Голубой конверт со штемпелем «Троицк». Это — последнее письмо моего друга. «Работы на участке закончены, и я уезжаю. Куда? Точно пока не знаю…»
Я дочитал письмо до конца, и меня охватило щемящее чувство. Что это? Горесть? Да. Я понял, что не хочу расставаться с людьми, которых узнал по письмам друга.
Он не любил часто писать. После выпуска от нею пришло всего одиннадцать писем.
Вот они — одно за другим по порядку.
1.
Первое письмо пришло с дороги. Оно было написано торопливым неровным почерком, по-видимому, прямо в вагоне.
«…Итак, я еду на Троицкую ГРЭС! На выпускном вечере наш смешной старенький Ивлев, протирая очки, еще раз пытался наставить меня на путь истинный: «Ваша будущность — в науке…» Коляда, как всегда, все слышал. Он отвел меня в сторону и тихо спросил: «Скажи честно — это от потребности или от расчета?» Еле сдержался, чтобы не стукнуть его в лоснящийся нос. Не хотелось, как говорится, омрачать в общем-то неплохой вечер скандалом…»
2.
Спустя две недели пришел первый конверт с обратным адресом — город Троицк.
«Я живу невдалеке от реки Уй По- башкирски «уй» значит — мудрость, ум. Старожилы говорят, в названии заложен особый смысл. Не берусь судить об этом. Но строить ГРЭС именно здесь — это действительно мудро.
На днях слушал главного инженера стройки. Это приветливая и умнейшая женщина. Зовут ее Вера Ивановна Рыбка. Она рассказала о будущем стройки, о ее значении для Магнитки и Кустаная, Сибая и Белорецка, для целинных совхозов и нового города — Рудного. Три турбины, мощностью по 100 тысяч киловатт, составят первую очередь .ГРЭС. С вводом второй очереди станция будет давать полтора миллиона киловатт и станет крупнейшей тепловой электростанцией в Европе. Здорово, правда?..»
3
«…Когда приедешь, я непременно познакомлю тебя с одним пареньком. Зовут его Саша Зинуров. На ГРЭСе он появился в августе. В те дни дул суховей, неся с казахстанских равнин горячий воздух и едкую пыль. Пыль проникала сквозь закрытые окна, забивалась в глаза и уши, хрустела на зубах.
Сашу назначили к бетонщикам. Народ он кряжистый, крепкий. Когда бригадир увидел хрупкую Сашину фигуру, то откровенно усомнился: «Неужто к нам?» — «Точно, к вам, пополнение…» — «Н-да,— протянул бригадир.— Ну, что ж, пополнение, бери инструмент, раздевайся. Жарко будет…»
В те дни было действительно жарко. Непослушный вибратор выбивался из рук, а простая лопата, казалось, тяжелела килограммов на десяток. И ночью пыльная духотища допекала. Какой уж тут отдых.
Как-то утром пришли мы на участок. Бригадир посмотрел на впалые щеки Зинурова и говорит:
— Ты, главное, не робей. Освоишься — полегчает…
Жалко мне стало Сашу, я и говорю: «Пойди в другую бригаду, где легче». А он — наотрез: «Нет, только здесь!»
А сейчас, глядя на Сашину работу, даже мастер Каримов одобрительно кивает головой.
Замечательный парень, честное слово!..»
4
«…Если бы я был писателем, то непременно взялся бы за книгу. И назвал бы вроде Кожевниковского: «Знакомьтесь, Чернякин!» Думаешь, шучу?
Пришло это на ум вчера, когда возвращался домой с участка.
Наши ребята только что закончили сложнейшую операцию — протаскивание дюкера через реку. Ты знаешь, что такое дюкер? Наш Ивлев, признающий только четкие формулировки, сказал бы примерно так: дюкер — это часть трубопровода, прокладываемая в соответствии с рельефом местности, например, через реку, по ее дну. А потом, потянув себя за мочку уха, непременно добавил: дело, молодые люди, сложное, с точки зрения гидротехники — недостаточно освоенное.
