В городе Гае нет памятников старины. Ему всего два с половиной года от роду. Есть памятники нашего времени—день и ночь над зданием средней школы горят красные звезды. Их много, целое созвездие. Каждая зажжена в честь трудовой победы.
В Гае не мозолят глаза золоченые луковицы церквей. Зато много крестообразных сооружений: то высятся антенны теле- и радиолюбителей…
В Гае, прямо скажем, нечего делать археологу. Здесь улицы говорят сами за себя: улица Строителей, Молодежная, Комсомольская, Октябрьская, Пионерская, Ленинская, палаточный поселок «Спутник» …
И тем не менее есть в Гае одно здание, которое со временем нужно будет сохранить как реликвию. Это штаб, комсомольский штаб. Сюда идут и днем, и ночью. Идут с радостью и заботой, новостью и печалью. Идут молодые и старые. Штаб поможет. Всем. Без исключения.
Особенно людно здесь по вечерам, в зимнюю лихую пору. По-волчьи воет ветер, отплясывает метелица за стеной свой монотонный суровый танец, — а людям нипочем! Соберутся «гайчата», и ну мечтать! Каким будет город через два-три года? Сами они какими станут?..
Здесь, у веселого огонька, и началось знакомство с рабочим пареньком Генкой Кочергиным.
* * *
Жизнь складывается порой не так, как мы хотели бы. Особенно в отроческие годы. Есть родители, за которыми не последнее слово. Генку Кочергина после семилетки отдали в железнодорожное училище. А он мечтал стать строителем, создавать новые заводы и города! Забудь, Генка, о своей мечте, быть тебе машинистом или путейцем! Но большая мечта имеет одно удивительное свойство: она может немножечко подождать. пока паренек немного подрастет, накопит силенки, тогда будет бороться за нее уверенней и смелей!
Так и случилось. Едва услышал Генка о том, что севернее Орска начинается строительство мощного горнообогатительного комбината, сказал себе:
— Пора!
Принес заявление об уходе с Оренбургского паровозоремонтного завода, где работал слесарем. Начальник цеха даже обиделся:
— Разве тебе плохо у нас?
— Какой плохо! Очень даже хорошо. Но… нельзя медлить! Гай начинают…
Старый инженер понимающе кивнул головой:
— Задерживать не будем. Были, брат, и мы когда-то молодыми!
Секретарь комсомольского комитета Саша Безбородов искренне удивился:
— Почему едешь «диким» способом? В мае комсомольские путевки будем выдавать…
— Некогда, — упорствовал Генка. — Меня и так примут, не беспокойся. Скажу: или зачисляйте по-хорошему, или буду работать бесплатно.
Хуже было с домашними. Мать тяжело вздыхала:
— Там. говорят, и жить-то негде. Голая степь! Подождал бы, обживут место, тогда и тронулся.
— «Подождал» !.. «Обживут» !.. Слова, мама, какие-то не комсомольские!
— Ну, чего ты его пытаешь, — вмешался отец. — Пусть едет, я и билет куплю на поезд. Пожалуйста! — в голосе отца звучала обида: уезжает сын, не посоветовавшись…
Отец действительно приобрел билет, да еще в купейный вагон. Геннадий вспыхнул:
— Папа, ну зачем такая роскошь? Сами говорите: трудности! Так пусть уж с первых шагов. Поеду в жестком. Трудности начались сразу. Сорок километров от Орска до курортного озера Гай. Близок локоток, да не укусишь. Дороги развезло так, что ни конному, ни пешему, ни машине туда не пробраться…
— Поживите недельку в Орске, дороги обсохнут, — посоветовали парню. Но тут подвернулась оказия. Комсомольские активисты города, шефы стройки, решили непременно пробиться в Гай. Проскочили ребята. Хотя трудно было понять, кто на ком едет: они ли на стареньком автобусе или он на их плечах…
И вот цель — Большой Гай! Стройка! Первая в жизни!
— Где хотите работать?
— Где буду нужнее…
— Пойдете к Денисову.
