Чахлые лиственницы, седые вершины гор, хмурое небо. Серые палатки, серые плащи, серые резиновые сапоги.
У подножия горы, на сваях дощатый настил — площадка для вертолетов. Грузовой вертолет с ревом берет высоту. Ноги как у цапли, в когтях притихший трактор. Еще не перестало дрожать между сваями желе мха, а сверху уже садится другой вертолет — пассажирский.
— А вас куда несет?!
— На Удокан, в экспедицию!
— Это же в горах. Там жуткая вода, и климат для детей не подходящий.
— Поживем, увидим…
Неспокойно в радиоузлах:
«Чара! Я Медный! Куда пропал вертолет с динамитом?! Перехожу на прием!»
«Могоча! Могоча! Я буровая! Срочно шлите глину!..»
В краю, равном по территории Австрии, где горы полны медью, углем, слюдой, туфом и еще неизвестно чем, нет глины. Ее доставляют на вертолетах за шестьсот пятьдесят километров со станции Могоча…
По радио летят телеграммы:
«Алексей Наседка этакая, тряхни крыльями, дуй к нам. Рыщем, как росомахи, по черной тайге в поисках хорошей воды. Напоролись на грязевой вулкан. Кругом мерзлота, а он прет из-под нее, как расплавленный асфальт, шипя парами. Не тяни резину, опоздаешь. Передай ребятам, здесь не хватает рук.
Александр Рубинский».
…Без умолку грохочут взрывы. Дрожит земля. Трещат Удоканские горы, падают к ногам изыскателей подброшенные динамитом камни.
Со времен сотворения мира спал Удокан, но и до него добрался человек. Первой ударила геологическим молотком по его медной груди комсомолка Лида Бурова. И этот удар отозвался тысячеголосным эхом.
…Радист принимает ответ:
«Здравствуй, Саша! Наседка вспорхнула. Я лечу, мы летим!
Алексей».
Быть или не быть
Многие, наверное, знают из газет об открытии залежей медной руды в горах Восточной Сибири. Сколько ее там припрятано, сразу не скажешь. Несколько проектных институтов ведут изыскания, но ни один пока не решается назвать хотя бы приближенную цифру. Ведь горы не поставишь на весы.
Но найти полезное ископаемое—еще не значит взять его.
И вот почему.
Руда лежит на высоте около двух тысяч метров над уровнем моря. Лежит себе внутри гор, как в каменном сейфе. А для того, чтобы запустить руки в набитый медью сейф, разведчики ощупывают, изучают его гранитные стены, пробивают трехкилометровые штольни, по которым свободно может пройти поезд. Изыскатели катят из глубины гор одну за другой вагонетки с медными камнями. Но для настоящей эксплуатации рудника потребуется еще немало взрывчатки и времени.
О промышленной разработке думают все и усиленно готовятся к тому, чтобы золотистые слитки меди как можно быстрее разошлись по всей стране.
Но разве возможно это все без дорог? Дороги! Проклятое бедствие в этом краю. Сколько машин, грузов портят они!
От Чары до Наминги есть временная дорога. Весной ее разрушают дожди. В глубоких выбоинах сутками барахтаются засевшие тяжелые машины, В размытых горными ручьями балках дежурят тракторы, но и они подчас ничего не могут сделать. Выручают машину в одном месте, она через сотню метров садится по самую кабину в другом. Иногда трактор так завязнет в оттаявшей мерзлотной жиже, что остается в ней до тех пор, пока не растащат его охочие до запасных частей механизаторы.
Во что обходится государству такая дорога — потеря и порча грузов, машин, бесконечные простои? А стоимость переброски тысяч тонн оборудования, продуктов питания по голубым трассам!
От найденного месторождения до ближайшей железнодорожной станции шестьсот пятьдесят километров. Не просто километров, а таежных дебрей — каменных завалов, топей, болот, глубоких ущелий.
Это грозовые ливни, мошкара и комары летом; звенящие метели, ледяные поля и лютые морозы зимой.
Шоссейная дорога нужна позарез. Но и это еще не все. Нужна вода.
«Позвольте? — скажете вы. — Там уйма рек, в чем дело?»
Да, рек действительно много. Много, и все-таки с водой в Наминге туго.
