Это был старик — бородатый, морщинистый, лохматый. Бродил он по таежным дальневосточным тропам лет сорок. Знал каждый распадок, долинку, ключик так хорошо, как знает человек свой дом. Много раз ему предлагали бросить лоток, бродяжничество, перейти в бригаду, наконец, по возрасту он мог идти на пенсию. Но Макар и слушать об этом не хотел. Он называл себя «вольным художником» и по-прежнему одиноким медведем бродил по тайге. Иногда появлялся в поселке с хорошей добычей, чаще же, как он сам говорил, — «с пустым капсюлем».
В поселке, где жил Макар, ходила легенда, что где-то не очень далеко от прииска есть баснословно богатое месторождение золота. «Колымская мат-ка», — так называли его. Об этом поговаривали даже геологи прииска. Но они не торопились искать его. Разведка велась так, что рано или поздно «матка», если она существовала, все равно должна была обнаружиться.
Но вот на прииске начали иссякать золотоносные площади. Кое-кто из молодежи бросился на поиски новых россыпей.
Однажды в избушку к Глобе зашел промывальщик Костя Штырев — рослый парень. На прииске шутили, что он может столкнуть с места бульдозер. Костя был действительно очень сильным. И молчаливым.
— Старик, — сказал Костя, заглядывая под лохматые брови Макара. — Ты знаешь, где находится тот клад. «Матка». Сведи меня.
— Что ты, что ты, окстись, Коська, — замахал руками Макар. — То кровавое золото. Оно только святым дастся.
— Почему кровавое?
— Там человека убили.
— Когда это было?
— Да недавно. Лет, поди, тридцать всего назад.
— Ну! За тридцать лет и дух того человека повыветрился. Пошли, а?
Глоба долго колебался, отнекивался, но все же пошел: велик был соблазн. Кроме того, о Штыреве было известно, что он не только сильный, но и смелый парень. С таким можно идти. А Глобе давно хотелось побывать в тех краях, о которых рассказывали легенды.
Случилось так, что Глобе на том «роковом» месте невероятно повезло. В первом же шурфе обнаружилось такое содержание золота, что старик чуть не задохнулся от восторга. Никогда за всю жизнь ему так не фартило!
Где-то за маленькой, заросшей кипреем сопочкой, работал Штырев. Глоба знал, что у парня дело пока не клеится. Промывая лоток за лотком, он подумал: «Отдам-ка я половину шурфа Коське. Пусть моет. Ведь из-за него повезло. Из парня со временем хороший старатель получится…»
Но вот тут-то и появился, как рассказывал потом Глоба, «бес». Он вдруг шепнул старику: «А ведь Коська-то как будто не так давно за хулиганку ответ держал… Темный парень. Вон он какой хмурый…»
«Бес» нагнал на старика такого страху, что Глоба начал дрожать. А тут еще послышались чьи-то грузные шаги. Через борт шурфа наклонился совершенно странный, не похожий на себя Штырев.
— Вылезь-ка, старик, — хрипло сказал он, озираясь.
«Ну, все! — решил Глоба. Золота он успел намыть граммов шестьсот. За два- то часа! Мысли у старика стали путаными. — Все кончено, — решил он, в душе прощаясь со старухой. — Но я тебе не дамся так просто, не дамся, Коська!» — лихорадочно думал он.
Все же из шурфа вылез. Медленно пошел за Коськой. «Разве с таким справишься или убежишь», — оправдывался он перед собой.
Штырев заставил старика спрыгнуть в свой огромный, похожий на могилу, как показалось Макару, шурф.
Старик упал на дно шурфа и, еще не раскрывая глаз, руками почувствовал что-то мучительно знакомое. Осторожно глянул и остолбенел: дно шурфа было усыпано самородками, как будто кто- то высыпал туда мешок золотой картошки.
Оказывается, Косте попался «карман», как называют старатели место, где из-за особого строения коренной породы скапливается золото.
Когда Глоба немного отдышался, Штырев попросил старика сходить на прииск, позвать или геологов, или мастера, а еще лучше бригадира их бригады.
— Ты с ума сошел, — прошипел старик. — Сами промоем, уберем — за милую душу… Ты с ума сошел! Осподи! Такое дело отдавать бригаде…
— Ну и дурак, — разозлился Костя. — Зачем нам с тобой столько металла? Не миллионером ли хочешь стать? Сиди тогда тут. Я сам пойду.
