У северных отрогов Саян, в живописной долине реки Ильбин, приютилась небольшая деревня Абалаково. В ней и сейчас не больше пятидесяти дворов, а в конце прошлого века здесь стояло несколько изб. Называлась она в то время Абалаковский улус. Русские, основавшие верстах в 25 от нее большое торговое село Агинское, называли жителей улуса «татарами», «инородцами». Но ученые А. Л. Шлецер и П. С. Паллас еще в XVIII веке установили, что язык представителей этой небольшой народности — абалаковцев, или, вернее, камасинцев, — отличен от татарского. Сами жители именовали себя «калмажи ил» — народ калмажей.
К середине XIX века камасинцев насчитывалось около 130 человек. Летом они кочевали по обширным горным плато — «белогорьям», пасли оленей, охотились в богатых дичью саянских лесах, ловили рыбу в горных озерах. Зимой спускались в долину реки Ильбин, защищенную высокими хребтами от ветров. В устье никогда не замерзавшей реки Талец находилось их Зимнее стойбище.
Вот здесь-то и застал камасинцев глубокой осенью 1847 года первый исследователь их языка ученый Александр Кастрен. Он прожил в Абалаково около двух недель, описал грамматический строй камасинского языка и составил небольшой словарь (около девятисот слов).
Проходили годы. У подножия Саян появились русские поселения, с жителями которых камасинцы поддерживали постоянные хозяйственные и культурные связи. Со временем возрастало число смешанных браков, все меньше камасинцев пользовалось родным языком.
В 1914 году молодой финский ученый Кай Доннер около двух месяцев провел в Абалаково и составил новый обширный словарь камасинского языка. По его сведениям, хорошо знали родной язык уже только камасинцы 45—50 лет. Посетивший Абалаково в 1925 году известный красноярский краевед А. Я. Тугаринов еще застал в живых нескольких стариков, знающих родную речь. С тех пор у камасинцев никто из исследователей не был. Считалось, что язык их мертв.
Наша небольшая экспедиция, в состав которой входили студенты четвертого курса филологического факультета Уральского Государственного университета имени А. М. Горького, в июне прошлого года направилась в район Абалаково. Цель—собрать камасинскую топонимику (географические названия), а также проверить на месте сам факт исчезновения камасинского языка.
Теперь здесь богатый колхоз. Нас приветливо встретили и устроили на ночлег. А затем начались разочарования. Никого из прежних «таежников» в деревне не оказалось. Жили здесь русские и украинцы, которые почти ничего не могли сообщить о коренном населении. Зная фамилии камасинцев, приведенные в трудах Доннера, мы тщательно изучили списки колхозников, побеседовали со стариками. Но безрезультатно. В топонимике камасинский слой также оказался незначительным. Мы уже подумывали о возвращении.
И вот однажды Эля Косова отправилась за молоком к Клавдии Захаровне Плотниковой. Вернулась она взволнованная и рассказала, что Клавдия Захаровна из «таежного» рода Анджигатовых (это одна из камасинских фамилий!), что сама она еще помнит некоторые камасинские слова. Эля даже записала: «копто» — девушка, «ни» — парень, «эпты» — волосы.
Мы прожили в Абалаково около месяца и почти каждый день по нескольку часов учились у Клавдии Захаровны языку, которого, кроме нее, никто не знает. Конечно, ее камасинский язык далеко не тот, что слышали и изучали Кастрен и Доннер. Да и сама она с тех пор, как двадцать лет назад умерла ее тетка Матрена, ни с кем не говорила «по-таежному». И все-таки записанный нами материал оказался очень интересным. В говоре Клавдии Захаровны сохранились своеобразные звуки камасинской речи, она помнит еще много слов, особенно из бытовой лексики, говорит несложные фразы. Некоторые записанные нами слова до сих пор не были известны вообще и отсутствуют в словаре Доннера, например, «кадыл» — лицо.
Клавдии Захаровне сейчас 69 лет. Она очень добрый и заботливый человек, никого не отпустит, чем-нибудь не угостив, и вы ее очень обидите, если не отведаете кушанья. Много работает по хозяйству. Несмотря на годы, очень подвижна и легка на ногу. В Агинское за двадцать пять километров предпочитает ходить пешком, хотя туда идут машины.
Возникает вопрос: какова судьба камасинцев и есть ли еще знающие свой родной язык. На улицах Абалаково часто можно видеть удивительно красивых ребятишек, белоголовых, с черными глазами. В них течет не только русская или украинская, но и «таежная» камасинская кровь. Известно кое-что и о взрослых камасинцах. Они теперь работают в разных местах — на строительствах, в геологических партиях. Один из Анджигатовых стал председателем сельского Совета. Но своего языка они уже не помнят. Знает его только «последняя из калмажей» — Клавдия Захаровна.