Дело в том, что Удокан — край вечной мерзлоты. Мерзлота — величайшее зло для строителей. Местами она уходит вглубь на семьсот метров. В теплые дни она тает и ползет, в морозы становится на дыбы, разрушая все, что возводят руки людей.
Стройке нужны водопровод и канализация. Но как проложить в мерзлой земле трубы, чтобы они не рвались от холода?
Может, придется по улицам поселка на глубине семи-восьми метров пробивать тоннели, делать к домам от них канализационные ходы и, чтобы они не забивались льдом, прогревать паром? Опять- таки чтобы получить пар, нужна вода. А где ее брать зимой, когда перемерзают реки?
На Удокане реки сковываются не сверху, как обычно, а снизу. Вначале лед образуется по дну, вокруг камней, а их там целые поля. Крепчают морозы, растут ледяные глыбы, все выше и выше поднимается дно реки. Между глыбами рождаются живописные ледяные пещеры, причудливые трубы, пенится вода. Поднимаясь, белое дно выжимает воду, и та ворчливо устремляется из берегов, но, застигнутая морозами, превращается в наледи. Иногда эти наледи простираются на десятки километров и похожи на огромные голубые слоеные пироги толщиною до пяти метров.
Странная вода в стремительных реках Удокана. Вопреки физическим законам она, имея температуру минус шесть-семь градусов, не замерзает. Но стоит остановить ее бешеный бег, как моментально превращается в лед. Застигнутые лютыми холодами, реки Удокана вдруг перестают ворчать, начинают виснуть ледяными прядями на плечах каменных глыб, цепляться за рваные бока берегов.
С октября по апрель на Удокане трудно найти «живую воду». Жители не роют колодцев и всю зиму пользуются льдом и снегом.
Перед металлургами встал вопрос: или отказаться от руды, или найти способ снабжения рудника водой.
Быть или не быть?
Решить этот вопрос поручено Читинскому управлению «Гидрометслужбы» и гидрогеологической экспедиции Свердловского отделения института Водоканалпроект под руководством опытного разведчика Натана Залмовича Рабиновича. База экспедиции находится вблизи Наминги на каменистом берегу реки Ингамакит. Названа она Свердловодском в честь работающих там уральцев.
* * *
В гостинице негде ступить.
Чугунные печки с трубами выброшены под навес. Коридорчики запружены приезжими.
— Летять сюды, як саранча на хлеб, а поселять некуда, — сокрушается усатый и черный, как таракан, пожилой комендант.
Брызжет дождь.
На бугорке, возле навеса, молодая чета ставит палатку. Чемоданы прикрыты надутым резиновым матрацем. На матраце блестящий чайник, дорожная газовая плитка с запасом красных баллончиков. Загоняя топориком в землю колышки, парень рассказывает что-то веселое. Она хохочет от души и ерошит ему мокрые кудрявые волосы.
— Молодожены из Якутска, — поясняет комендант. — Вечную мерзлоту пощупать прилетели.
В конторе геологического управления, кроме завхоза да двух снабженцев, никого нет.
— С Урала, значит?
— С Урала.
— Надолго к нам? — спрашивает кругленький завхоз.
— Проездом в Свердловодск.
Потирая затылок, завхоз извиняется.
— Рад бы помочь вам, товарищи, да видите сами… Своих гнездить некуда.
— Мы тоже не чужие, — замечаю я.
Но завхоз неумолим. Ночь проводим на столах в отделе снабжения.
На другой день знакомимся с главным инженером управления — подвижным, чрезвычайно загруженным делами геологом, лет сорока пяти.
— Молодчики, молодчики, — выслушав, задумчиво произнес он, но тут же, словно отыскав в мыслях подходящую фразу, воскликнул: — Вода во как нужна!
— Помогите нам добраться на свою базу.
— Чудненько, — поворачиваясь к окну, снова погрузился в свои мысли главный.
По квадратным окнам опять стал нахлестывать дождь.
— Что? На базу. В такой ливень?
— Как же быть?
— Только на случайном вертолете, разумеется, когда наладится погода.
Труба
Поселок Наминга, центр Удоканской экспедиции, ежится на дне сырого ущелья. Желтые домики из лиственниц, река, мост. Вода в реке грязная, бурлящая. Вдоль берега палатки с железными трубами. Вывороченные пни и каменные глыбы, занесенные разливом Наминги.
