Мой интерес к пластмассам, эксперименты с энантовой ниткой, встречи, разговоры с химиками,— все это многие относят к странностям моего характера.
Однако дело совершенно в ином.
По специальности я горный инженер и уже несколько лет работаю над проблемой строительства глубоких шахт в Кизеловском бассейне — от одного до трех километров.
Добыча угля на таких глубинах требует решения многих технических вопросов. Пожалуй, главный из них — подъем угля и людей на поверхность. Стальной канат не выдержит своей собственной тяжести — он будет весить десятки тонн.
Упорные поиски привели меня в лабораторию пластмасс, и там я нашел «волшебный канат». Материалом для него служил желтовато-белый энант: легкий, гибкий и способный выдержать огромную нагрузку.
С тех пор я увлекся пластмассами и стал «человеком со странностями».
Но не только я. Моим соратником оказался главный инженер комбината искусственных тканей Николай Иванович. Этот виртуоз по части структурных формул различных пропиленов и гексанов спал и видел во сне шахты, штреки, комбайны. Он мог часами слушать рассказы о подземных ударах, задавать сотни вопросов о бурении, отпалке. С чего бы это?.. В душе я считал Николая Ивановича человеком со странностями. Но мое увлечение пластмассами, а его — горным делом сделало нас друзьями.
Пари
Однажды в субботу я приехал к Николаю Ивановичу, заранее предвкушая удовольствие от беседы. Между нами существовало неписанное соглашение: хозяин брал на себя скучную обязанность рассказывать, а гостю выпадала счастливая доля быть слушателем.
Николай Иванович на этот раз не развертывал передо мной голубой шелк, не подносил к моим глазам тончайшую капроновую нить — все это я уже видел раньше.
— Рождение искусственного волокна,— сказал мой приятель, точно продиктовал заглавие книги или статьи.
Я приготовился слушать дальше, но он, видимо, не собирался продолжать.
— Рождение? — переспросил я.
— Да.
— Ну и что?
— Может быть, и ничего особенного. Кому как.
— Начинаете с загадок?
— Почему же? Вот этот колпачок и создает нить волокна.— Николай Иванович взял со стола небольшой, похожий на крышку чернильницы предмет и передал его мне.
— Фильера,— сразу же определил я.
— Совершенно верно. Через тончайшие отверстия в фильере продавливается пластмасса и, застывая, дает нить.
— Знаю, дорогой Николай Иванович.
— Знаете, да не все. Материал фильеры?
— Обычно фильеры делают из плавленого рубина.
— А не обычно? Из какого материала эта фильера?
— По-моему, из металла. Белого цвета… Ковкая… Платина?
— Нет.
— Вольфрам? Впрочем…
— Опять нет. Тантал.
— Благодарю за знакомство с одним из редчайших представителей таблицы Менделеева! Между прочим, вам известно, что местонахождений танталовых руд во всем мире — раз-два и обчелся: Боденмайе в Баварии, Пьемонт в Италии, Хот Вьен во Франции? У нас — три-четыре района на востоке. Небогато?
— Нас теперь это не волнует.
— Конечно,— перебил я Николая Ивановича,— вам подавай готовые фильеры. А какой ценой они достаются горнякам и металлургам — вам безразлично.
— Вы ошибаетесь. Дело в том, что мы делаем танталовые фильеры у себя на комбинате.
— Какой же чудак поставляет вам такой дефицитный металл?
— Никакой. Мы делаем фильеры из собственного тантала.
— Еще нехватало, чтобы вы заявили: у нас собственное месторождение танталовых руд.
— Если угодно, да,— совершенно серьезно ответил Николай Иванович.— Только со следующими уточнениями. Не руд, а металла, и слово «месторождение» нужно поставить в кавычки.
— А не поставить ли все ваше заявление в кавычки и оградить его восклицательными знаками? — не скрывая иронии, спросил я.
— Хотите пари?
— Именно?
— Условия следующие: если мое заявление не требует кавычек — вы мне делаете подробнейший доклад о комплексной разработке глубоких горизонтов Кизеловского бассейна, так часов на двенадцать; при наличии кавычек — я вас посвящаю во все тонкости изготовления лавсановых тканей.
— Вы серьезно!? — обрадовался я так легко подвернувшемуся случаю поэксплуатировать приятеля.
— Вполне.
Я поспешил скрепить предложенное пари рукопожатием.
