Из дневника художника
Весной Кама и Волга наполняются талыми водами. Они идут лавиной, и остановить их невозможно. И тогда в плотинах открывают затворы, чтобы сбросить весенний паводок.
Водосброс подобен водопаду. Из-под железного затвора, словно из подворотни, вода с шумом скатывается вниз, в воздух поднимается бриллиантовая пыль, и яркое весеннее солнце рождает в ней радуги.
Летом Кама и Волга мелеют, обнажают песчаные отмели. И, хотя водохранилища накрепко закрывают затворами, уровень воды в них падает. Падает уровень воды и в Каспийском море. Летом оно испаряет воды больше, чем получает. Притоки не могут напоить его, и море год за годом отступает все дальше, оставляя на берегах горячие пески.
Ученые решили, что Каспий можно напоить, если занять воды у Печоры и Вычегды. А для этого их надо повернуть на юг, и через систему каналов перебросить часть воды в Каму, а потом через Волгу — в Каспий.
Сейчас уже есть схема всего этого гидротехнического комплекса. На ней обозначены предполагаемые ГЭС, водохранилища, каналы, дамбы.
Теперь на места будущих плотин, каналов и морей пришли изыскатели — первые, кто приступил к осуществлению мечты.
Когда-то я наблюдал рождение Камской и Боткинской ГЭС и их водохранилищ. Мои альбомы тех лет хранят много рисунков, запечатлевших великое преобразование реки.
Мог ли я утерпеть теперь, когда в краях, ставших мне родными, развертывается еще более грандиозная строительная эпопея! Я снарядил свой этюдник и поехал на север Пермской области, в город Соликамск, где разместился штаб одной из изыскательских партий.
ЭКСПЕДИЦИЯ № 35
Экспедиция изыскателей разместилась на берегу Камы, в Боровой, недалеко от пристани, в двухэтажном доме, укрытом под сенью тополей.
У крыльца — газик, на ветровом стекле которого написано: «Изыскательская».
Прямо по коридору дверь с табличкой: «Экспедиция № 35».
Вхожу. Начальник, подавая руку, назвался:
— Чистяков,— и молча посмотрел на меня, словно бы спрашивая: «Чем могу быть полезен?».
А когда выслушал, поинтересовался, надолго ли я приехал.
— На недельку.
— Мало!— словно отрубил Виктор Алексеевич.— У нас, правда, нет грандиозных объектов, это — дело будущего. Есть только лаборатория, камеральная группа, небольшое хозяйство машин. Но зато площадь мы охватываем огромную.— Виктор Алексеевич подошел к карте.— Вот здесь, на острове, на правом берегу Камы; там, севернее Чердыни, в лесах — все наши люди.
За окном видно Каму: она какая-то оловянная, с холодным отливом; в волнах беспомощно, словно раненая чайка, качается белый катер. Он с трудом пробивается к берегу.
Чистяков замолчал, будто вспоминая что- то, и сказал:
— А людей хороших много, познакомлю.
Зазвонил телефон.
— Вызывает Печора. А вы зайдите-ка пока в лабораторию, там интересные дела. И люди там бывалые — Копаева, Черникова…
Лаборатория? Что в ней особенного, зачем она изыскателям?
Постучал в дверь, как это полагается, открываю. Не ошибся, лаборатория: колбы, пробирки, склянки… На полу — вдоль стен, по углам и посередине — стоят бутылки, залитые парафином. На каждой наклеена бумажка — паспорт, по которому узнают, с какой глубины и с какой скважины доставлена вода для исследования.
Спрашиваю:
— Здесь лаборатория? Мне бы Копаеву и Черникову…
— А зачем мы вам? Рисовать? Так вы лучше идите рядом, там работают ветераны многих строек…
— А вы?
— Мы — только на Горьковской, Цымлянской, Киевской да на канале Иртыш — Караганда…
— Вот вас-то мне и нужно!