Чего только не пережил за эту ночь старик! То ему слышалось, что кто-то идет убивать его. Теперь уже по-настоящему и окончательно. То вдруг хотелось припрятать хоть несколько самородков для себя, на черный день; то чудился дух убитого кем-то тридцать лет назад старателя. А то казалось, что все случившееся— сон. Не может же наяву один человек оставить другого около такого несметного богатства… А если может? Нет, не может! Сам Глоба никогда не оставил бы. Но ведь ребята живут бригадой и работают как-то по-новому? Нет, все равно не может. Золото есть золото! В сговоре, наверно, с бригадиром, его, вишь, особенно нужно… Еле дождался старик утра.
А утром Костя привел к шурфу бригаду комсомольцев. Они пришли с походными колодами для промывки. Пели, шумели, смеялись. Они называли старика капиталистом, подшучивали над ним, оставляли его работать в бригаде, обещая место главного смотрителя. Но Глоба ушел.
— Это не то, не то! — в смятении повторял он. — Это не то. Погоди — перессорятся, передерутся. Золото! Столько золота!
А потом, через некоторое время, когда все утряслось, когда добрая половина прииска перекочевала на новое место и никто не передрался, не перессорился, Глоба вернулся. Он принес топор, изрубил свой лоток в мелкие щепки. Так в тайге поступает только тот, кто проклинает золото. А через несколько дней Макар оформил пенсию по старости и уехал со старухой «на ридну Украину».
Так и осталось непонятным, за что же все-таки изрубил Глоба свой лоток. Действительно ли он проклял золото? Или обозлился на то, что сколько бродил с лотком по тайге, а такого богатства не повстречал. Или еще за что? Кто знает.
Урал — Стражнице
…На обед собрались всей бригадой. Однако кулеш еще «не дошел», и, подсев к костерку, на котором, фыркая и пузырясь, в большом закоптелом котле допревало аппетитное варево, трактористы закурили: кто хитро скрученную «козью ножку», а кто — солидный «Беломор».
Павел Максимович Пчелкин вынул из кармана гимнастерки старенький алюминиевый портсигар, не торопясь достал из него папиросу. В раздумье задержал взгляд на крышке портсигара.
— Что, бригадир, видно, по ошибке захватил жестянку, а золотой оставил на рояле? — заметил бригадный «смешила» Портнов, подмигивая товарищам. И, уже мягче, добавил: — Памятный, поди?
— Фронтовой… — сказал, помолчав, Павел Максимович.— Прошел со мной, считай, не менее двух тысяч километров. Как, бывало, освободим город, так и делаю пометку.
Неказистая коробочка стала переходить из рук в руки.
— Стражнице…— прочел прицепщик Малеев врезанное тонкими буквами слово.
— Чешский город,— пояснил Павел Максимович.— Между прочим, интереснейшая встреча там произошла.
В апреле сорок пятого наша танковая рота освободила от фашистов чехословацкий город Стражнице. Все, кто был в городе,— и старый, и малый — собрались на площади. Радость, ликование. Нас, можно сказать, засыпали цветами.
Стоим мы у своей машины в окружении народа и видим: протискивается один старичок. Высокий, седая бородка клинышком. Подошел к нам и с большим волнением говорит: «Здравствуйте, дорогие! Дождались вас!» Интересный старик оказался. Был, говорит, и я на вашей Родине и даже кровь пролил за нее. На Урале против Колчака воевал.
Вот, думаю, совпадение: он на Урале в гражданскую Советскую власть защищал, а я, уралец, в Отечественный его родной город от фашистов освободил.
Старик выпрямился, высоко поднял голову и запел:
Пусть злобствует враг,
Но мы начеку.
Смерть, смерть, смерть Колчаку!
Бегут беляки,
Слыша наше «ура!».
Даешь, даешь, даешь Урал!..
Тут поступил приказ продолжать движение, и я не успел узнать даже имени старого чеха…
— Да, интересно в жизни получается! — не то удивленно, не то радостно сказал Малеев. — А ты, Максимыч, с тем старичком больше не встречался?
— Нет, пока не довелось. Но доподлинно знаю, что жив, — улыбнулся Павел Максимович. — И знаете, кто помог найти? Дочка моя, Танюша. Рассказал ей как-то эту историю, а Танюша — своему пионерскому отряду. И решили они написать письмо чешским пионерам в город Стражнице. Как уж там ребятишки организовали поиски, не знаю. Только пришло мне на днях письмо от того старичка. Сообщает, жив и здоров. Просит обязательно в гости приехать. Сам, говорит, собирался на Урал, да пришлось отложить поездку по состоянию здоровья.
— Ну и как, принимаешь приглашение?
— Яна Блажека? А почему не принять? Вот управимся с посевной, возьму отпуск и катану.
А. КУЗНЕЦОВ