— О геологии — не меньше двух часов. Я, знаете, люблю геологию,— потирая руки от удовольствия, уже заранее начал ставить условия Николай Иванович.
— О структурных формулах я буду иметь честь вас слушать в течение пяти, виноват, шести часов,— начал торговаться и я.— Начнете непременно с изооктана.
— После мощностей, будьте любезны, о разведке,— уже откровенно смеялся Николай Иванович.
— Шерсть из молока…. Вы не нанесли еще свое месторождение на карту?
— В этом нет никакой необходимости. Такие месторождения можно организовать в любом месте.
Приступ смеха согнул меня чуть не вдвое.
— Месторождения?.. Организовать? Ну, знаете, Герберт Уэллс перед вами — младенец.
Пасека комбината
В следующее воскресенье синий «Москвич» Николая Ивановича дал три продолжительных сигнала около моего дома. Мы двинулись по широкому асфальтовому шоссе. Через час Николай Иванович свернул с шоссе и повел свою автомашину по хорошо накатанной дороге вдоль берега речки.
Запахи бензинового перегара и нагретого асфальта теперь сменились ароматом полевых цветов.
— Тронут вашей любезностью! — наклонил я голову в сторону Николая Ивановича.
— Какой?
— Решили вывезти. На лоно природы.
— Это попутно. Поездка чисто деловая.
— Как прикажете понимать?
— Едем на танталовое месторождение.
— Начинается?
— Нет еще пока. Начнется за той горкой.
— Я имею в виду: начинается мистификация?
Мой спутник только хитро улыбнулся.
Преодолев затяжной подъем, «Москвич» с трудом забрался на гребень косогора. Я увидел большую долину, покрытую цветами. И если на переднем плане цветы группировались в правильные розовые и красные квадраты, то дальше они сливались в сплошную алую полосу. Одна особенность бросилась мне в глаза: окраска цветочных квадратов все густела — от белой до темно-красной, через тончайшие, но заметные на глаз оттенки.
— Где же ваше танталовое «месторождение»?
— Узнаете, узнаете…
Мы подъехали к воротам. Я прочел вслух небольшую дощечку: «Базовая пасека комбината искусственных тканей».
Открылись ворота. «Москвич» легко покатил по песчаной дорожке к стоявшему невдалеке двухэтажному деревянному дому. Я решил твердо: никаких вопросов! Впрочем, это было не так легко. Огромная территория с растянувшимися до речки рядами ульев, с постройками в виде беседок, с отдельно стоящей на холме радиостанцией, с массой совершенно незнакомых мне сооружений,— все это возбуждало интерес. Однако я человек с характером. Молчок — значит, молчок!
Мы поднялись на второй этаж и пошли по длинному узкому коридору. С обеих его сторон размещались двери — их было не меньше пятнадцати.
— Это наши научные кельи.
Я с удивлением читал названия кабинетов: лаборатория спектрографических исследований, фотолаборатория, биогеохимическая, аналитическая… Лабораторий было много. Николай Иванович открыл одну из дверей, и мы вошли в светлую высокую комнату. Большой стол был сплошь уставлен бутылками и стаканчиками, наполненными не известным мне содержимым: жидкостями разных цветов, студенистой массой и кремом.
Дегуста …тория
— Это какая тория? — спросил я.
— Дегуста,— Николай Иванович показал взглядом в сторону окна.— Но только с разрешения Ирины Михайловны.
— Ни в коем случае! — раздался протестующий голос.— Текстильщики все воспринимают упрощенно: на глаз, на вкус. Это даже…
—…неблагодарно,— подсказал Николай Иванович.
— Если угодно,— да. Мы снабжаем вас таким дефицитным материалом, а вы — дегустатория.
— Стоп! — перебил ее Николай Иванович.
— Что случилось?
— Пока ничего. Никаких несвоевременных сообщений, Ирина Михайловна, прошу вас.
— В чем же дело?
— Излагаю коротко суть вопроса. Наш гость,— Николай Иванович кивнул в мою сторону,— и я поспорили: имеет ли наш комбинат, выражаясь на горняцком языке, свое танталовое месторождение…
— Поняла. А посему прошу отведать нашего меда.
Ирина Михайловна освободила край стола от склянок и поставила два блюдца со свежим медом. Мы пододвинули к столу высокие лабораторные табуреты и принялись за дегустацию.
Мед был сладок, ароматичен, но отличался каким-то странным привкусом.
— Вы знаете, какой это мед? — спросила Ирина Михайловна.