Поздними утрами через маленькое небесное окно в ущелье заглядывает солнце, и тогда на дне ущелья все просыпается, подсыхает, тянется навстречу лучам. Но к полудню это «окно» задергивают облака, и в ущелье, как в душном парнике, начинают потеть камни, деревья, дома, люди. К вечеру «окно» появляется снова.
С геологом Герой Елизаровым стоим возле посадочной площадки вертолетов. Отсюда виден полинялый флаг над толевой крышей конторы геологического управления.
С восьми утра ждем случайного вертолета. Солнце взяло курс на вечер, но мы не теряем надежды сегодня попасть в Свердловодск. Всего сорок километров по прямой разделяют нас. Были попытки отправиться пешком, но на вертолетной площадке белобрысый парень в лихо сдвинутой на бок фуражке с «капустой» категорически заявил:
— Ночью в горах большие дожди упали, за неделю не доберетесь. Зимой дело иное, а сейчас ожили болота, киснут, как дрожжи в кадке, километров сто огибать придется…
Заявление начальника подтверждают парни и девушки, жаждущие сегодня попасть в Чару. Прошел слух, что туда прилетели артисты Читинской филармонии. У парней наутюженные костюмы, а у девушек в авоськах завернутые в кальку или ватман туфельки. У всех на ногах резиновые сапоги. До Дворца культуры, где «дают» концерт, шестьдесят километров бездорожья. Ночь (после концерта) молодые люди проведут, «кто где сможет», а в семь утра явятся на работу. Такая перспектива их, очевидно, вполне устраивает.
Мимо, заглядываясь на веселую кампанию, проходит женщина с наполненными мутной водой ведрами. Этой водой заливает железный бак с кружкой на цепочке.
Люди пьют эту противную воду, а мы, гидрогеологи, пятый день торчим в… Наминге и не можем попасть на свою базу, чтобы раз и навсегда решить проблему с хорошей водой.
Скорей, скорей бы добраться до Свердловодска.
По-честному, мы сами виноваты в том, что застряли в Наминге. Чтобы попасть из Чары в Свердловодск, надо было добираться другим путем. Вначале до развилки на 21-ом километре по временной дороге, затем по Средне-Коларской тропинке, протоптанной вдоль реки Ингамакит оленями.
Но как было не побывать в Наминге и не взглянуть в каменный сейф с медной рудой, в той самой Наминге, для которой нам предстоит найти много воды!
Вскоре тех, кому посчастливилось, вертолет уносит в Чару. Остальные, притихнув, долго еще толкаются у места, где стоит рация, и только когда плосколицый якут-радист, перевалившись через подоконник, сообщает: «Машин на Чару больше не будет», огорченные отправляются в свои общежития.
Как только вертолет со «зрителями» скрылся за ущельем, деревянную площадку заполнили ребятишки. Это, пожалуй, самое подходящее место в Наминге для игр, — сухое и гладкое.
Мы с Елизаровым отошли в сторону, присели на облезлую лиственницу, достали свежие пачки сигарет. За спиной, на другом таком же бревне, слышим разговор.
— Сказал — задам отсюда деру, значит, задам, — категорически заявил басок.
— А я тебе друг, или кто? — наседал хрипловатый тенорок.
— Денег у меня на сто лет хватит. На кой они мне!
— Нет, ты скажи, я друг тебе или кто?
— Ну, друг.
— Так слушай, мутная голова, кончим эту гору, подадимся вместе. Округ шарика такое путешествие закатим, всем чертям тошно станет.
— Чудак, да этой горы на сто лет хватит.
— Вот и ладно. Корни свои здесь пустим. Гляди, через сто лет нас с тобой вспомнят.
— Да я теперь жить хочу. Понял?!
— Женился бы, — сказал тенорок.
— А где ее взять?
— Выпиши.
— Сто писем посылал, не едет.