Это был своеобразный пароль стройки. Под словом «Денисов» подразумевался отдел главного механика—самое «узкое» по тем временам место.
Ребята встретили, словно старого знакомого:
— Нашего полку прибыло. Чему обучен: по сантехнике или по сварочным аппаратам?
— Все могу.
Через полчаса Геннадий был здесь своим человеком. К вечеру пятеро хлопцев опробовали сварочный аппарат. Действует, как часы! А работы невпроворот. Нужно подвести нитку водопровода ко второй столовой, еще одну — к бане, оборудовать систему отопления в новых домах. Дел много. Это хорошо, это вполне устраивало парня с паровозоремонтного.
Высокий, жилистый, со светлыми лучистыми глазами, с девичьей улыбкой на полных и ярких губах, он запомнился многим гайстроевцам в те первые дни. Обутый в отцовские сапоги с широкими голенищами, ходил размашистым шагом по будущему городу, не обращая внимания на лужи, раскисшие вешние тропки. Это было в начале апреля 1959 года. Еще в комсомольских комитетах Оренбуржья только начинали звучать слова «Большой Гай», еше не высохли чернила на первых заявлениях, а Геннадий Кочергин строил город юности.
Подойдет к группе работниц, занятых на подготовке котлована будущего здания:
— Привет, девчата! Я из штаба. Как у вас? Только не все сразу, я ж в стенографии ни бельмеса…
Он садился на кучу кирпича или на бревно, вынимал записную книжку и старательно заносил туда все «жалостливые» слова. Про бетон, который «с перебоями», про лапшу, которую «заладили», про свежую газету, которую «днем с огнем не отыщешь» …
— Выше голову, девчата! Все будет в порядке, —-обещал Гена. — Приходите в штаб, не стесняйтесь! — и он указывал на посеревший от бесконечных дождей домик, где разместились комсомольские активисты.
Этот дом стал для него родным. Он жил здесь первые чедели, спал в обнимку с книжками— в штабе тогда размещалась первая в Гае библиотека и радиорелейная станция. Генке по душе пришлось такое соседство. В часы ночного дежурства можно еще раз перечитать «Мужество» Кетлинской или «Аэлиту» Толстого. Можно и переговорить с домашними:
— Мама, здравствуй! Как папа? У меня?.. Не жалуюсь. Все под боком — курорт с целебными водами. Из библиотеки не вылезаю. Когда Гай построим?.. Скоро. Когда домой на побывку?.. Вот тут надо подумать. С отпуском не шутят, раз в год полагается…
Рассказывают про Геннадия такое. Подошел он как-то к группе молодых рабочих. Только что приехали из Чувашии. «В чем нуждаетесь?» — спрашивает. Молчат.
— Ну, коли молчите, значит, живете на большой, — заулыбался Генка. — Сегодня субботник. Приходите! Кирпич привезут, сгружать будем. Лады?
И тут не выдержал один парень:
— На субботник ты мастер агитировать… А спроси нас, ели мы сегодня?
Оказалось, ребята приехали по вербовке. Уполномоченный насулил им златые горы, а сам куда-то запропастился. Парни прожились, а до зарплаты далековато…
— Елки-моталки, что ж вы молчите! — ужаснулся Генка.
Он поднял штаб на ноги. Стали искать уполномоченного, тот, оказывается, застрял в Орске, будет только завтра. А людям не на что поужинать. «Была не была» — Генка скомкал в кармане последнюю пятидесятирублевку.
— Айда за мной! — скомандовал он хлопцам.
— На субботник, что ли?
— В столовую… Я немножко сэкономил деньжат, угощаю!..
Он заказал горячих щей и гречневую кашу с салом. Ребята ели аппетитно, собирая в ладошку каждую кроху пшеничного белого хлеба. Щеки их порозовели, глаза подобрели, руки сами потянулись к кисету.
— Спасибо, комсорг, за угощение! — сказал старший, почему-то определяя в Кочергине именно комсорга. — Какое там горячее дело приключилось? Веди на субботник!
