Бывалый человек. — клад для литератора. Он многое видел, многое узнал, о многом интересном и важном может рассказать другим.
Еще лучше, если бывалый человек сам берется за перо, не робея перед ответственностью литературного труда. Сколько замечательных писателей появилось у нас из числа «бывалых»! Достаточно вспомнить путешественника В. К. Арсеньева, автора любимого всеми «Дереу У зала», академика В. А. Обручева, профессора-палеонтолога И. А. Ефремова, геодезиста Г. А. Федосеева и многих других.
В Совете по изучению производительных сил страны, входящем в Госэконом- совет СССР, бывалых людей не занимать: геологи, географы, экономисты, гидротехники, лесники… Вернее будет сказать, что. пожалуй, каждый сотрудник Совета — бывалый человек.
Поэтому не случайно, что именно здесь родился, кажется, единственный в стране рукописный литературно-художественный альманах, названный его создателями — «Недра».
Напечатанный на машинке в нескольких экземплярах, иллюстрированный фотографиями и рисунками, первый номер альманаха, вышедший в 1958 году, сделался любимцем сотрудников Совета, самой ходовой книгой в местной библиотеке. Следующих номеров ждали уже с нетерпением. К началу этого года их вышло восемь.
«Недра»— истинно следопытский альманах. Восемь его объемистых книжек (по 250—300 страниц) вместили в себя несколько десятков произведений — повести, рассказы, стихи, очерки, воспоминания, рецензии… Геолог Г. Д. Курочкин рассказывает об истории открытия некоторых месторождений, видный ученый В. А. Адамчук делится воспоминаниями об изысканиях на Урале и в Казахстане, опытный геолог Л. В. Громов пишет рассказы-воспоминания о своих многочисленных богатых приключениями путешествиях… Кто передает впечатления о пребывании за рубежом, кто выносит на суд читателя свои «таежные» стихи, кто — отрывок из романа, над которым давно и упорно работает. Обо всех здесь не расскажешь!
Сколько интересных тем, зорких наблюдений, увлекательных приключений! Пусть не все еще пока написано совершенно, но ведь учиться-то надо!
Многие участники альманаха за эти годы стали уже авторами «настоящих» книг. Л. В. Громов выпустил интересную очерковую книгу «Осколок древней Берингии», у Г. Д. Курочкина вышла книга «геологических» очерков и так далее. Вероятно, сейчас «на подходе» новые книги еще не у одного «недровца». Родной альманах, конечно, немало помог им, вселил веру в свои силы, помог критикой первых опытов.
Когда проглядываешь «Недра», невольно приходит в голову вопрос: а почему нет таких альманахов у нас на Урале, скажем, в Уральском филиале Академии наук, в Уральском геологическом управлении, в научно-исследовательских и проектных институтах, таких, как Унипромедь, Институт животного сырья и пушнины, ВНИОРХ и других? Почему бы им не подхватить замечательный почин москвичей?
Редакция нашего журнала наградила значком Следопыта редколлегию альманаха «Недра». (См. «Уральский следопыт № 1—1962 год.) «Недровцы» обещали держать постоянную связь с «Ураль- ским следопытом».
Желаем Вам успехов, товарищи!
В этом номере мы печатаем несколько материалов из альманахов.
Таежная тропа
Оторвавшись с трудом от реки, мы снова уходим в далекие маршруты по тайге. Она здесь дикая, заросшая. Ходить по тайге трудно даже привычным людям — охотникам и геологам. Маршруты выматывают человека до полного изнеможения. Только выбравшись на охотничью тропу, чувствуешь себя спасенным.
Таежная тропа! Почему она не воспета в песнях и легендах? О ней стоит рассказать.
Лишь немногие знают о трудностях рабочего маршрута в тайге, без тропы, особенно после дождя. Ноги вязнут в мочажине, и часто нет для них опоры. Кажется, наливаются они свинцовой тяжестью и делаются тяжелыми-тяжелы- ми. Кустарники цепляются за руки, ноги, голову, одежду, за все, что есть на человеке. Бурелом встает почти непреодолимым препятствием на пути смельчаков, отважившихся идти в тайге без тропинки.