— Эх ты, морока, а еще на доске почета значишься…
— Денег у меня на сто лет. На кой они мне, — опять заладил басок…
Видно, одними деньгами сыт человек быть не может. Что же тогда заставляет его так крепко держаться за нелегкую удоканскую жизнь? Жажда приключений, славы, творчества? Но какие могут быть особые приключения у работающего в штольне на глубине тысячи метров, какую особую славу могут принести взрывные работы или бурение скважин? В каком уголке страны этим не занимаются?
Жажда творчества! Это, пожалуй, самый подходящий ответ. Огонь творчества, без которого человеку нашего времени никак не обойтись. Спокойная жизнь тяготит его, характеру тесновато в городской сутолоке. Живя на одном месте, он чахнет, как дерево, посаженное в тени. Ему нужен простор, а Сибирь для этого самое подходящее место…
К площадке быстро приближаются двое. У крылечка мужчина передает желтый чемодан тоненькой девушке, а сам направляется к разговаривающим парням.
— Развлекаетесь? — с укором говорит он. — А в пятой штольне электроэнергии нет, линия оборвалась.
Оставив бутылку, парни вмиг испарились.
Глядя им вслед, мужчина лукаво улыбнулся, затем подошел к нашему бревну.
— Произошло что-нибудь серьезное? — спросил я.
— Да нет, подшутил малость, чтоб лишнего не пили, — сказал мужчина. — Эти ребята электроэнергию обслуживают. Правда, сейчас другие дежурят, но в забое дружок ихний со своей бригадой скалу долбит. Вчера на собрании обязательство взял — двадцать метров пройти. Вот они и всполошились. Подводить-то у нас не положено. Километров пять вдоль проводов отгрохают, глядишь, вся дурь из головы выскочит, — закончил он.
***
Вертолет большущей красной стрекозой внезапно повис над площадкой. Игравшие на ней ребятишки бросились, как воробьи, врассыпную. Немного «подумав», стрекоза прицелилась и села посередине настила.
Отодвинув окошко, пилот крикнул:
— Васька, принимай гостя из Москвы!
Согнувшись пополам, из фюзеляжа на помост вылез худой, высокий человек. В правой руке у него длинная пальмовая трость, в левой — туго набитый кожаный портфель. Васька — завсегдатай площадки — подкатил к гостю, лихо козырнул. Вскинув на плечо трость, тот о чем-то спросил и направился к тропинке, ведущей в поселок. Возле вывороченного пня он остановился, похлопал ладонью его по шершавой коре, будто старого приятеля, и уверенно пошел дальше.
Грубоватый голос летчика прервал мои раздумья.
— Русским языком тебе говорю: не могу. Баки совершенно сухие.
Но Гера Елизаров не отставал:
— Товарищ пилот, с утра загораем!..
С бензином в Наминге просто беда. Куда хуже, чем с консервированными овощами, их хотя изредка, но доставляют.
— В Свердловодске все ваши баки зальем, — уговаривал пилота Елизаров, кивая в мою сторону.
У меня портфель, как у пассажира из Москвы. Расстегивая блестящие замки, тоном снабженца говорю летчику:
— Килограммов триста можно, не больше.
Тут же мысленно представляю лицо Рабиновича и нагоняй, который последует за такое расточительство. В том, что у нашего начальника экспедиции имеется бензин, я не сомневался. У него на базе есть все — от кроватей с панцирными сетками до зубной пасты.
Оглядев, прищурившись, мой брезентовый плащ и велюровую шляпу, пилот еле заметно улыбнулся и не спеша, мелкими шагами пошел к зданию. От группы людей бросилась ему наперерез тоненькая девушка с непокрытой головой, в красном свитере, лыжных брюках, заправленных в резиновые ботики. Пилот остановился, поправил черный галстук, а девушка начала быстро излагать свою просьбу. На лице у летчика сначала появилась такая тоска, будто ему предлагали сушеный картофель. Он разводил руками, пожимал плечами, а она все говорила, говорила. Вдруг лицо его просветлело, заулыбалось, девушка пожала ему руку и, довольная, отошла к большому чемодану.
Через несколько минут пилот в сопровождении Васьки направился к вертолету. Проходя мимо меня, спросил:
— Значит, триста?
— Закон! — отвечаю ему…
Грохот винта, и мы, не покидая ущелья, плывем над Намингой. Летим, покачиваемся, как на качелях. С нами девушка. Прильнув к окну, она с восторгом смотрит вниз.