Я усаживаюсь, а лаборанты смущенно оправляют халаты.
Они работают, а я рисую и разговариваю.
— Что вы сейчас делаете?
— Исследуем грунтовые воды на соленость. Вот, попробуйте!
Я пригубил пробирку и удивился: какая соленая! Но тут же вспомнил: здесь, рядом, на берегу — солеварни, близко калийные шахты. Конаева поясняет:
— Это значит, что в Каму попадают подсоленные грунтовые воды. Строителям очень важно знать: какой материал брать для плотины, чтобы не разъело и не размыло ее.
Вот как! Строительство начинается в этом царстве пробирок и колб!
ОСТРОВ ПОД ВОДОЙ
— Макарыч! Возьми художника на остров.
— Милости просим,— Макарыч, старший мастер буровых работ, подвигается на скамеечке в лодке.
Мы сели рядом, застучал мотор, и свежий камский ветер ударил в лицо.
По левому берегу тянулся бумкомбинат, как напоказ выставляя один корпус за другим. Высоченные трубы длинными полосами отражались в Каме. Их пересекали куртины подтопленных деревьев и кустов.
— Паводок спадает,— кивнул на них Макарыч. Ошкуренное половодьем бревно застряло в кустах и теперь повисло над водой, сгибая ветки.— Остров-то пока затоплен, скоро обмелеет.
Оглянувшись, я увидел буровую на понтонах; вышка словно плыла нам навстречу.
Я спросил Макарыча о его жизни.
— Что наша жизнь? Кочуем! Только привыкнешь— на новое место. Так и живем, работаем. То Украина, то Волга, Казахстан, а то вдруг Сибирь… Здесь вот уже второй раз.
— Второй?
— Да. Начинали в пятьдесят седьмом — восьмом годах, потом отозвали на другие объекты, а теперь вот будем доводить до конца.
Когда мы подплыли к буровой, нас встретил человек в плаще и черном берете.
— Мастер Воробьев,— представил его Макарыч.— Он вам тут все и покажет. А я — назад скоро.
…Стеллаж трясется, как в лихорадке,— буровая работает. Мастер стоит у агрегата почти без движения, и поэтому его не надо просить позировать: он орудует только руками и внимательно следит за машиной, а, чтобы не скучать, за щекой держит леденец.
Отбурился мастер, и они с подручным стали доставать снаряды, как они называют трубы, и вытряхивать, выколачивать из них керн.
Девушка-техник описывала, измеряла, складывала керны в ящики, чтобы потом отвезти их в лабораторию исследования грунтов. Строители, можно сказать, шагу не ступят без этих анализов.
У ГЕОДЕЗИСТОВ
Помню, что Чистяков советовал побывать еще у геодезистов камеральной группы.
За почтой, в деревянном двухэтажном домишке на окнах видны рулоны кальки. Вероятно, здесь. Зашел в комнату. Она густо заставлена столами. На каждой — чертежная доска. За ними кропотливо трудятся женщины. Это камеральщики — обработчики материалов, собранных при работе в поле.
Знакомлюсь. Народ здесь все бывалый, не одну стройку прошел. Вон у окна Александра Ивановна Песчанова. Она успела побывать и на Волго-Доне, и на Волгоградской и Киевской ГЭС, и на каналах Северный Донец — Донбасс и Иртыш — Караганда.
— У нас вам неинтересно,— говорят камеральщики,— пошли бы в поле. Там, конечно, романтики больше.
Руководитель геодезической партии Валентин Вячеславович Белокуров приглашает на съемку.
— Завтра в семь утра уезжаю в поле, на правый берег. Едемте со мной…
…Утро выдалось холодное, сырое, дали заволокло, в воздухе пролетают снежинки, а был уже последний день мая. Белокуров подбадривает:
— Едем, в лесу нехолодно.
Поднимаемся на крутой правый берег, к деревянным домам села Григорово. Сразу за домами открылось просторное поле. Но нам не сюда. Полем изыскатели называют все работы на воздухе. А на самом деле мы зашли в лес и стали пробираться вглубь.