— Упаси бог! — Николай Иванович даже вскочил с табурета.— Умоляю! Не форсируйте событий.
— По специальности я физико-химик,— так и не сказав, что за мед мы ели, начала Ирина Михайловна.— После окончания института продолжила работу по исследованию редких металлов, но, несколько сузив свою задачу, остановилась на тантале. Вам, конечно, известно, что он тугоплавок, стоек к кислотам и легко поддается обработке. Этим и определяется его ценность в химической и электротехнической промышленности, в медицине.
— Рудные месторождения дают мало тантала— это мне было известно,— продолжала Ирина Михайловна.— Роясь в технических словарях и энциклопедиях, я нашла выражение «селективные концентраторы». Так называются некоторые растения, способные «добывать» из почвы определенный химический элемент и отлагать его в своем организме. В золе плауна, например, обнаружено до пятидесяти двух процентов окиси алюминия. Галмейская фиалка растет только на почвах, содержащих цинк.
Должен же быть такой «селективный концентратор» и у тантала! Может, это дерево, цветок или болотная трава. Но как его отыскать?.. Я чувствовала, что нахожусь на верном пути. Впрочем, это был даже не путь, а скорее дебри, сквозь которые мне предстояло попытаться пробить тропинку.
Сто шесть спичечных коробков
Ирина Михайловна, как и полагается любезной хозяйке, добавила в наши блюдца меда, упомянув при этом про соловья, которого баснями не кормят.
— Итак, я принялась за поиски тантала. Начала с деревьев. Вы не можете себе представить, с какой энергией я собирала и сжигала кору, сучья, корневища сосны, березы, ели, пихты, дуба, бука, рябины и даже яблони и груши. Всех курящих и некурящих моих знакомых я заставляла отдавать пустые спичечные коробки — для них был установлен своеобразный налог. И вот у меня накопилось сто шесть спичечных коробков с драгоценной золой.
Тогда я засела за спектрограф. Мне казалось, что характерные линии тантала буквально через несколько минут появятся на фотопленке. Конечно, думать так мог только самый патентованный профан.
— Ну что вы, Ирина Михайловна! — воскликнул Николай Иванович.
— Именно так. Когда я проявила серию спектральных снимков, никаких линий тантала на пленке не обнаружилось. Провал был полный. Спичечные коробки с золой отправились в печь, а я —на Ильменские горы.
В Ильменском минералогическом заповеднике меня очень любезно встретили. Уже через час в сопровождении симпатичного юноши я рвала цветы на высокогорной лужайке. Юноша с удивлением наблюдал за моим странным занятием и нерешительно рассказывал об ископаемых богатствах заповедника.
— Меня интересуют только месторождения танталовых руд,— уточнила я, сорвав бледно-голубой цветок.
— Вы очень любите цветы,— еще больше смутившись, заметил юноша.
— Одно другому не мешает.
— Здесь тантал находится в пегматитовых жилах,— пожав плечами, начал объяснять юноша,— Но его содержание незначительно, промышленная эксплуатация невозможна.
Я попросила юношу показать мне выходы пегматитовых жил.
Мы обошли небольшой холм и на противоположном его склоне увидели каменные гряды темно-серых горных масс. » Бедность растительного покрова сразу бросилась в глаза: на галечниковых россыпях кое-где пробивалась угнетенная травка, по скалам лепились мох и лишайники. Тут я снова поняла, что допустила ошибку и на этот раз более серьезную. Будучи по образованию физико-химиком, я, естественно, ничего не понимала в ботанике. Пожухлая травка, бледные цветочки в трещинах, стебельки каких-то похожих на осоку перьев — все обернулось для меня целым лесом загадок.
Отпустив юношу, я села на камень и задумалась. Какое из окружающих меня растений — селективный концентратор? Да и вообще есть ли он? Но мне оставалось только собирать и складывать в рюкзак мох, траву, цветы.
С целым ворохом пряно пахнущего сена я приехала домой. Затем рассортировала ильменские травы, повесила их сушить, а сама засела за учебники по ботанике.
Розовая „кашка»…
Только через три месяца усердного копания в книгах, таблицах и гербариях у меня хватило смелости продолжать работу. Мои травы и мхи были «опознаны», превращены в щепотки золы, снова разложены по спичечным коробкам,— одним словом, приведены в порядок.