Вопросов действительно возникало много. Как рыть, например, траншею на пятиметровой глубине? Как сохранить изоляцию труб?
Видимо, не одну бессонную ночь провел инженер Чернякин в обществе этих «как». Он приходил на участок усталый, осунувшийся, порой не успев побриться. Его встречали неизменным: «Ну, как?» И он обязательно приносил какую-нибудь новинку.
Траншею на грунте вырыли с помощью скреперного ковша. Его таскали по трассе два трактора. Один — на левом, другой — на правом берегу реки. Для сохранения изоляции выход тоже нашли: трубы защитили специальной опалубкой.
Чернякин прошел вдоль вытянутой плети труб, внимательно все осмотрел и спокойно заключил:
— Завтра тянем.
Бригадира Василия Уткина я встретил в тот же вечер. Я спросил: «Ну, как?» Он ответил: «Порядок, приходи на участок завтра…» Видимо, он считал вполне естественным, что любой встречный, задевая вопрос «ну, как?», может подразумевать только дюкер.
Утром я был на участке. Ребята волновались, как студенты перед экзаменом по английскому. И только инженер Чернякин был удивительно спокоен и казалось, почти беспечен.
На правом берегу сердито урчали три трактора. От них через реку протянулся к голове дюкера стальной трос. Чернякин поднял флажок. С левого берега доложили: «Готовы!» Тракторы с ревом двинулись вперед, трос натянулся, как струна, и… со звоном лопнув, исчез в воде. Чернякин бросился в реку. За ним — ребята из бригады Уткина. Конец нашли, вытянули на берег, закрепили. Тракторы дают ход — и снова та же история.
Бригадир огорченно вздохнул и вытер рукавом пот с лица.
— Перекур… Пойду к Чернякину. Думать надо…
Они присели на камень возле берега. Чернякин набросал чертеж на песке и, показывая на траншею, разъясняет замысел:
— Одну перемычку поставим у берега, другую — возле головы дюкера. Перегони на левый берег бульдозер и тракторный кран…
Уткин довольно кивает головой.
Выход был найден. Траншеи, вырытые на берегу, перекрываются перемычками и заполняются водой.
— Самое главное,— заключает Чернякин,— подтянуть дюкер к реке, дальше он пойдет легче…
К вечеру все было готово. В траншею накачали тысячу двести кубометров воды. Снова заведен стальной трос, тракторы дают ход. Дюкер медленно, как бы нехотя, ползет по траншее. Голова уже в воде. Чернякин командует: «Стоп! Проверим, правильно ли идет». Парень в линялой тельняшке, не раздеваясь, спустился в воду. Нырнул. Довольный, вышел на берег, машет рукой: порядок! Снова команда: «Вперед!» Тракторы, натужно рыча, взбираются по косогору. Теперь дюкер идет без остановки, наконец голова его показалась на правом берегу. Кто-то крикнул: «Вот он, родименький!»
Только теперь все заметили, что уже вечер. В тот день не было никаких пересменок. Все собрались на правом берегу и с восхищением глядели на грязный, покрытый илом дюкер. Парень в линялой тельняшке сказал, что симпатичней этой трубы в жизни ему не приходилось встречать. Все засмеялись и обрадованно поддержали: «Это точно!» А рыженький парнишка из бригады Василия Уткина присел на корточки, погладил шершавую трубу и сказал голосом доктора:
— Ну, вот, теперь тебе хорошо будет.— И, весело рассмеявшись своей шутке, добавил: — И нам тоже…»
5
…Был в Челябинске на совещании. Обсуждалось множество проблем — больших и малых, надуманных и действительно нужных. Вечерами ходил в филармонию и оперу, либо просто бродил по оживленным улицам. Неожиданно вспомнил, что у меня записан телефон Сивцова. Разыскал автомат, позвонил. Вечером встретились. Он здорово изменился с институтских времен. Стал нетороплив, благообразен. На все имел категорическое суждение, обязательно начиная фразу: «Лично я…»
Лично он считает, например, что я «совершил величайшую глупость, отказавшись от редкой возможности остаться сразу в институте».