У бывалого в тайге человека при одном воспоминании о маленькой, еле заметной тропиночке в далекой сибирской глухомани делается тепло и радостно на душе. А если перед тобой оленья тропа— это путь к дому, к юрте, к очагу…
Таежная тропа! Она часто служит геологам путеводной нитью в девственных, глухих зарослях тайги. В них может заблудиться даже дикий зверь, впервые попавший сюда. Тропа для человека в тайге —- жизнь.
Таежная тропа! Лучшая из дорог в тайге. Ее нельзя даже сравнить с хорошей мостовой или первоклассным шоссе Европейской части Союза. Она ближе и роднее, дороже, потому что, потеряв тропу, в тайге может погибнуть даже самый отважный человек.
Таежная тропа! Почти всегда она кочковатая, часто идет по мочажине или скрытым подо мхом каменным развалам, корневищам буреломника или болотам. По ней даже не идешь, а прыгаешь, как козел. Но это тропа, она обязательно приведет человека либо к жилью, либо к реке. В обоих случаях человек найдет выход, а вместе с этим и спасение.
Л. ГРОМОВ
Андрейка
Весной 1927 года мы с другом Мишей ехали в Сибирь, где по заданию Переселенческого управления должны были обследовать часть Нарымского края — Васюганье, чтобы выявить земли, пригодные для сельскохозяйственного использования.
Поезд медленно переваливал через Урал. Стояла ранняя весна. Еще не везде сошел снег, и погода была холодная.
На одной из небольших станций, не доезжая Златоуста, поезд остановился в связи с поломкой паровоза (в те времена это случалось часто). Мы, как и большинство пассажиров, вышли подышать свежим воздухом и остановились около вагона.
Неожиданно обнаружилось, что с нами едет безбилетный пассажир — парень лет пятнадцати, оборванный и грязный. Он вылез из-под вагона, где размещался в собачьем ящике.
Парень закоченел до последней возможности. Он буквально посинел и дрожал мелкой дрожью. А тут еще какие-то «солидные граждане» (из нэпачей) начали над ним посмеиваться, остря что-то насчет персонального купе и прочего.
Нам стало жаль парня. Узнав, что ему надо ехать до Златоуста, мы решили довезти его до этой станции и дать возможность обогреться в вагоне. Парень настолько закоченел, что даже не особенно реагировал, видя, что мы купили ему билет и повели в наш вагон.
Пассажиры вначале напали на нас за то, что мы ввели в вагон «босяка», что он всех обкрадет и так далее. Но скоро все успокоились. Парень вначале держался затравленным зверьком, однако, обогревшись и плотно закусив всякой дорожной снедью, ожил. Он не лез в разговор, но внимательно ко всему приглядывался. Особенно его занимали наши разговоры о предстоящей экспедиции — о палатках, вьючных мешках, сухарях и других экспедиционных делах.
Проехав два-три перегона, он обратился ко мне с вопросом:
— Дяденька, а вы куда едете? (Меня, пожалуй, первый раз в жизни назвали «дяденькой».)
Я кратко разъяснил ему цель нашей поездки.
— Дяденька, возьмите меня с собой! Я все-все буду делать, что вы только потребуете.
Мы объяснили, что едем далеко, что работа предстоит очень тяжелая, такая, которую и взрослые мужчины с трудом выдерживают.
— Я сильный, я никогда не болею, буду делать любую работу…
— Но ведь ты едешь в Златоуст, там у тебя, наверное, какие-нибудь дела?
— Да нет никого у меня в Златоусте… Еду потому, что слышал — там прокормиться можно, а вылезу в Златоусте и опять бродить буду. Возьмите меня с собой!
Мы попали в затруднительное положение. Взять парнишку с собой на Васюганье было бы безрассудством, да мы и не имели права брать несовершеннолетнего на такую работу. Но язык не поворачивался оттолкнуть парня и пустить опять беспризорничать. Товарищ мой прямо заявил:
— Брать парня нельзя. Это безрассудство. Да мы и не имеем на это права… Ответственность.