Прежней уверенности в успехе у меня уже не было, и поэтому первая серия снимков, в которой не оказалось ни одной линии тантала, з особое уныние не привела. Количество спичечных коробок уменьшалось, а танталовые линии на фотопленке, увы, не появлялись. Наконец, остались последние спичечные коробки с золой похожего на клевер растения, которое мы все в детстве называли «кашкой».
Заранее ожидая отрицательный результат, я довольно небрежно бросила пленку в ванну с проявителем. Помню, шел третий час после полуночи, я страшно устала и, желая поскорей закончить бесполезную работу, подцепила пинцетом темнеющую пленку, чтобы выбросить ее. Вдруг под мутным слоем проявителя показались полосы. С каждой секундой они проступали все ярче и ярче. Это были спектральные линии неуловимого до сих пор тантала!
Тантал!.. Наконец-то мне открылись его следы! Я начала вспоминать все, что связано с «кашкой» на Ильменском заповеднике. Обнаружились любопытные вещи: «кашка» была непременным спутником пегматитовых жил, причем окраска цветочных шапочек изменялась от белого до темно-вишневого цвета.
К анализу остальных образцов клевера я уже отнеслась с напряженным вниманием. И что вы думаете, все они отметили присутствие тантала! Бросилась в глаза еще одна особенность: чем темнее была «кашка», тем больше в ней содержалось тантала.
Селективный концентратор для моего металла был найден!
Я радовалась от души. Но вскоре выяснилось, что больше причин было для огорчений.
По моим расчетам выходило, что если даже все пегматитовые жилы Ильменского заповедника засеять клевером, то удастся получить около десяти граммов тантала. О таком «сельском хозяйстве» нечего было и думать. Долгое время я считала свое открытие лишенным практического значения, годным лишь для пополнения академического архива.
И все-таки надо было продолжать борьбу! По моей просьбе из Ильменского заповедника мне прислали много семян красной и белой «кашки».
…и гранитная крошка
Думаю, что в сборе семян принимал активное участие и тот милый юноша, который сопровождал меня в первом походе по заповеднику. Потом я ему рассказала о своих планах, и мы расстались друзьями. Мой драгоценный семенной фонд был подготовлен по всем правилам сельскохозяйственной науки, в которой я начала коечто понимать.
В то же время мы с Николаем Ивановичем принялись за заготовку гранитной крошки.
— Зачем? — перебил я Ирину Михайловну и тотчас же раскаялся.
— Побойтесь бога! — воскликнул Николай Иванович.— Вы же горняк!
— Постойте… гранит… Ага, гранит!.. Ну конечно, некоторые граниты и сиениты содержат тантал.
— Вот эти «некоторые» граниты мы и разыскали. У нас на Урале их, слава богу, достаточно. Словом, к весне мы имели несколько тысяч тонн нужного нам «удобрения», а когда сошел снег, рассыпали гранитную крошку по склонам этой долины.
— Ну, и олух же!… Олух царя небесного!..— воскликнул я в отчаянии.— Как раньше не додумался! Так вот оно, «месторождение» тантала: поля клевера! Миллиарды кустиков «кашки» усваивают из гранитного «удобрения» металл и дают вам «руду». Я проиграл пари.
— Пари вы, конечно, проиграли, но заключение делаете слишком рано,— заметил Николай Иванович.
— Да, очень скоро я снова оказалась в ухабе,— продолжала Ирина Михайловна,-— и в таком глубоком, что выбиралась из него целых три года.
— В чем же дело?
— Очень просто. Был клевер, была «руда», как вы ее удачно назвали. Но чтобы добыть тантал, пришлось уничтожить растение. За год мы скосили около сорока гектаров красного клевера, получили из него огромную кучу золы, а из золы — двести граммов тантала. Но технология выделения тантала оказалась очень сложной, потери были колоссальны, и стоимость его превышала рыночную в сотни раз.
«Неужели,— думала я,— мой многолетний труд окончится заключением ученого совета: Работа оригинальна, но практического значения не имеет»?..»
Притча про пчелок
Я уже давно позабыл о блюдце с медом. Николай Иванович, видимо, тоже. А Ирина Михайловна, передохнув и растворив окно, продолжала:
— Скажу вам по чистой совести, что выхода из тупика я не находила. Обращалась за помощью и к ученым, и к инженерам, и к практикам — безрезультатно. Миновало еще два года, но ничего путного не появлялось. Возможно, так и пришлось бы похоронить этот почти не родившийся метод. Но свершилось чудо.
— Чудо?..— удивился я.