Моросил дождь, пролетал снег, а планшетист под широким зонтом внимательно, затаив дыхание, приник к трубе кипрегеля. Там, далеко, на узкой просеке, на фоне белых березок стоит девушка с рейкой.
— Светлана! Покачай рейку!..— кричат ей.
Девушка медленно наклоняет рейку вперед-назад. Геодезист записывает цифры и что- то долго колдует над планшетом.
— Точки сверяем,— говорит он.— Геодезия — наука точная. Ошибок не должно быть.
…Целый день геодезисты толклись на небольшом участке, сверяя точки. А всего нескольким отрядам предстоит сделать съемку на площади в шестьдесят квадратных километров.
Обратно в Григорово вернулись под вечер. У крайнего дома остановились, долго скребли сапоги и лишь потом по чисто вымытым ступенькам крыльца зашли в дом, в свою «штаб- квартиру».
Белокуров и геодезист Васенцов, не раздеваясь, сели в переднем углу за стол, развернули планшет, на котором ювелирно вычерчен план, прикрытый калькой. Склонились над планом и, кажется, забыли все.
ЗЕЛЕНЫЙ КОРИДОР
Канала еще нет, но в экспедиции говорят: «На канал» — значит, на трассу будущей водной дороги, где ведутся изыскательские работы. Мы едем туда с Сашей Репиным, тоже художником.
С Александром Ивановичем мы дружим давно, бывали вместе на Печоре, на Приполярном Урале. У нас общие интересы, всем и всегда мы можем поделиться, один на двоих котелок, только работаем мы по-разному. Это и хорошо, иначе картины были бы одинаковые.
В покрытой тентом автомашине трясемся, обнявшись с рюкзаками, сначала по избитой полевой дороге, а затем по таежной лежневке. Лежневка стрелой прорезает тайгу. Тайга словно бежит за нами, мелькает по сторонам, взмахивая мохнатыми ветками кедров. В Ольховке, где разместилась база изыскателей, мы проворно выгрузились, надели вещмешки, взяли этюдники и, можно сказать, в полной форме представились главному геологу экспедиции Дмитрию Федоровичу Танченко. С ним должны подняться на катере в верховья Южной Кельтмы.
Дмитрий Федорович — молодой начальник, подтянут, побрит, в плаще, с полевой сумкой, в резиновых сапогах и кепке. Пока мы разглядывали его, он осмотрел нас и одобрил экипировку.
Изыскатели погрузили продукты, оборудование и горючее на плоскодонную баржон- ку-лапоть, которую здесь почему-то называют «орлянкой». Ее взял на буксир катер-водомет.
Южная Кельтма — таежная речка, узкая, но глубокая. Вода от подступившей к берегам тайги кажется черным зеркалом. Словно по зеленому коридору пробирается катер-водомет с орлянкой на буксире.
На повороте лес будто встает поперек, не желая расступиться. И такая же зеленая стена опрокидывается в темную воду. Но катер ломает зеркало воды, в котором на мелкие части в волнах дробится отражение.
Цветущая черемуха молоком расплескалась вдоль берегов, напоив чистый воздух запахом весны.
А катер-водомет горячо дышит отработанным маслом, оставляя шлейф горького дыма.
Иногда нас встречают осины, высокие, породистые, в сережках, но еще голые, а березки словно в белых юбочках и уже молодятся первой зеленью.
Техник-геодезист Алексей Новиков, грузно облокотившись на борт орлянки, подолгу стоит и смотрит на берег, где за черемуховой завесой выпирает тайга. Новиков — бессменный старожил канала, таежник, работает на трассе зимой и летом.
НА БУРОВЫХ
Четверо парней вышли из тайги, заслышав знакомый гул дизеля на Кельтме. Водомет повернул к ним и скоро ткнулся носом в берег.
