Ежемесячный журнал путешествий по Уралу, приключений, истории, краеведения и научной фантастики. Издается с 1935 года.

О бесстрашии и боевой дерзости лет­чика Михаила Девятаева мне приходи­лось много слышать в годы войны, рас­сказы о нем, похожие на легенды, коче­вали с одного фронта на другой. На счету летчика было уже 17 фашистских само­летов, как вдруг (это было в 1944 году) стало известно: в боях над Львовом са­молет Девятаева сбит, летчик попал в плен.
И вот недавно в автобусе Сверд­ловск — Ревда я разговорился с соседом. Это был коренастый крепкий мужчина, с удивительно живыми веселыми гла­зами.
— Михаил Девятаев, — назвал он себя.
— Девятаев? Летчик? — невольно вы­рвалось у меня.
— Нет, капитан «ракеты». Может, слыхали о нашем волжском крылатом корабле? А летчиком был раньше…

16 лет назад
Шел последний год войны. В немец­ком концлагере Клейнкенигсберге груп­па советских военнопленных составляла план побега из плена. Врач Воробьев, летчик Девятаев, его товарищ по школе уральский паренек Вася Грачев… Много дней и ночей обдумывали они всевоз­можные варианты побега. Наконец, оста­новились на одном — вывести подкоп из барака за территорию лагеря.
Однажды утром Воробьев сделал Михаилу Девятаеву и Сергею Кравцову уколы, от которых руки их мгновенно вспухли, покрылись синевой. Гитлеров­цы оставили «больных» в бараке. Когда все ушли на работу, «больные» под одной из коек вырезали доски пола, спустились в подвал и на глубине человеческого роста повели горизонтальный тоннель.
В работу включились все пленные. Копали ночами, по очереди. Но дело по­двигалось очень медленно. А тут еще не­ожиданно лопнула проходившая побли­зости канализационная труба. Зловонная жижа залила тоннель. Приходилось вы­черпывать ее обыкновенной миской, ра­ботали до изнеможения, до обмороков. Немцы избегали теперь лишний раз появляться у русских. А это вполне устраивало организаторов побега. Когда тоннель был немного очищен, отверстие в трубе заделали и стали копать дальше. Так прошел месяц, а может, и больше.
Когда подземный ход был почти за­вершен, Воробьев узнал, что по ночам с наружной стороны проволочного забора спускают собак, а за помещением комен­датуры лагеря, как раз напротив наме­ченного выхода, немцы оборудовали дзот с пулеметами. Кого не разорвут со­баки, того фашисты расстреляют в упор.
Девятаев предложил вывести тоннель прямо под комендатуру. Выход решено было сделать в пустой комнате рядом с караульным помещением.
Снова потекли дни напряженной ноч­ной работы. Наконец, примерно на трид­цатом метре, была вырыта последняя ло­пата земли. Барак русских военноплен­ных соединился подземным лазом с немецкой комендатурой.
Пленные часами просиживали в под­вале комендатуры, прислушиваясь к каж­дому слову. Им удалось установить, где находится оружие, как расставлены в караульном помещении кровати гитле­ровцев, в какое время фашисты обычно укладываются спать.
Но когда до побега оставались счи­танные часы, Девятаева и нескольких его друзей предали™