— Но в чем больше ответственности: взять мальчишку на тяжелую, но здоровую работу или просто пустить его в «божий свет»?
Долго дискутировать по этому вопросу было невозможно — мы подъезжали к Златоусту. И все же… мы решили взять парня с собой. Оформили ему билет и поехали вместе в Томск.
Я думал, что наш новый спутник будет проявлять бурную радость, но он забился в угол купе и замер. Потом он рассказывал, что до смерти боялся, что мы передумаем и ссадим его на какой-нибудь станции. Особенно он боялся Михаила, запомнив его нежелание взять парня в экспедицию.
Чудно было смотреть, как он, ненасытно голодный, старался есть меньше и аккуратнее.
Так появился в моей жизни Андрей или, как его потом все звали,— Андрейка.
В Томске его остригли, вымыли и одели. Трудно передать, сколько радости доставило это преображение Андрею да, пожалуй, и нам.
Первые дни оказались настолько занятыми, что мы не могли уделить Андрею внимания, и он был фактически предоставлен самому себе. Но он никуда без нас не хотел выходить и почти все время сидел в гостинице. Зато, когда мы закончили все официальные дела в Переселенческом управлении и начали получать снаряжение и закупать продовольствие, Андрейка целиком включился в работу: он с увлечением пересчитывал, по-хозяйски обследовал каждую вещь, которую нам выдавали. Носился по городу, выискивая нужные припасы.
Нас радовала его подчеркнутая честность и аккуратность. Чувствовалось, что он очень боится, как бы мы не заподозрили его в какой-либо корысти. Даже скептически настроенный к его трудоустройству Михаил начал понемногу оттаивать и не раз мне говорил:
— А парень-то, кажется, дельный. Из такого может и толк выйти.
Но вот окончены все сборы, набраны рабочие, и отряд, увеличившийся до двенадцати человек, двинулся к месту работы. Вначале плыли по Томи, затем по Оби и наконец по Васюгану до юрт Таныспаевых.
Для Андрейки наступила пора действительного экзамена. Легкая жизнь кончилась. Из-за бездорожья груз приходилось нести на себе и одновременно рубить просеку, а главное, кормить полчища комаров и мошки. Не всякий взрослый выдерживал тяжесть этих условий. Как-то их вынесет парнишка? Признаться, я беспокоился, чувствуя ответственность за его судьбу.
Особенно трудны в работе бывают первые дни. Народ еще не втянулся и не приспособился—лямки мешков жмут, плохо подвернутые портянки натирают ноги, комары доводят до отчаяния.
И вот начался «заход». Следовало уйти в тайгу дней на двадцать. Почти с места пошли топкие болота и таежная гарь. Природа как бы испытывала нашу выдержку. Андрейку мы приспособили к переноске груза, дав ему меньшую, чем взрослым рабочим, нагрузку.
В первый день работы мне с проводником пришлось на целый день уйти вперед для общей ориентировки местности. Только вечером мы возвратились в лагерь. Шел я и думал: как-то там парень, скис или нет? Но едва я вышел из темноты к ярко горящему огромному сибирскому костру, как сразу успокоился. Андрейка после дня тяжелой работы имел бодрый и здоровый вид. Он что-то с увлечением рассказывал и помогал дежурному приготовлять ужин.
После ужина все быстро улеглись спать, а мы с Михаилом, устроившись у костра, стали приводить в порядок дневники. Мне еще необходимо было заложить собранные за день растения в гербарные сетки.
Андрейка устроился спать с рабочими, но через некоторое время вылез из палатки, подошел ко мне и предложил помочь. Я -попытался послать его спать, но увидел, что ему очень хочется чем-то мне помочь, как-то проявить свою привязанность и поделиться впечатлениями о первом дне, проведенном в тайге. Я не смог ему отказать, и мы дружно и весело принялись за работу.
Так потянулись тяжелые рабочие дни. Часто я видел, как трудно достается парню, но он никогда не жаловался, а даже наоборот всегда старался шутить, подтрунивать над уставшими.