— Тебя увлек наивный пафос, газетная романтика первооткрывателя. Но, милый мой, уже все открыто, а умники, подобные тебе, трезвеют быстро, но, не желая признаться, громко кричат о трудностях, в борьбе с которыми — высшее счастье жизни…
Я ответил, что подобные мысли, если можно назвать мыслями, слышал уже от Коляды.
Сивцов, не смутившись, сказал:
— Коляда — циник, но кое в чем он прав. Делать все от ума — это тоже глупость. Ты любишь оперу и другие блага, которые дает большой город. Чего же тебя понесло в Троицк?
Я хорошо помню Сивцова в институтские годы. Многие завидовали ему, восхищались, когда он выступал на комсомольских диспутах. О нем писали в многотиражке, приводили в пример первокурсникам. Что же случилось теперь? Почему личное «я» стало для него главным мерилом в жизни? Как могла произойти такая метаморфоза? А может, ничего в нем и не менялось? Может, он всегда и был таким, каким я встретил его в Челябинске?
Мне стало противно. Я поднялся и ушел…»
6
«…Сашу Зинурова назначили бригадиром.
Вызвал его начальник участка и говорит:
— Как смотришь насчет бригады, Зинуров?
— Хорошая бригада.
— Да я не о том. Знаю, что хорошая. Как, говорю, смотришь на то, чтобы принять бригаду?
Для Саши этот вопрос был неожиданным. Бригада, да еще комплексная!
— Не знаю, Сергей Степаныч, справлюсь ли?.. Не думал я об этом вовсе…
— А это ничего. Я подумал, Зинуров. Подумал и решил, что время принимать тебе бригаду. Если полагаешься на мой житейский опыт, соглашайся.
Вечером был в общежитии. Парни и девчата собрались в одной из комнат и галдели, как казаки на Запорожской Сечи. Что, говорю, назначение Зинурова обсуждаете?
— Да какое там! — махнул рукой Борис Шутов.— Новый объект дали. На теплотрассу перебрасывают.
Новый бригадир убеждал:
— Для стройки, понимаете сами, теплотрасса — это жизнь. Но объект не простой, трудный объект… Начальник участка прямо сказал. Но уверен, что справимся…
Ребята помолчали. Потом из дальнего угла послышался голос:
— Почему обязательно мы?.. Может, другим ее взять. Бригаде Останина, например…
— Ну, нет!—вспыхнул Раис Низамутдинов.— Ты, Юра, за всех не решай! Саша дело говорит. Поручили нам — значит, браться надо. Не сделаем, что ли?
Все шумно, разноголосо поддержали Раиса.
Тут опять невольно вспомнился Сивцов со своей философией. Интересно, как бы он выглядел в открытом, честном споре с этими простыми ребятами в ватниках и видавших виды комбинезонах!»
7
«…Неделю назад приехал в Бобровку. Теперь мне здесь работать и жить. Бобровка — небольшое село, от ГРЭС километров двадцать. Место работы увидел впервые из окна комитета комсомола. Наташа Кайханова, комсорг гидроузла, показывая в сторону излучины реки, сказала:
— Там и будет плотина.
Началась горячая пора на котловане. Трудности возникли с первым ковшом грунта. Но ничего. Нам, как говорится, не привыкать.
Толковая девушка, эта Наташа Кайханова! Представь себе: невдалеке от котлована, на левом берегу реки, стоит деревянный ветхий домишко. Раньше здесь была «прорабка». А теперь сюда вселился наш комсомольский штаб. Родился он совсем недавно.
Как-то Наташа Кайханова собрала нас после работы. Собственно говоря, это было не собрание. Мы не избирали президиум, не было ни протоколов, ни речей.
— Предложение такое,— сказала Наташа,— создать комсомольский штаб стройки.