Я был, есть и останусь советским
Гитлеровцы пришли в ярость. Они схватили Васю Грачева и еще несколь­ких заговорщиков, посадили их в кар­цер и подвергли жестоким пыткам, лишив воды и пищи.
Вечером, после работы, пленные со­брались в тесном коридорчике возле карцера, устроенном в помещении, от­куда был начат подкоп. Кто-то затянул песню. Ее подхватили десятки голосов. Одна песня сменялась другой. Затем все разом грянули: «Николай, давай поку­рим, Николай, давай покурим…»
Люди, не жалея ног, пустились в пляс, оттопывая деревянными башмака­ми залихватскую «барьгню», хлопая в такт напеву ладонями, создавая как мож­но больше шума.
За этим шумом не слышно было, как крякнули ржавые гвозди, когда Кравцов оторвал край доски в стене комнаты, где томились друзья, и просунул им кусоч­ки хлеба, как Воробьев выбил в перебор­ке сучок и в образовавшуюся дырку вста­
вил гибкую трубку, соединенную с ре­зиновым медицинским баллоном, напол­ненным водой…
Такое «веселье» в бараке устраива­лось в течение десяти дней.
Михаил Девятаев, как организатор подкопа, был заперт в одиночную каме­ру. Стены ее обиты железом, посере­дине — чугунная печь. Ему тоже не да­вали ни воды, ни хлеба, зато усиленно топили и без того раскаленную чугунку. Ночами Девятаева водили на допрос, истязали…
Помочь Михаилу было почти невоз­можно. Но друзья нашли способ. Михаил Шилов незаметно пробрался на чердак, разобрал печную трубу и спустил Девя- таеву хлеб и воду.
— Держись, Михаил,— прошептал он, — мы поможем тебе!
И Михаил держался.
На десятый день Девятаева снова вы­звали на допрос. На этот раз его не били и не пытали. За столом, уставленным закусками и винами, сидели комендант лагеря и какой-то штатский.
— Ви русский летчик? — на ломаном русском языке спросил его комендант.— Мы предлагаем вам вступить в немецкий армия. Человек, давший согласие, полу­чает богатый состояние и прекрасный вилла. Верьте слово немецкий офицер — это истинный правда.
— Я был, есть и останусь совет­ским,— ответил Девятаев.
— Советую вам быть благоразумным. Иначе вас ждет смерть.
— Я никогда не предам своей Ро­дины!

Учитель Никитенко
На Девятаева надели железные на­ручники, вручили ему жетон с номе­ром 3234 и отправили под Берлин, в центральный концлагерь Саксенхаузен.
Крепкой высокой оградой, по верху которой были натянуты электрические провода, лагерь отделялся от большого каменного строения с дымящей тру­бой.
— Это что, фабрика? — спросил Девятаев в день приезда одного из пленных.
— Фабрика…—многозначительно от­ветил тот. — Войдешь в ворота, а выле­тишь в трубу.
Смысл этих слов дошел до Михаила позднее, когда вновь прибывших привели в баню. В предбаннике за длинным сто­лом сидели регистраторы из пленных разных национальностей.
Девятаев вручил свой жетон русскому регистратору. Порывшись в бумагах, тот тихо сказал:
— За организацию побега Вы приго­ворены к смерти путем сожжения в кре­матории. Вот ваш новый номер. Забудьте свою настоящую фамилию и то, что вы летчик. Теперь вы Никитенко. Запомни­те — учитель из-под Киева.
Так Девятаев стал учителем Ники­тенко.
Подпольный комитет, работавший в концлагере, узнал, что гитлеровцы гото­вятся переправить группу военноплен­ных в другой лагерь. Они тщательно от­бирали людей, стараясь, чтобы среди них не оказалось ни одного человека, знако­мого с авиацией. «Значит, летчику там найдется дело», — решили подпольщики и через верных людей включили в эту группу Девятаева.
Несколько дней спустя Михаила вме­сте с другими военнопленными направи­ли на медицинский осмотр. Им прика­зали раздеться догола и по одиночке пройти перед членами комиссии, среди которых находилась высокая пожилая немка. Каждый подошедший к ней обя­зан был медленно повернуться на месте кругом, а затем идти вправо или влево — куда она указывала. Влево направлялись те, у кого на теле была татуировка. По­том стало известно, что этих людей уби­вали и из их татуированной кожи выде­лывали дамские сумочки, абажуры и разные безделушки.
Михаил избежал этой участи. Его по­садили в закрытую машину, привезли на берег Балтийского моря, а затем пере­правили на остров Пеенемюнде.

