Писателю Михаилу Ефимовичу Зуеву-Ордынцу исполнилось шестьдесят лет. Тридцать пять из них отданы следопытской литературе.
Редакция горячо поздравляет Михаила Ефимовича и желает ему новых творческих успехов.
Всякий, кто увлекается чтением приключенческой литературы, конечно, знает, откуда это выражение. «Черепахи Тэсмана» — один из лучших рассказов Джека Лондона, у меня же упоминание о нем вызывает в памяти встречи с другим мастером остро сюжетной прозы, интересным человеком, хорошим товарищем, с которым судьба свела меня в дни моей юности.
…Ровно двадцать пять лет назад погожим летним днем появился в редакции журнала «уральский следопыт» желанный гость, писатель из Ленинграда, Михаил Ефимович Зуев-Ордынец, моложавый, общительный, с постоянным острым юморком, прорывавшимся в каждой фразе.
Зуев-Ордынец был одним из немногих «именитых» авторов, сохранивших верность «Следопыту» после того, как тот в 1935 году перебрался из Москвы в Свердловск, сменив прилагательное «Всемирный» на «уральский». Зуев-Ордынец одним из первых откликнулся на призыв редактора Владимира Алексеевича Попова помочь молодому журналу.
Уралу посвящена книга М. Зуева-Ордынца «Каменный пояс», вышедшая в те дни приложением к журналу «Вокруг света». Кстати, тогда кое-кто из критиков-ортодоксов тоже упрекал автора в излишнем стремлении к занимательности, как это делают и поныне ревнители «серьезной литературы», подчас подвергая писателей разносу в своих рецензиях.
Писатель-следопыт Зуев-Ордынец — типичный представитель того самого трудного и увлекательного литературногожанра, который неизменно пользуется симпатией читателя: жанра приключений, путешествий, революционной романтики. Его «Панургово стадо», «Сказание о граде Новом Китеже», десятки других повестей и рассказов (работал он много, печатался часто) пользовались широкой известностью, молодежь зачитывалась ими.
Открывать во всем интересное, видеть необычайное в обыкновенном — призвание писателя-приключенца. Очевидно также, что и сам он должен быть страстным искателем, путешественником.
Урал, Сибирь, дальние окраины страны были постоянно под прицелом Зуева-Ордынца. Там развертывалось действие многих его произведений, там жили, боролись, сражались, погибали и побеждали его герои — неустрашимые, смелые люди. Незадолго до Урала он ездил в Среднюю Азию, написал книгу «Крушение экзотики». В короткий срок он стал одним из основных сотрудников «Уральского следопыта», крайне нуждавшегося тогда в квалифицированных авторских кадрах.
Зуева увлекало все: история, география, научные открытия, техника. Зуев первый — в очерке «К причалу!» — рассказал о проекте сверхдальнего сообщения на дирижаблях по линии Москва — Дальний Восток, с остановкой в Свердловске. Для этой цели тогда под городом сооружалась высокая металлическая башня — «причал». Башня эта долго стояла за Нижне-Исетском.
Везде он ищет незаурядное, то, что волнует воображение. Необычаен его град-Китеж. Удивительны подвиги смельчаков-краснофлотцев с канонерки «Ваня» из рассказа «Зеленый остров», героев-партизан из уральской были «Последний сплав». Необычайного много на свете. Но это необычайное должно быть самым обычным. Парадокс? Нет! Такова природа приключенческой литературы.
Где-то, среди обыденных дел, обыденных, примелькавшихся событий, фактов, невидимо для равнодушного, холодного глаза вьется чудесная тропа приключений наших современников. Надо лишь увидеть ее, встать на нее, пойти по ней — и все вокруг засияет новым светом, расцветится яркими красками.
Вы плывете в лодке по Чусовой. Перед вами — обычный пейзаж берегов, обычные картинки причусовского быта. И вдруг — запань, река перегорожена бревнами! Через них надо как-то перебираться… Начинается приключение.
Поездка по Чусовой была организована редакцией «Уральского следопыта». Зуев был ее «историографом»— вел дневник путешествия; на мою долю выпало иллюстрировать зуевский очерк (я тогда занимался фоторепортажем).
Река каждый день поставляла интересные наблюдения. Зуев примечал каждую мелочь, каждый характерный штрих. Вечером — как бы ни устал — запишет все заслуживающее внимания.
Он писал на небольших листочках, аккуратно разграфленных от руки карандашом. Подражая ему, я тоже стал линовать бумагу. Но главное, чему следовало учиться у него, это умению видеть.
Помнится, проплыли небольшую новую колхозную МТФ. Я почти не удостоил ее своим вниманием: два деревянных коровника, изгородь («прясло»), избушка,— ничего особенного.
А в очерке у Зуева это «заиграло» совершенно неожиданно:
«…Ниже камня Переволочного, на правом берегу, желтеют крепкие новенькие строения. Кричим с лодки:
— Чьи постройки?
— Кто-то, в щегольской городской кепке, сложив руки рупором, отвечает, вспугнув эхо у Переволочного:
— Фирма-а!
— Чья?.. Какая?..— орем мы.
— Матафе-е!— надрывается кепка.
Мы удивленно переглядываемся. Матафе? Негритянское что-то. Наконец, Раф, как агроном, догадывается:
— Эмтеэф, молочно-товарная ферма»…
В излучине у знаменитого утеса «разбойник» наша лодка напоролась на подводный камень — таш.