Юлий Хайкин пришел в восторг и процитировал что-то восточное о пользе мудрых мыслей. Вера Жигалова тоже поддержала, но с категорическим условием; если штаб, так только не в поселке, а именно здесь, на плотине. Словом, все дружно согласились с Наташей.
Так сразу, словно крикливый младенец, родился в «прорабе» наш штаб. И этот младенец, я тебе скажу, здорово кое-кому спать не дает. Вчера влетает одна из наших девчат.
— Смотрите, ребята, сюда! — не закрывая двери, показала она на противоположный берег.
— Смотрим. Ну, и что?
— Видите?
— Ничего особенного…
— А кран — это «ничего особенного»?
Кто-то пошутил:
— У тебя острое зрение.
— А я без шуток. Кран-то стоит третьи сутки. А в котловане люди задыхаются без техники!
Действительно, безобразие. Немедленно выпустили «молнию». Мастер участка в восторг от нашей «молнии» не пришел, но прочел и что-то записал в своем блокноте. А сегодня кран работает уже в котловане.
В обеденный перерыв мы решили прикинуть, как идут дела на участках. Взяли графики, стали считать. И оказалось, что мой объект идет с опережением на четыре дня.
Не помню, писал ли я о своем соседе по общежитию. Красивый молодой парень, техник, недавно получил диплом. Так вот, прихожу я с работы в самом благодушном настроении. «Сергей,— говорю,— на четыре дня график обжали! На целых четыре!»
А он, не отрываясь от книги, совершенно равнодушно спрашивает:
— А зачем?
— Как зачем? Ведь это же опережение сроков! Ведь если мы все…
— А я не разделяю твоих восторгов. Раньше кончишь — раньше новый объект получишь.
Я глаза вытаращил.
— Сергей, ты это всерьез или просто играешь роль скептика?
— Серьезно. Ты видел в трамваях табличку «Не высовывайся»? Думаю, этому доброму совету надо следовать не только в городском транспорте…
Тут меня взорвало.
— Ну, вот что, Сергей,— говорю,— если ты настоящий парень, то завтра придешь в комсомольский штаб. Продолжим этот разговор при людях. Готовься…»
8
Новым годом. Намеревался послать телеграмму тридцать первого после работы, но домой в этот день так и не попал. И Новый год не встречал тоже. К нам он пришел на этот раз без шампанского, без тостов и праздничного веселья.
Все шло хорошо, как вдруг разнеслась тревожная весть: вода прорвала временную перемычку и хлынула вниз1 Мы-то, конечно, понимали, что это такое. Временная перемычка была поставлена выше того места, где строится плотина, и удерживала два с половиной миллиона кубометров воды!
Я побежал в штаб, а там, как назло,— ни души! Мы сели в первую попавшуюся полуторку и помчались на перемычку. Здесь уже вовсю кипела работа. Люди, торопя друг друга, таскали камни, сборный бетон — словом, все, что попадалось под руку, и бросали в бурлящую черную воду; ревели тракторы и бульдозеры. Это был, скажу тебе, настоящий штурм. Катастрофа была предотвращена.
Среди этой сумятицы невольно бросался в глаза один человек — главный инженер Виктор Федорович. Он везде появлялся в нужную минуту и казался совершенно спокойным. Такому позавидуешь!
На ночь были оставлены дежурные отряды. Они продолжали укреплять перемычку. Остался и я со своими ребятами. Так вот, о Новом годе. Когда мы устроили перекур, оказалось, что нет
огня — отсырели спички. Тут кто-то спрыгнул с бульдозера. Это был Таранжадзе. Он щелкнул зажигалкой. Мы прикурили и посмотрели на часы. Ровно двенадцать!
Раздались голоса:
— С Новым годом, Вахтанг!
Он темпераментно, по-грузински, пожимая руки, радостно говорил:
— С Новым годом, генацвале!..»