За кустами, как бы на пороге тайги, стояла палатка, над входом висела старая кино- реклама: «Девять дней одного года», начало в 7 вечера».
— Билеты есть?— спросил кто-то.
— Только на галерку.
— Это не подходит, еще упадем,— шутят встретившиеся друзья.
Буровая здесь оказалась совсем не такой, какие я видел на понтонах.
— Здесь ручное бурение — тайга, не развернешься. Даже оборудование переносят на плечах,— объясняет Дмитрий Федорович.
Километрах в полуторах-двух снова буровая. Нас встретила девушка-техник. На углу палатки висели ружья, как единственное украшение и первая необходимость в лесу.
Ребята переносили трубы и только что вернулись с новой точки. Увидели главного геолога и, не спрашивая ни о чем, в один голос:
— Нельзя ли трубы покороче, тяжело переносить! Сделали носилки — неудобно: на плече — кошму подкладываем, а плечи стерли; в ногу идти трудно — проваливаемся, болото…
— Правда, Дмитрий Федорович, ребята устают,— говорит девушка-техник.— А я помочь не могу, только стараюсь обед повкуснее приготовить.
— Не бежать ли собираешься, Соловьева?
— Что вы, Дмитрий Федорович, я здесь как дома!
— Тогда потерпите немного: из экспедиции идет сюда танкетка, вам на помощь. Ну, а как живете?
— У нас комфорт,— говорит Соловьева, открывая палатку.
Заглядываем. Посреди палатки, на скамейке,—пышный букет черемухи. Так и просится на холст, в краски…
СТАРОЖИЛЫ ТАЙГИ
Ночевку запланировали в Кедровке — все же под крышей.
Причалили, катер поставили на прикол и стали подниматься по крутому, густо заросшему берегу.
На поляне стоял неказистый, словно рубленный наспех, старый дом, и недалеко от него вагончик — перевалочная база изыскателей, Вот и вся Кедровка, а мы думали — большое село.
Тайга наступала, разбрасывая по поляне семена, из которых наперегонки поднималась молодая поросль. Ее вырубали, вскапывая огород.
Дмитрий Федорович говорит, что здесь живут дед и бабка, последние приписанные к постоянному месту жительства люди, а дальше в тайге — медведи, геологи, да можно встретить еще туристов.
Утром я встретил и деда, и бабку. Они пилили дрова у дома. Дед — без бороды, худенький, щупленький, глаза сощурились, улыбаются под козырьком фуражки, щеки провалились, а беззубый рот спрятался под усами. Я принялся набрасывать его в альбом.
— Смотри, рисует,— показывает он бабке на меня рукой.
— В городе все умеют, там и дрова-то режут машиной,— говорит она.
Я спросил, давно ли они живут в тайге.
— Дедушка-то смолоду ушел лесовать, ну и я с ним. Всю жизнь прожили в лесу. Он и теперь, старый, ходит за зверем, глаз еще острый, без добычи-то и не жду…
Дед посмотрел на небо, низко нависшее над тайгой, подвинул полено и взялся за пилу.
— Северит, снег будет,— сказала бабка.
— Какой же снег в начале июня?— возразил я.
— Кости чуют, и птица беспокоится,— поддакнул дед.
Под берегом заводили катер — пора было ехать дальше.
ДЕД СТЕПАН
— Та дэ воно, хиба це работа?— говорил Степан Прохорович, мешая русские слова с украинскими,—У лес идемо, чи в тайгу, а заболить шо, поранимось — лекарства нема, того, как его кажуть, бинта, нема. У сусида не займешь — де той сусид? Кажу у мене есть свое, а у другого нема, аптечку не дають.
Любит пожаловаться, говорят о нем, а бригадир и мастер ручного бурения он незаменимый.
Степан Прохорович в гимнастерке, заправленной в солдатские брюки, ворот гимнастерки без подворотничка, обтрепался.
Ребята в бригаде молодые, и Степан Прохорович зовет их сынками, а они его — дедом.