«Разбойник», да стоящий наискосок от него «Молоков» — самые опасные камни на Чусовой, издавна стяжавшие дурную славу. Сколько в прошлом там разбилось барок во время весеннего сплава, сколько утонуло бурлаков — не счесть. Природа будто нарочно расставила здесь своих «бойцов» так, чтобы побольше насолить людям. Уцелеешь под одним, не сдобровать под другим.
А мы?..
Таш оказался плоским, словно китовая спина. Лодка с разгона въехала на него, быстрое течение развернуло ее кормой вперед, и мы закачались на месте посередине реки.
Кругом вода, справа и слева грозные великаны-«бойцы»—«разбойник» и «Молоков». Сидя в лодке, мы наслаждались этой необычностью и с восхищением глазели по сторонам. А Зуев, хитро подмигнув, взялся за нож: «Займемся подготовкой к обеду!» — и принялся чистить картошку. Так пренебрежительно посмеяться над зловредным «разбойником» мог только он.
Неутомимый рассказчик и острослов, Зуев всю дорогу потешал нас разными забавными историями. И вдруг замолчал. Случилось это, кажется, уже перед Чусовским заводом, после двух недель плавания. Промолчал с полчаса, а затем заявил:
— Все, братцы. Пора кончать путешествие.
— Что такое?!
— Больше рассказывать нечего.
Чусовая сдружила нас.
Эта дружба продолжилась в Кунгуре, куда Зуева пригласили руководители Кунгурской трудовой коммуны. Он должен был писать историю коммуны или что-то вроде этого. Я тоже вскоре приехал туда, чтобы произвести большую фотосъемку.
Мы жили под куполом бывшего монастырского собора, превращенного в общежитие. Внизу помещалась коммунарская братия — бывшие воры, карманники, поездушники, специалисты по отмыканию чужих квартир; кверху вела крутая винтовая лестница, и на третьем ярусе, где когда-то висели колокола, квартировали мы с Зуевым.
Пока заберешься на эту верхотуру, язык высунешь… Зуев шутил, что за время жизни под соборным куполом мы сдали нормы на значок альпиниста. С его легкой руки мы прозвали наше обиталище «Высокогорным лагерем».
Круглые сутки там свистел ветер и скреблись мыши; снаружи доносились надоедливые крики галок. Стояла зима. Днем мы нажаривали электрическую плитку; она часто перегорала и, таким образом, ночью «автоматически» отключалась; а под утро было страшно высунуть нос из-под одеяла — лютая стужа. Но Зуев неутомимо «творил» и здесь. До полдня он обычно отсыпался, потом приводил в порядок свои записи и — пропадал до позднего вечера среди воспитанников коммуны. После с восторгом пересказывал услышанное.
Если сосед спит — не пожалеет, разбудит среди ночи: надо выговориться. «Уж очень интересно!»
Помнится, меня увлекала, главным образом, фабула похождений наших поставщиков сюжетов. Когда я однажды сказал об этом Зуеву, он возразил:
— Это, конечно, интересно. Но еще интереснее то, что лежит за этим. Ведь творит все это человек. Почему? Как? Что его толкает на это? И кто? Понимаете? раскроете все это — будет ясен и путь к возврату, к трудовой жизни. Повороты судьбы — вот что нужно нам. Не воровскую же романтику прославлять!
Сколько занятных историй вывез оттуда Михаил Ефимович! Спустя годы, продолжали появляться в журналах его рассказы на темы, почерпнутые из жизни Кунгурской трудовой коммуны. Все они были явно следопытскими, и особенно дорого в них было проникновение в человеческую душу, ибо они живописали перестройку чувств и стремлений тех людей, перековкой которых занималась коммуна.
Читатели журнала «Вокруг света», выходившего в ту пору, вероятно, помнят головокружительные похождения «дядя Кости», знаменитого «медвежатника», то есть взломщика сейфов, ставшего под конец жизни замечательным воспитателем молодежи. Талантливый актер-самоучка (кстати, Зуев в юности тоже был актером) «дядя Костя» выступал в художественной самодеятельности, руководил кружками, воздействуя на юных правонарушителей не только личным авторитетом, но и средствами эстетики. Благодаря ему многие стали честными людьми. Эти персонажи были списаны Зуевым-Ордынцем с натуры.
В моем альбоме, где я собирал автографы и высказывания своих друзей я близких знакомых, Михаил Ефимович — в пору жизни в «Высокогорном лагере»— оставил запись. Она, как мне кажется, лучше всего выражает взгляды и характер Зуева как приверженца приключенческой литературы:
«Однажды хромой академик Арминий Вамбери сказал и написал так: «Кто хоть раз испытал бурное море дальних странствий и приключений, того никогда не удовлетворит зеркальная тишь озера спокойной стоячей жизни»…
Мне кажется, хромой следопыт сказал это и про нас. И нас с вами тошнит от чрезмерно спокойной домашней жизни, мы испытываем морскую тошнотворную болезнь на «зеркальной тиши озера», но зато мы в своей тарелке среди бурного моря дальних странствий и приключений… разве не прекрасна жизнь? А когда она оборвется, друзья напишут на наших могилах замечательные слова:
«Клянусь черепахами Тэсмана, это был человек!..»
Прошли годы. Мы не встречались с Зуевым со дня отъезда из «Высокогорного лагеря».
И вдруг недавно я получил заказную бандероль. Из Караганды. Взглянул на обратный адрес, и теплая волна заполнила душу, нахлынули воспоминания. Знакомым прямым почерком на обертке было выведено: «Мих. Зуев-Ордынец». Он прислал свою новую книгу: «Вторая весна» — повесть об освоении просторов Казахстана…
«Вторая весна»… Символическое название!
Михаил Ефимович продолжает идти своей дорогой.