Остров Пеенемюнде
Здесь находился аэродром, откуда немецкие самолеты совершали налеты на советские боевые корабли и транспор­ты в Балтийском море. Советские само­леты часто бомбили аэродром на остро­ве. После этих налетов надо было засы­пать бомбовые воронки, бетонировать взлетные дорожки, очищать аэродром от обломков разбитых самолетов. Для этого на острове и создали небольшой лагерь военнопленных. Строгой охраны здесь не было: немцы знали, что с острова уйти невозможно. У Девятаева снова возникла мысль о побеге.
Но после провала с подкопом Михаил был очень осторожен. Он долго пригля­дывался к окружающим, решая, кому можно довериться. Внимание Михаила привлек молодой парень с перебитой переносицей, которого дружелюбно на­зывали в лагере «Курносым». Однажды Курносый незаметно подсунул тарелку своего супа обессилевшему поляку. Это не ускользнуло от взгляда Девятаева. «Настоящий человек»,— подумал он.
Володя Соколов, это было настоящее имя Курносого, хорошо владел немецким языком, а поэтому пользовался у немцев доверием. Ему поручали подбирать ко­манды для различных работ на аэро­дроме.
— Возьми меня в свою бригаду,— попросил его как-то Михаил.
Соколов ничего не ответил. Но на другой день к Девятаеву подошел незна­комый человек.
— Говорят, ты интересуешься само­летами,— сказал он, глядя на Михаила в упор.—Может, ты что-нибудь в них по­нимаешь?
Михаил насторожился. «Не провока­ция ли это?» Потом внимательно посмот­рел на незнакомца. Глубоко запавшие угрюмые глаза, изможденное лицо. Чувствовалось, что человек перенес тя­желые испытания. Хотелось верить ему.
Но ответил Михаил осторожно:
— Когда учишь других, самому при­ходится интересоваться всем.
— Кого же ты собираешься учить?
— Учил раньше в школе ребят, а теперь кого придется, хотя бы вот тебя.
— Если авиации, то пожалуйста! Со мной ты можешь говорить прямо. Я — Иван Кривоногое, бывший пограничник. Граница научила меня угадывать людей чутьем, те ли они, за кого выдают себя. Вот и о тебе скажу: не похож ты на учи геля. А вот к самолетам тянет тебя не­спроста. Может, летчик? Нам здесь очень не хватает человека, знающего са­молеты.
Михаил назвал себя. Позднее вместе с Кривоноговым и Володей Соколовым они разработали план побега. Это был дерзкий план.
Михаил летал на советских истреби­телях, был знаком с немецкими «Мес­сершмиттами», а на аэродроме базирова­лись бомбардировщики «Хейнкель-111». Их Михаил почти не знал.
Но неподалеку от лагеря находилось кладбище немецких самолетов, и Михаил повадился ходить туда. Он внимательно рассматривал щитки, отдельные узлы устройства аппаратов, подбирал таблич­ки с надписями и с помощью Володи прочитывал их.
Так, по крупицам, в течение месяца, Михаил изучил «Хейнкель». Однажды, во время расчистки снега на аэродроме, он подошел совсем близко к самолету. В нем находился летчик. Немец, видимо, думал, что русский ничего не смыслит в технике, а поэтому бахвалился перед ним, нажимая то одну, то другую кнопку, запускал и выключал мотор. Михаил жадно следил за всеми действиями лет­чика.

«Десять дней жизни»
Однажды один из пленных, потеряв­ший веру в спасение, сказал, что за доб­рую пищу и вино поступил бы на служ­бу к гитлеровцам.
— Где хорошо живется да побольше платят, там для меня и родина, — цинич­но заявил он.
Услышав эти слова, Михаил ударил его с такой силой, что тот мешком по­валился на землю.
Михаила приговорили к «десяти дням жизни». Это значило, что в течение де­сяти дней гитлеровцы будут избивать Михаила, а потом застрелят или пове­сят. Больше всех бил Михаила гестапо­вец Кап, прозванный Цыганом.
— Цыгана надо убрать, — заявил ру­ководитель подпольной группы, извест­ный в лагере под кличкой «Володя из прачечной»,— но сделать это надо так, чтобы не вызвать подозрений. Если мы не спасем Михаила от смерти, то дело наше гиблое.
Свои услуги предложил пятнадцати­летний украинец Вася.
Блок-фюрер снисходительно относил­ся к Васе за то, что тот выполнял его мелкие поручения, умел показывать раз­личные фокусы и иногда отдавал ему побрякушки, найденные при раскопке разрушенных зданий. На этот раз Вася подарил гитлеровцу золотое кольцо. Обрадованный фашист спрятал подарок в карман. А через несколько часов коль­цо вдруг пропало. Блок-фюрер пришел в неистовую ярость. Он приказал обыскать всех пленных, перевернуть вверх дном весь лагерь, но найти пропажу. Во время повального обыска Вася подошел к раз­гневанному шефу и что-то шепнул ему. Блок-фюрер подозвал к себе Капа и к ве­ликому изумлению обоих извлек у него из кармана драгоценное кольцо.
Цыган бесследно исчез из лагеря. Вместо него наблюдение за работой пленных на аэродроме доверили Володе Соколову.

