Годы идут… Время от времени я снова приезжаю в свой родной уральский поселок, что стоит на тихой, но быстрой речке Пышме. Она скоро станет знаменитой: в верховьях Пышмы строится Белоярская атомная станция.
Постарела моя мама, хотя по-прежнему суетлива и трудолюбива. Меня давным-давно наши соседи называют по имени и отчеству, что ни чуточку не радует. Голопузые ребятишки, любившие валяться на полянке перед нашим домом, уже не первый год ходят в школу и носятся по улицам на велосипедах. Одного из таких сорванцов моя мама очень не любит. Вскоре я догадалась почему. Не проходило дня, чтобы Пашка не влезал на огромный тополь, росший перед их домом. Залезет, устроится на суку и давай рубить ветви. То ему свистулька понадобилась, то посошок какой-то придумает, то гвоздь в ствол дерева загонит. Мама ворчит:
— Не может подрубить тот сучок, на котором сам сидит.
Несколько раз она пыталась урезонить Пашку:
— Долго ты будешь над деревом издеваться?
— А тебе что? — огрызался Пашка.— Наше дерево: что хочу, то и делаю.
Нет, мама была бессильна против бесчинств Пашки. Но однажды она восторжествовала. Сияя, она подозвала меня к окну:
— Добился! Болтается…
Я выглянула в окно. На высоком тополе, зацепившись краем рубахи за крепкий сук, болтался Пашка. Он пока мужественно молчал и, шевеля ногами, искал точку опоры. Но ее не было. Ветви под ногами были молодые и гибкие.
— Надо помочь парню…
— Пусть повисит! — сказала мама.— Враг он! Враг лесов—вот и пусть висит.
Улица, к Пашкиному несчастью, в этот час была пустынна. Орать же, взывая о помощи, он не хотел. В синей рубахе и черных штанах Пашка был похож на огромную птицу, которая никак не может взлететь, запутавшись среди ветвей.
— Коршун, как есть коршун,— сказала мама, но в ее глазах я уже заметила беспокойство. Я шагнула из дому. Открыв калитку, увидела, что меня опередили.
Около тополя, задрав голову кверху, стояла девочка — босая, с белыми косичками, в опрятном цветистом платье. Из листвы тополя неслось жалобное:
— Е-ежичка, принеси лестницу… Она у сара-ая…
— Не принесу!
— Принеси…
— Нет!
Я встала рядом с девочкой. У нее были удивительные глаза: ясные, строгие, из голубых они переходили в зеленые.
— Ежичка!.. — неслось из тополя.
— Сказала — нет!
— Давай поможем ему, — предложила я.— Давай принесем лестницу.
Но девочка лишь смерила меня взглядом и отвернулась. Потом, снова подняв кверху лицо и чеканя слова, спросила:
— Обещай, что не будешь больше губить деревья?
— Обе-е-щаю! — надсадно крикнул Пашка.
Но Ежичка была нетороплива:
— А даешь слово, что, как и все ребята, у школы и у дома посадишь по березке?
— Да-аю!— уже ревел Пашка.
— Ладно! — И, обратясь ко мне, Ежичка сказала: — Идемте за лестницей!
Приставив стремянку к стволу тополя, девочка предупредила Пашку:
— Смотри, если не сдержишь слова, всем ребятам расскажу, как ты ревел на всю улицу.
Красный, взлохмаченный, Пашка, размазывая слезы, стриганул в свой двор
Мы переглянулись.
— Почему тебя зовут Ежичкой? Какое странное имя.
— Ничего странного,— пожала плечами девочка и, заметив, что в одной косе ее вот-вот развяжется бант, потуже затянула ленточку.— Это у меня второе имя. А первое — Анн а.
— А почему у тебя два имени?
— Очень просто… Я спасла ежички.— Лицо девочки потеплело, она улыбнулась.— Ежички — это крошечные сосенки, вот такие, с полмизинчика. Их посеяло наше лесничество. А весной скот туда погнали… Я первая вспомнила об ежичках… Они уж с целый мизинчик были. Сидят на грядках, как зеленые ежата. Весь скот мы с подружкой выгнали. А потом я пошла в поселковый Совет и сказала, чтоб все поле с ежичками огородили. Хотите их посмотреть, ежички? Они теперь стали совсем большие…