Заботливый, суетливый, он несколько раз пересмотрел все в барже, даже ощупал буровой комплект.
— То вже четвертый комплект собираю, от ключа до трубы…
Дед Степан и главный геолог пошли смотреть место будущей скважины. Едва отошли от берега, седая тайга обступила, ощетинилась сухостоем и, кажется, проглотила нас, чавкая болотом под ногами.
— Тут не заглядайся,— наставляет сынков дед Степан,— лес не улица, спросить дорогу некого. Проложим свою стежку, тоди гуляй…
Орлянку отцепили, бригада Степана Прохоровича осталась, а мы пошли дальше по Кельтме.
ТАЕЖНЫЙ ЗВЕРЬ
Катер-водомет едва не задевает берега. Иной раз вроде зацепится, начинаем отталкиваться ногами. Добрались к месту высадки геодезистов. Ребята ставят палатку, а мы с Репиным пишем этюды. Небо серое, дождя нет; это хорошо, можно рисовать.
Берег зеленый, сырой и весь испечатан звериными следами. Лоси исходили берег так, что можно подумать: сюда пригоняют стадо на водопой. Тут же оставили когтистые следы не то медвежонок, не то волк.
Мы пишем этюды. Тишина. Лишь гудят комары, да где-то наверху зашумел ветер, и заскрипела высокая ель.
В это время кто-то заверещал, как ребенок. Это Григорий, рабочий-геодезист, поймал зайчонка. Окружили Григория, а зайчонок прижал свои еще короткие ушки, словно у него их нет совсем.
— Зверь тайги!— смеются изыскатели.
— Отвезем, ребята, в город!
— Будем воспитывать!
— Давайте отпустим.
Каждый по-своему решает судьбу зайчонка, а он быстро дергает носом и смотрит неподвижными черными глазами.
— Вечером откроем сгущенное молоко, угостим,— сказал Дмитрий Федорович и погладил круглый серый комочек.
— Ну, а если поймаем медведя — сгущенки не хватит,— смеются геодезисты.
ДО НОВЫХ ВСТРЕЧ!
— Что же здесь исследуют геологи?— спрашиваю Дмитрия Федоровича Танченко.— Нет ли здесь полезных ископаемых?
— Да нет, дело в другом… Мы определяем состав отложений, какого происхождения они: речного, озерного, нанесенные ледником…
— Ну и что это дает?
— А чтобы знать, какой техникой вести работы — экскаваторами или земснарядами, возможны ли здесь оползни, наконец, разведка нужна и в инженерных целях, чтобы предугадать режим будущего канала.
Танченко рассказывает, а из тайги слышен посвист зяблика, но не обычный — веселый и ровный, а какой-то тревожный. Это, говорят, зяблик рювмит к непогоде.
На небо и действительно наплывали тяжелые низкие тучи, тайга Нахмурилась, Кельтма побурела.
— Места здесь дачные,— говорит Дмитрий Федорович.— Я полюбил их, особенно после Казахстана. А посмотрели бы вы, какая красота осенью!
Он словно и сейчас видит эту красоту сквозь весеннюю непогодь, глаза его блестят.
…Мы снова в Ольховке. На холодном ветру мечутся тонкие березки с мягкими клейкими листочками, а в воздухе мелькают, словно лепестки черемухи, снежинки.
В вагончике жарко топится печка, полки заставлены ящиками с продуктами: их закупили ребята с дальних буровых, приехавшие сюда на день раньше нас.
Катер сломался, и теперь все изыскатели возились с лодочным мотором на берегу Кельтмы, чтобы отправить продукты — там ребята сидят на голодном пайке.
Мы с Сашей пошли в клуб, купили билеты в кино.