9
«…Очень жаль, что приезд твой откладывается на неопределенный срок. В комнате пустует кровать, и я берег ее для тебя. Уехал Сергей. Он даже не попрощался. Говорят, подался в Куйбышев — ведь станция там уже готова. Пусть, такого не жалко!» В комсомольский штаб он так и не явился. Ребята возмущены. Следом в Куйбышев пошло коллективное письмо.
Портят настроение дожди. Машины идут, оставляя за собой мутные буруны. Недавно видел Сашу Зинурова и других ребят. Теперь они работают на новом объекте — вместе с монтажниками делают перекрытия главного корпуса. Работа для ребят необычная, новая. Монтажники укладывают массивные плиты, а они покрывают их.
Сначала — слой пергамина, потом — пенобетон и рубероид2. И при всем этом — чтобы абсолютно не было влаги.
Мне рассказали такую историю.
С утра шел проливной дождь. Ребята вернулись с работы злые и мокрые. Кто-то предложил с горя… развлечься. Все разошлись: парни — бриться, девчата — наглаживать платья.
Зинуров был на активе в горкоме комсомола. Уже смеркалось, когда он сел на рейсовый автобус и, выйдя в поселке, не поверил своим глазам: небо было безоблачным, чистым, как родниковая вода. Саша кинулся к общежитию. По дороге встретил Кабанову Валю. «Где,— спрашивает,— ребята?» — «Гуляют… Кто — на танцах, кто — в кино…» — «А погода-то. Валя! Ведь больше недели ждали такой…»
Бедная Валя! У нее наверняка рушились какие-то важные планы. Она посмотрела на небо и тяжело вздохнула.
— Ну, что ж, пошли… Может, еще кто подойдет…
Когда были уже у главного корпуса, заметили на дороге, ведущей от городка, две фигуры. Саша говорит:
— Вроде бы наши… Марченко, Мухамедшин…
Вапя рассмеялась и показала в противоположную сторону:
— Гляди, гляди лучше сюда, бригадир…
На стройке их ожидала вся бригада…»
10
«…Как у тебя со временем? У меня, откровенно говоря, просто беда. С трудом выкраиваю часик-другой на музыку. А в библиотеке вчера краснел, сдавая Эренбурга, которого продержал больше месяца. Кажется, не успел оглянуться, как уже подошла вторая весна. Неделю назад из казахских степей дохнуло теплым ветром. Снег побурел, а на косогорах проступила лежалая трава.
На плотине весну ждут по-особенному. Рады вообще, но и насторожены. Как сказал наш главный инженер, мы должны принять паводок на себя, иными словами, не упустить «большую воду». На первый взгляд, много ли силы в неторопливой степной речушке? Оказывается, да. Свой характер она проявляет весной. Талые воды степей и активность «сестры» — Увельки умножают ее силу в тысячу раз. В паводок она сбрасывает более трех тысяч кубометров в секунду. Если эта цифра тебе ничего не говорит, то сравни: Волга у Казани сбрасывает примерно пять тысяч. Но ведь это же Волга!
У нас на плотине готовятся к встрече с рекой, как к экзамену на зрелость.
Недавно произошел такой случай.
Плотина готова. С «бычков» уже снята опалубка. Казалось, все идет как надо. И вдруг — осечка. Начали опробование затворов, а они не идут. Причина — в штрабах (Штраба — паз. ) наплывы бетона. Они и мешают движению затворов.
В полдень в нашем штабе шум стоял невообразимый.
— Как же могли снимать леса, не опробовав затворов?
— А время? Время тебе весна отпускает?
— Бетонщики виноваты!
— А ты забыл мороз в тридцать градусов с ветерком!
Словом, надо принимать срочные меры. Но как? Ведь штрабы на тридцатиметровой высоте, а опалубка и леса уже сняты. Возводить леса снова? Но ведь вот-вот может пойти река.
— Будем крепиться ремнями за арматурные выступы,— предложил Иван Волобуев,— и рубить отбойными молотками. Ты подстраховывай меня, Никола,— кивнул он Николаю Мохову и осторожно стал подниматься по «бычку».