Наступило первое гайское лето. Жаркое, незабываемое лето. Оно принесло гайстроевцам много трудовых удач. В растущий центр цветной промышленности пришла электроэнергия. В городе выстроили перзую школу. 24 августа басовитый гудок тепловоза возвестил об открытии железной дороги Круторожино — Гай. На конец сентября запланировали пуск водовода Урал—Гай.
В сооружении водовода Геннадий опять-таки отличился.
Механизаторы вырыли траншеи, трубоукладчики начали укладывать стальные трубы. И вдруг выяснилось, что труб не хватает. Украинские металлисты из города Харцызска замешкались, на тревожные телеграммы отвечают коротко: отгружаем более важным стройкам.
«Более важным» … А Гай, получается, не важная стройка! Комсомольский штаб высылает на завод Гену Кочергина.
— Помни, ты не «толкач», — напутствовал на прощание начальник штаба Виктор Поляничко, —Не ходи много по начальству, а сразу в комсомольский комитет: ребята, Гай хочет пить!
Приехал «гайчонок» на завод. Выписал пропуск и направил стопы свои в комитет комсомола. Был обеденный перерыв, на свежем воздухе металлисты играли в волейбол. У Генки моментально созрел план действий.
— Можно и мне?
— Становись! Рост подходящий, «гасить» можешь…
Славно поиграл новенький. Удары так и сыпались.
— Э-э, да вы играть-то не того… Сразу видно: как работаете, так и отдыхаете!
— Откуда такой сердитый взялся?
Игра остановилась. Ребята окружили Кочергина, который коротко рассказал о цели своего приезда. Вечером — комсомольское собрание. Молодые рабочие поклялись: гайский заказ будет выполнен в срок. И в свою очередь попросили: воду получите, немедленно вышлите письмо, а конверт обязательно подмочите! Интересно получить вещественное доказательство.
29 сентября по восемнадцатикилометровому водоводу в Гай хлынула уральская вода. Как водится, митинг. Но Генке было не до митинга: обмакнул письмо в воду, да так щедро, что оно размокло и буквы расплылись. В щель ящика не пролезает, на почте брать отказываются: мокрое… Долго внушал изумленным связистам:
— Так надо. Письмо — не послание, а вещественное доказательство.
Штаб дает очередное задание: нужен свой человек на новой железнодорожной станции. «Свой человек» Геннадий Кочергин идет туда работать диспетчером.
Дел у диспетчера пропасть! Поезда прибывают и прибывают… Все грузы срочные — кирпич, цемент, шлакоблоки, бутовый камень, сборные дома, стекло, шифер… А свободных путей раз- два — и обчелся!
Как на грех, разгулялись ранние декабрьские метели. На соседней станции завелся диспетчер- бюрократ. Позвонишь ему: на каком основании задерживаете составы? Ответ один: стихия… Можно сослаться на параграф такой-то.
Параграфы Генку не устраивали. Он садится на попутный эшелон — и через час-полтора диспетчеру-буквоеду приходится туго. Он сдается. Но сдается по-своему:
— Удивляюсь вашему энтузиазму, юноша! В мороз и пургу ехать к черту на кулички! Вмешиваться не в свои дела! Простите меня, это самоуправство. Где сказано, чтобы так поступал сосед-диспетчер? Делайте, что хотите, но я отвечать за ваши поступки не буду.
— Поступки, поступки…— невозмутимо отвечал гайстроевец. — Нам лес до зарезу нужен, а не поступки… Отправляйте эшелон и немедленно!
Несмотря на занятость и усталость, комсомольский диспетчер частенько заходит в свой штаб. Он всегда полон новостей, бодр и свеж. Но сегодня почему-то явно взгрустнул. Сел в уголок, зажал подбородок руками и молчит.
— Что с тобой, дружище?
— Скоро 8 Марта, день рождения… Матери обещал: приеду домой, отметим сразу два праздника. Да не получается — дела!
— Дел хватает…— протянул кто-то. Другой кольнул за живое:
— А мать, поди, подарочек приготовила сыночку!..
— А как же! Я даже знаю, какой.