Пожалуй, нигде женщина не пользуется таким уважением, как здесь. Мало, очень мало ласковых рук в Наминге, от этого, может быть, и текучесть рабочих большая. Великое дело — иметь семью на Удокане.
Но вот поселок позади, перемахиваем какие-то хребты. В их щелях искрится снег. Вскоре горы раздвигаются, на пологих склонах зеленеет кедровый сланец, за ним чахлые лиственницы и желтые оленьи мхи. Затем — широкая котловина, топи, болота. Еще хребет. И впереди открывается огромное ледяное поле. Приближаемся к наледи. Четко видна стеклянная лента реки Ингамакит. Она открыто течет по каменистому руслу, но перед ледяным полем, словно стыдясь мутной воды, прячется подо льдом, чтоб через несколько километров снова появиться в другом конце наледи. Это и есть ледяная труба.
В зауженных местах она не вмещает притока воды, вырывается через трещины наружу, образуя множество фонтанов. Сверкающие на солнце, они похожи на большие букеты белых тюльпанов.
Неожиданно вертолет камнем проваливается вниз и повисает над бурлящей рекой. Вскрикнув, девушка отшатывается от окна.
Только теперь я замечаю под нами небольшой плот, несущийся навстречу плоской горловине ледяной трубы. Трое мужчин отчаянно гребут руками, пытаясь направить плот к берегу, но бешеная вода вращает его, неумолимо тянет в трубу. От домиков, размахивая баграми и веревками, что-то крича, бегут к реке люди.
Не стесняясь в выражениях, летчик торопит штурмана, и тот, открыв люк, выбрасывает лестницу — две веревки с перекладинами. Чернобородый, в соломенной шляпе мужчина пытается схватить ее, но, потеряв равновесие, падает с плота в воду.
Вертолет еще снижается, лестница касается воды, а под нами никого уже нет. Вместе с людьми плот затянуло в трубу. Чертыхнувшись, летчик сажает машину на камни.
Выскочив из кабины первой, девушка бросилась к реке. Лицо побледнело, руки, прижатые к груди, дрожат. Стоя по колено в реке, она изумленно смотрит на соломенную шляпу, попавшую в водоворот.
Должно быть, шляпа была ей хорошо знакома…
Я с трудом вывел девушку на берег, а сам последовал за людьми, бежавшими к противоположному концу трубы. Обгоняя нас, над головами прогудел вертолет.
Сколько прошло времени, пока мы оказались на другом конце наледи, не знаю. Всем хотелось верить, что мы бежали немного быстрее течения воды. Вот — вот должен был показаться из трубы плот с людьми.
Солнце давно уже скрылось за белыми куполами гор, а обнаружить кого-либо из попавших под лед не удалось. Промокшие, с поцарапанными ладонями, мы стояли молча у берега реки, и никому не хотелось верить, что это конец.
Какой-то малый, с широкими, как у негра, ноздрями, подойдя к моему соседу, тихо сказал:
— Год назад в Чаконде в трубу сохатый попал. Когда вода в реке упала, один шкилет нашли — так его беднягу пообтерло о камни.
Сосед сердито посмотрел на малого и, сплюнув, отошел в сторону.
Снова появился вертолет. Летчики сбросили записку: «У Каменного острова обнаружили плот, больше ничего».
Значит, течение все-таки обогнало нас.
Мы не поверили записке и, не сговариваясь, пошли к острову.
— Это километров восемь отсюда, — сказал завхоз. экспедиции Саша Смирнов.
По дороге он рассказал, зачем Саша Рубинский, Володя Скворцов и Виктор Зубков еще утром переплыли на другой берег Ингамакита. Саша — на обследование поймы (по его мнению, у скалистых берегов должны быть теплые ключи), а метеорологи Володя и Виктор вызвались ему помочь, хотя у того и другого был выходной день…
Никого, не обнаружив, вернулись в поселок.
— Как объяснишь причину гибели? Что сказать родным?
В комнате-столовой, сидя перед остывшим ужином, каждый из нас молча строил догадки, как могло все произойти.
Начальник экспедиции Натан Залмо- вич тер виски и не решался написать первую фразу на чистом листе бумаги. Рядом в ожидании стоял радист Паша.