На самолете с фашистской свастикой
Всю ночь накануне побега Михаил Девятаев, Володя из прачечной, Иван Кривоногов и Володя Соколов еще раз продумывали и взвешивали каждый шаг, каждую деталь побега.
— А сможешь ли ты поднять в воз­дух «Хейнкель»? — взглянув на обесси­левшего от постоянных истязаний Ми­хаила, спросил Володя из прачечной.
— Думаю, что смогу. Во всяком слу­чае, я ничем не рискую. Ведь завтра последний день моей жизни на этом свете.
— Вчера на аэродром приземлилось несколько «Мессершмиттов»,— вмешался в разговор Володя Соколов.— Если нам не удастся захватить бомбардировщик — садись в истребитель и улетай один, мы тебе поможем.
— Чтобы потом фашисты перевеша­ли вас всех. Нет, один я не полечу,— категорически заявил Михаил.
Утром 8 февраля 1945 года десять че­ловек под руководством Володи Соколо­ва подошли к капониру, в котором стоял готовый к взлету самолет. Был вы­ходной день. На аэродроме, кроме не­скольких часовых, никого не было.
Немец, охранявший самолет, прегра­дил дорогу.
Володя Соколов заговорил, объясняя ему, что господин инженер приказал пленным осмотреть исправность взлет­ной дорожки и, где надо, отремонтиро­вать ее. Часовой остановился, что-то об­думывая. В это время Иван Кривоногое, держа в руках металлический прут, за­шел слева. Заметив это, немец направил на него оружие, но с другой стороны к нему подошел Михаил Девятаев с желез­ной болванкой. Гитлеровец повернулся вправо. Этого было достаточно. Иван с силой опустил прут на его голову и вы­хватил винтовку. Не успев даже вскрик­нуть, гитлеровец замертво повалился на землю.
Михаил бросился к кабине, но дверца ее оказалась запертой. Несколькими уда­рами болванки он сбил замок. Вот и щиток электрораспределения. Михаил бросился к кнопкам, но стрелки прибо­ров оставались неподвижными. Нажал одну, вторую. Заглянув за спинку сиде­ния, Девятаев побледнел:
— Нет аккумуляторов, а без них ма­шину не заведешь…
Володя мгновенно скрылся и через несколько минут подкатил тележку с ак­кумуляторами. Остальные расчехлили моторы и влезли в самолет.
Взревели моторы. Самолет побежал по взлетной дорожке, набирая скорость. Но что это? Машина никак не может оторваться от земли. Михаил нажимает на руль высоты, но он не поддается. А машина все бежит и бежит. Еще ми­нута — и она упадет в море, разобьется о прибрежные камни…
У самого берега Михаил так круто развернул самолет, что левая его пло­скость поднялась в воздух, а правая зары­лась в песок. Заметив, что с самолетом творится что-то неладное, к нему со всех сторон стали сбегаться гитлеровцы. Девятаев, выравняв машину, повел ее обратно, в сторону аэродрома, направляя в самую гущу врагов. Только тут немцы разобрались, в чем дело.
Михаил приказал товарищам помочь ему. Несколько рук нажали на колонку руля управления и отклонили ее вперед. Самолет круто стал набирать высоту. Пассажиры в арестантской одежде гря­нули «Интернационал».
Лишь в воздухе Михаил понял, поче­му не взлетал самолет. Оказалось, что триммер руля высоты был поставлен на посадку. Михаил отыскал штурвальчик и несколькими его поворотами снял на­грузку с руля высоты.
А с аэродрома уже поднимались не­мецкие истребители. «Погоня»,— понял Девятаев и направил самолет в ближай­шее облако.
Пролетая восточнее Штеттина, Девя­таев отыскал знакомый ему ориентир —, шоссе на Москву и повел самолет на восток.
Вскоре беглецы уже перелетали ли­нию фронта. Советская артиллерия об­стреляла самолет с фашистскими опозна­вательными знаками. Один снаряд уго­дил в правую плоскость. Разрывом оборвало шасси. Машина загорелась. Девятаев скольжением сбил пламя, по­шел на снижение и благополучно поса­дил изуродованную машину.
Солдаты с автоматами на перевес окружили самолет.
— Немец, сдавайся!
Услышав русскую речь, Девятаев выпрыгнул из кабины.
Вслед за ним из машины выскочили еще девять человек в полосатых костю­мах. Они снова были на советской земле.



Перейти к верхней панели