Устав от бесплодных мыслей, я однажды раскрыла томик стихов Некрасова. Как сейчас помню: страница сто восемьдесят третья. Читаю строки внизу страницы:
— На-т-ко медку! С караваем покушай, Притчу про пчелок послушай!
Мед, пчелы… И тут меня осенило! А что, если воспользоваться клеверным медом? Никакой золы, равномерное поступление продукта без вреда для растения!
— Что-то вроде сбора сосновой живицы подсочкой? — взволнованно догадался я.
— Примерно,— Ирина Михайловна раскраснелась, еще раз переживая радость неожиданного открытия.— Я рассуждала так: пчелы собирают с клевера пыльцу и нектар, превращают их в мед. Но в меде тоже должен быть тантал! Найдено решение!
— Вы скажете — это была полная победа? И я так думала, но жестоко ошиблась. Очень скоро меня ожидал очередной ухаб, в который я провалилась, как незадачливый актер в люк на сцене. В который-то раз!..
Предыдущие провалы научили меня осторожности. Прежде чем дать окончательное заключение, я высеяла «танталовый» клевер в теплицах одного из пригородных хозяйств. Когда он расцвел, выпустили пчел. Опыт оказался на редкость удачным. Анализ меда показал хорошее содержание металла.Лишь тогда я сообщила об этом Николаю Ивановичу, и он, со свойственной ему энергией и, простите, поспешностью, принялся за организацию промышленной пасеки. Я же продолжала свои опыты.
Как легко с помощью карандаша, бумаги и логарифмической линейки получить замечательные результаты! Казалось, я учла все: и количество миллиграммов нектара, которые собирает пчела за один полет, и среднее число вылетов всех пчел улья за день, и даже количество летных дней за сезон. Получилось здорово: за лето — 400 граммов тантала!
Николай Иванович, уже приступивший к заготовке строительных материалов для пасеки, повторил мои расчеты. Мы были в восторге, не подумав даже, что уподобились двум охотникам, которые делят шкуру неубитого медведя.
Но вот, наконец, сошел снег, и наша новенькая, как с иголочки, пасека проснулась: вылетели первые пчелы. Пока еще не зацвели делянки клевера, пчелы летали на вербы и ранние цветы. Работали они дружно — с каждым днем соты наполнялись душистым медом.
Наконец, зацвел клевер. И вдруг… Вдруг сбор меда катастрофически уменьшился,
Я растерялась.
Про кавказских пчел, танталит натрия и о том, как я, проиграв пари, готовился к докладу
Пришлось пригласить ученого консультанта.
— У вас на пасеке — среднерусские темные пчелы с коротким хоботком. Они не могут брать нектар из глубоких цветочных трубочек клевера,— сказал тот.
— Что же делать?
— Доставать светлых кавказских пчел с длинными хоботками.
Так у нас пропал целый сезон. Но к следующей весне мы привезли десять пчело-семей мингрельской породы. И получили от них к осени семьсот килограммов меда. Анализ показал: это даст 200 граммов тантала,
С победой поздравлял меня весь комбинат. Но, наученная горьким опытом, я не принимала поздравления. И оказалась правой — впереди был еще один «ухаб», к счастью, последний.
Из семисот килограммов меда нужно было извлечь 200 граммов металла. Но как?.. Уничтожить весь мед, превратить его в золу? Во-первых, на это не поднимались руки, а, во-вторых, такой варварский метод был просто неэкономен.
Но тут уж я находилась в своей стихии. Мед мог содержать металл только в виде растворимой соли, а такой могла быть единственная соль — танталат натрия. Выделение его свелось к довольно простой операции. А лишенный тантала мед продолжал служить людям по-своему.
Так через шесть лет после начала работы мы создали искусственное «месторождение» одного из редчайших металлов, А теперь, простите, я вас ненадолго оставлю. Текущие дела…— и Ирина Михайловна торопливо вышла из дегустатория.
Свой доклад я решил начать так:
Впервые о каменном угле в Кизеле сообщил в 1765 году крепостной крестьянин Михаил Горюнов. С тех пор добыча угля в уральском городке ведется непрерывно. Это месторождение и дальше послужит народу.
Но то, что я увидел у вас, дорогой Николай Иванович, заставляет говорить о совершенно новой эпохе в горном деле: не только о разработке открытых, но и о создании своих, нужных человеку «месторождений».
И как радостно мечтать об этом, мучаться над этим, приближать это!..