В уютном зале уставшие от работы, но веселые, оживленные парни и девушки. Кое-кто не успел даже сменить комбинезон на «выходной» костюм. А на экране — кадры американского фильма «Рапсодия», лоснящиеся самодовольные лица богатых бездельников, роскошные особняки, мишурный лоск «американского образа жизни»… Я прикрываю глаза, слушаю музыку. Это музыка Чайковского и Рахманинова. Она проникает в душу, волнует. Музыка звучит и после фильма, когда дождь, мокрые дома, мокрые вагончики, обвисшие на холоде березки, кажется, не располагают к этому. А мне думается, что музыка эта — о нашей жизни, о нас, а не о той — чужой, пресыщенной, какую мы видели на экране в новом клубе таежного поселка.
Мотор не завелся. Идти на веслах вверх по течению, навстречу ветру, под дождем и снегом, да еще везти продукты — дело, пожалуй, немыслимое.
— Не советую,— говорит Дмитрий Федорович.
— Тогда мы возьмем, что будет под силу да покалорийнее, и пойдем пешком. К утру будем на точках. Ребята-то голодные…— говорят посланцы с буровых.
Изыскатели обсуждают, как быть, а ночь сгущается, окно вагончика, омытое дождем, залепляет снег.
Решено идти. Ребята быстро собрали вещмешки, запаслись папиросами и спичками, упрятав их в грудные карманы, и смело вышли из вагончика.
Мы выскочили проводить и видели, как поглотила их слякотная ночь. Они пойдут берегом Кельтмы, скользким и вязким, тайга будет поджимать их к воде, на пути встретятся завалы, но, я знаю, дойдут наперекор всему…
Утром седьмого июня белым-бело. Выпал снег, запеленал Ольховку и не переставал сыпать.
Зеленые березы не метались, как прежде, на ветру, а, словно растерянные, стояли под снегом, опустив ветки.
— Приехали весной,— смеется Саша,— а уезжать будем зимой.
Машины не пошли. Мы тоже собрали рюкзаки, нахлобучили шапки-ушанки, поверх стежонок надели плащи и решили идти пешком в Усть-Каиб.
Нас проводили, тепло напутствуя, изыскатели. И, хотя шли мы навстречу ветру, холодному и сырому, тепло их пожеланий, тепло этих памятных встреч согревало нас.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
«Северянки» устремляются к югу
Коллективу нашей комплексной изыскательской экспедиции выпала большая честь — первым взяться за реальное осуществление мечты: повернуть течения северных рек бассейна Печоры и Вычегды.
В минувшем. 1963. году мы окончательно выбрали трассу Вычегодско-Камского канала. Он соединит водохранилища Камы и Вычегды. Из десяти вариантов выбрали один, условно названный «южным». Протяженность канала сто километров. Ежегодно по нему в Каспийское море самотеком будет перебрасываться семьдесят кубических километров воды.
Закончены изыскательские работы по выбору створа под Соликамский гидроузел. Он будет расположен в районе Усть-Боровой. На острове Камский мыс предполагается разместить здание будущей Верхне-Камской гидроэлектростанции. Коллектив экспедиции завершил обследование и геодезические съемки зоны затопления, производятся расчеты устойчивости берегов. Площадь водохранилища займет пятнадцать с половиной тысяч квадратных километров, то есть образуется еще одно Камское море.
Этот год будет завершающим периодом нашей работы. Перед экспедицией поставлена задача — обобщить все материалы изысканий с тем. чтобы проектировщики приступили к разработке рабочих чертежей. Мы рассчитываем справиться с этим в первом квартале. В дальнейшем предстоит определить места для переноса поселков из зоны затопления.
Мы все хорошо понимаем важность порученного нам дела. Слова Никиты Сергеевича Хрущева на декабрьском Пленуме ЦК КПСС о большом химическом будущем Северо-Камского края вдохновляют нас. Мы сделаем все. чтобы приблизить день, когда воды северных рек изменят вековое направление и повернут свой путь к югу.
В. ЧИСТЯКОВ, начальник комплексной изыскательной экспедиции.
(Газета «Звезда». Пермь).