— Так уж и знаешь…
— Ну, конечно, знает: он же диспетчер! — вставила одна из штабисток. — Графики движения подарков ему тоже доподлинно известны!
Комсомольцы засмеялись.
— Нет, я серьезно говорю, — поднял голову Геннадий. — Хотите, поделюсь со всеми?
Он пошел к телефону.
— Тома, закажи домашний, — коротко попросил дежурную телефонистку Тамару Круглову.
Телефон не заставил себя долго ждать, об этом позаботилась Тамара.
— Мама, здравствуй! Как папа? Ну и чудесно! Прошу извинить, домой не приеду… Ты угадала — дела. Поздравляю с праздником 8 Марта! А еще…— парень немного помялся и продолжал: — у меня к тебе просьба. Заведи радиолу, поставь дареную…
Геннадий замолчал, напряженно вслушиваясь в трубку. Он глядел на ребят каким-то особенным взглядом, словно унесся куда-то далеко-далеко…
— Как хорошо, ребята! наконец вздохнул он. — Кто желает послушать финал «Первого концерта» Чайковского?
…Они по очереди подходили к телефонной трубке, бережно брали ее обмороженными, шершавыми руками и, перехватив дыхание, слушали. Трубка рассказывала о борьбе. О счастье быть настоящим борцом. О радости победы. Могучие аккорды трогали ребячьи души, горячий комок подкатывал к горлу. Хотелось говорить хорошие, неповторимые слова. Идти навстречу ветру, снежному бурану, помериться силами со стихией, со злом, с любой несправедливостью…
А в это время нервничали абоненты, просили Орск, Ново-Троицк. Подруги то и дело окликали телефонистку: почему затянулся разговор? А верная гайстроевка Тамара, нарушив святые правила, сама подключалась к линии и никак не могла оторваться от бессмертной музыки Чайковского…
Наутро он подошел к окошку телефонистки. Тамара выписала квитанцию, получила деньги. За четверть часа. Ей стало жалко парня.
— Зачем ты так подолгу?.. Дорого же!
Геннадий бережно взял узенький листочек в свои пожелтевшие от работы руки.
— Знаешь, Томусь, мне всегда, кажется, ты не квитанции выдаешь, а билеты в концертный зал Московской филармонии!
Но вот в оренбургской степи было выстроено полгорода. За спиной наступавших на подземные кладовые выросли хорошие тылы. Геннадий сказал членам штаба:
— Пожалуй, надо побеспокоиться и о себе. Доложу я вам, други, что приехал сюда не затем, чтобы в администраторах ходить! Хочу поработать на открытом карьере, до гайской меди самому дойти…
Так Гена стал рабочим бурового станка. Его задача — побольше сделать шурфов в породе, поглубже в землю запрятать заряд динамита. Чтоб на этом месте встал повыше куст взрыва. Карьер после каждого взрыва разрастается вширь и вглубь…
Недалек тот день, когда будет погружен в самосвал последний кубометр породы и восхищенным людям откроется сердце Гая—залежи медных руд! Ради них, ради общего народного богатства весенней топкою дорогой пришел сюда высокий жилистый парнишка в нескладных отцовских сапогах. Теперь он окреп, раздался в плечах, лицо его стало бронзовым от степного ветра и уральского солнца.
Счастливый человек — при жизни его коснулась бронза!
* * *
Нет мемориальных досок в Гае… Это город юности, город тех, кто вбивал первые колышки в степи, закладывал первые камни в первые котлованы. Они приехали в Гай первыми эшелонами. А чуть пораньше пешком притопал Генка Кочергин. Пришел открывать первые пласты, но сначала открыл людям себя. И увидели люди щедрые россыпи его души, его горячее, беспокойное сердце.
Говорят, Геннадий Кочергин недавно уехал из Гая. Что ж, у юности много дорог, а Гай уже обжит, отвоеван. Но где бы он ни был, чтобы ни делал — ярким светом будут сиять для него огни Гая. Светом открытия, простого, будничного подвига. Светом осуществленной мечты.
