожать из жизни лед!
Заструилась в голосах
Радость не напрасная:
Тает лед в людских глазах —
Солнышко в них празднует.
Подошел зиме конец.
Справились со стужею.
Лед уходит из сердец,
Паводком разбуженный.
Ох, и славно, если нет
В нас ни льда, ни наледи!
Свет в глазах и в сердце свет
Мы выносим на люди.
Ледоход, ледоход —
Самый первый лета ход!
В кино
Смотрят люди на экран и плачут.
Плачут и глаза, стесняясь, прячут.
Плачут, вновь увидев дни войны,
Дни, когда не плакали они.
Это их же насмерть убивали!
Это их же в рабство угоняли!
Но они лишь каменно немели,
Сжавши губы, взглядами грозя.
Или, кровь выплевывая, пели —
И сухими были их глаза.
Сколько ж всякого от рук палачьих
Молча ими перенесено,
Если даже нынче люди плачут,
Глядя на самих себя в кино!
Мальчик
Он многое любил, тот мальчик, в детстве:
Мычанье стада и полет стрижа,
Он в каплю дождевую мог глядеться,
Минутами почти что не дыша;
И лепестки ромашек тихих трогал,
Застенчиво и бережно — чуть-чуть,
И для жуков, жемчужных, длиннорогих,
Прокладывал в травинках путь.
С липом в веснушках, как яйцо кукушки,
Верхом на хворостине ездил вскачь,
И щедро всем раздаривал игрушки,
И тем, кто плакал, говорил: — Не плачь!
А если кто-то с балалайкой шалой
Присаживался у окна,
В лад музыке нехитрой весь дрожал он
И сам натягивался, как струна.
И на лице его за вспышкой вспышка
Сверкал и отражался мыслей взлет…
Живи во мне, восторженный мальчишка,
Как сердцевина в дереве живет!
Жар-птицы есть!
О, как логична трезвость лиц,
Толкующих с опаской:
Мол, кто там выдумал жар-птиц,
Мол, это только в сказках.
Их доводов — не перечесть,
Сквозь хор их не пробиться…
А все-таки жар-птицы есть,
Есть на земле жар-птицы!
* * *
Дела: во-первых… в-третьих… в-сотых…
Так много дел! Но, кроме них,
Стоят невзятые высоты И в нас самих.
И в нас самих!
Стоят высоты, будто вызов,
И мысль о них сверлит висок:
«А в дружбе не бывал ты низок?»
«В любви всегда ты был высок?»
«Звезд с неба чуть ли ие хватая,
Заняв высокие посты,
Всегда считал ты, что хватает Тебе душевной высоты?»
Мы — разные. Нас много, разных!
Но есть для всех один итог:
Стань по-особому прекрасным
И будь по-своему высок!
Себя решая, как задачу,
Найди в ответе: — Кто же ты?—
И в том, к чему ты предназначен,
Достигни главной высоты!