За ними, подхватив отбойный молоток, шагнул к «бычку» Иван Соколов. Вот он осторожно ухватился за выступ, нащупал ногой опору. Левая нога соскользнула. Иван подтянулся на руках. Снова нащупал выступ. Отдышался, полез снова…
Через час на всех «бычках» кипела работа. Есть у нас один рабочий. Зовут его Василий Дмитриев. Человек со сложной биографией, много повидавший в жизни. Он неразговорчив и совершенно не знает страха. Когда его пытались убедить, чтобы взял напарника для страховки, он пожал плечами.
— К чему? Одному способней. Я, как говорится, один в поле воин.
В тот же день сорвался с «бычка» Иван Заблоцкий. На помощь в ледяную воду бросились трое.
Позже мы стояли с Василием на берегу.
— Ну, что, Василий, один-то в поле воин?
Он нахмурился и ответил:
— Жизнь, она до старости учит…
В эти дни комсомольский штаб действовал круглые сутки. Девчата осунулись, парни заросли. Склонившись над предпаводковым графиком, мы еще раз проверяли, все ли успеваем сделать. Видим — последний водослив отстает, может не уложиться в график.
— Надо помочь ребятам,— говорит мне Наташа.
— А чем? Свободные люди где?
Она посмотрела на часы.
— Твои еще не разошлись? Иди объясни обстановку. А я побегу к девчатам.
Ребятам, конечно, долго объяснять не пришлось. Все поднялись и пошли к водосливу…»
11
«…Работы на моем участке закончены, и я уезжаю. Куда? Точно пока не знаю.
Из института получил письмо. Предлагают выслать документы. Это — аспирантура. Но есть у меня еще одно письмо. Оно пришло с Енисея.
Итак, два письма. Две дороги. Какую из них выбрать?
Сегодня я последний день на стройке. С утра поехал на ГРЭС — посмотреть на наше детище, попрощаться с друзьями. Как изменился поселок с тех пор, когда я увидел его впервые!
Сейчас он раскинулся широко и просторно. Стройные улицы оделись асфальтом, наполнились ребячьими голосами. У реки — здание ГРЭС. От нее, перемахнув на противоположный берег, размашисто зашагали в степь ажурные опоры высоковольтной линии. Ток идет… Сегодня это второй миллиард киловатт-часов энергии, которую так ждали здесь, в Казахстане и на Южном Урале.
Зашел в управление и позвонил Зинурову на участок. Ответили: будет во вторую смену. У выхода встретил его ребят. Где, спрашиваю, бригадир?
— А вот,— мрачно ответил один из них, кивнув в сторону Михаила Архипова.
Я удивился:
— Неужели в другую бригаду ушли?
— Мы-то — нет. Дружок ваш, славы ищет… В комитете комсомола какой-то парень срочно писал заметку в многотиражку.
— Насчет поступка Зинурова,— пояснил он. И, поняв, что я ничего не знаю, восторженно рассказал:
— Понимаете, бригада бетонщиков оказалась в прорыве. Так вот, он и решил перейти в их бригаду. Как Гаганова, понимаете? Да своим еще помогает…
Я вспомнил возмущенных ребят из его бригады. «Ищет славы…» Ну, ничего. Это пройдет. Поймут ребята, что не слава нужна человеку, у которого такое большое, горячее сердце.
Мы встретились в полдень. Скоро начиналась смена, и друзьям надо было спешить. Они проводили меня до автобуса.
— Приедем к поезду… Каким уезжаешь?
Я снова не знал, что ответить.
— Давайте часам к восьми…
Как видишь, я до сих пор не решил. Вечером выезжаю в Челябинск. Все равно из Троицка прямого поезда на Восток нет. Сяду в вагон и решу, какую дорогу выбрать…»
Я не знаю, какую дорогу выбрал мой друг, но твердо уверен: она обязательно будет правильной!