Старые рабочие вначале смотрели на присутствие парнишки в составе отряда как на блажь начальников, но и они скоро изменили свое мнение, полюбили Андрейку и старались даже доставить ему возможные в этих условиях удовольствия: брали его по вечерам на охоту за рябчиками, учили чинить бродни, заботились, чтобы он правильно распределял груз в заплечном мешке.
Трогательно было смотреть, как вечно суровый, нелюдимый рабочий Борзунов в свободное от работы время обучал Андрейку делать из бересты куженьки, туески и другие нужные в походе вещи.
Кто работал в тайге, тот знает, что лучшее время дня наступает после ужина, когда все усаживаются вокруг костра и начинаются рассказы былей и небылиц.
Тонут в темноте огромные стволы кедров, лиственниц и елей. Вершины деревьев шевелит ветер, а внизу все неподвижно, тихо, лишь изредка вскрикнет ночная птица. Вокруг костра сидят бородатые здоровые мужики и с увлечением слушают сказки об Иване-царевиче и Милитрисе Кирбитьевне и о приключениях Иванушки-дурачка, который оказался умнее всех.
Сказки не только слушаются, но и переживаются. Злодейства Кащея Бессмертного вызывают резкое возмущение, и герою часто даются советы о том, как надо поступать, чтобы победить врагов.
В эти вечера Андрейка часто становился героем дня. За время своего бродяжничества он накопил огромный запас всяких рассказов, обычно или очень страшных или очень веселых. Его рассказы пользовались особым успехом, и поэтому вскоре он стал всеобщим любимцем.
Работа у Андрейки кипела. Он научился правильно выкапывать растения, упаковывать образцы почв и брать буром Гиллера образцы торфа. Ему хотелось все понять и все узнать. Часто он доводил меня до изнеможения всякими вопросами: а зачем, почему, как?
Время шло, наступила осень, работать стало еще труднее: по утрам часто наступали заморозки. Болото покрывалось ледяной корочкой, а сапоги к этому времени, несмотря на ежедневный ремонт, текли у всех. Бурить болото, стоя по колено в воде, было трудно, многие ворчали и отказывались от этой работы. Иногда никакие дисциплинарные разговоры не имели действия.
И вот здесь, надо признаться, успешнее других действовал Андрейка. Он как-то умел перевести все на хорошую шутку и включиться в работу. Энергично вдавливая бур в торфяник, он доказывал, что это работа «приятная и согревающая». Взрослым, наверно, становилось неудобно, и они, забыв недовольство, брались за работу.
Но всему бывает конец. Наступил конец и нашей работы. Надо было двигаться к дому. И тут встал вопрос: а что делать с парнем? Рассчитать его, как и всех остальных рабочих, и пустить на все четыре стороны? Но ведь это могло иметь нехорошие последствия. Взять его в Москву? Поселить — некуда. Парень все это понимал и опять как-то начал замыкаться в себе.
Мы с Михаилом твердо решили устроить Андрейку на работу или учебу в Томске. И это нам удалось. Его приняли на подготовительное отделение рабфака при Томском технологическом институте и дали общежитие.
Трогательно было наше расставание. Первый раз Андрейка полностью выявил свое отношение к нам. И мы поняли, как он стал близок нам, и почувствовали, что он навсегда покончил беспризорничать и никогда не вернется к этому.
К счастью, мы не ошиблись. Андрейка быстро вошел в школьный коллектив, и его письма, которые он часто писал нам, были полны рассказами об учебе, о товарищах и воспоминаниями о нашей совместной жизни.
На следующий год, когда мы опять приехали на работу в Томск, Андрейка радостно встречал нас на вокзале. Он очень жалел, что не может ехать с нами в тайгу, так как у него наступал горячий период экзаменов.
Шли годы. Андрейка превратился в Андрея Андреевича, инженера-конструктора, а затем и в отца семейства. Но для меня, несмотря на то, что разница в годах у нас была небольшая, он навсегда остался жизнерадостным парнем Андрейкой.
Н. ПЕЛЬТ