Тишину нарушил охотник Добежин.
Отодвинув от Рабиновича бумагу, он произнес:
— Рано, начальник, за радиограмму берешься.
От этих слов и тона, каким они были сказаны, как-то легче стало на душе. Все вдруг заговорили о том, что «утро вечера мудренее», и завтра надо снова отправляться на поиски. Тракторист Васильев вызвался добровольно лезть в трубу.
— Плаваю я, как ондатра, а ныряю и того лучше, — заявил он.
Его тут же осадили.
…На стене тикают часы. Четыре утра.
Я думаю о том, почему бы в геологических институтах и техникумах не ввести специального курса практического обучения всем житейским премудростям, начиная с того, как развести костер в дождливую погоду и кончая тем, как охотиться за дичью. Почему молодой разведчик, попавший впервые на трудные изыскания, должен сам постигать и осмысливать давно известные истины — как надо бороться с неожиданными сюрпризами природы. Ведь обучают же солдат преодолению гор, рек и других препятствий.
Вдруг на пороге появляется повар Дуся. Она улыбается, а по крутым щекам текут крупные слезы.
— Объявились! — выдохнула она. — Обсыхают! Спирту бы им, Натан Залмо- вич.
Гремя табуретками, все бросились на кухню.
Возле печки, зарывшись в мокрую бороду метеоролога, вздрагивала знакомая нам девушка.
Глядя на нас, Володя как-то особенно душевно сказал:
— Жена приехала.
— А мы незамерзающий родник нашли, — выглядывая из-за раскаленной докрасна железной трубы, объявил Саша Рубинский.
Третий — Виктор, сидя на полу, с опаской поглядывал на Рабиновича.
— Я вам таких родников задам, костей не соберете! — пробурчал тот.
Но кто мог поверить сейчас его угрозам. Попадись они там, возле противоположного конца трубы, наверняка всем троим была бы взбучка. Но теперь, когда столько пережито, о каком нагоняе может идти речь.
И все-таки на другой день появился приказ по экспедиции.
Трем парням, самовольно переплывшим реку Игамакит во время дождевого паводка, объявляется строгий выговор. «Впредь без предварительной подготовки, — говорилось в приказе, — ни на какие обследования самовольно не выходить. Инструктаж по управлению плотами, а также ознакомление с условиями Удоканского края возложить на проводника Добежина».
Что же произошло с Володей, Сашей и Виктором в трубе?
Тем временем, пока мы в отчаянии вели поиски, три человека в ледяной трубе продолжали бороться за свою жизнь. Разъяренный, холодный поток затягивал их все дальше от горловины, не давая ни на секунду остановиться. Цепляясь в темноте за гладкие стенки, ударяясь головой о выступы потолка, которые местами почти касались воды, они кричали ободряющие слова и стремились не потерять друг друга. Местами вверху появлялись воронки, становилось светлее. Тогда все трое бросались к ним в надежде выбраться наружу. Но края воронок были так отшлифованы, что зацепиться за них не представлялось никакой возможности.
Примерно на середине трубы потолок метнулся вверх, стало почти светло и поток воды разделился на два рукава. Один из них — широкий, плоский, — бурля, уходил вправо, другой -— поуже и поспокойнее — продолжал свой путь прямо.
— Держись левее! — закричал Володя и поплыл в узкий рукав. Немного отстав, за ним последовали Саша с Виктором.
Течение ослабло, ноги почти касались дна, хотя удержаться на месте было трудно. Внезапно впереди плывущий закричал:
— Скала!
В том месте, где, держась за выступ скалы, стоял Володя, малый поток сворачивал и, проваливаясь в темноту, уходил на сближение с основным руслом.
По земляному дну скатывалась чистая, как слеза, вода. Полусогнувшись, все трое гуськом направились против ее течения. Через сотню шагов они обнаружили в ледяном потоке воронку, по которой сверху струилась вода. Осмотрев ее, они пошли дальше, надеясь найти воронку пошире, и скоро уперлись в такую же скалу, как и там, в малом потоке. Из- под скал журчала вода — теплый ключ. Вернувшись обратно, к узкому отверстию, наши путешественники с помощью перочинного ножа сделали в стене уступы и выбрались на поверхность.
(Окончание следует).
