Сказки тридцатого века
Корреспонденту нашего журнала удалось побывать в 2948 году (две тысячи девятьсот сорок восьмом) и благополучно вернуться из этого совершенно фантастического путешествия Будучи во власти господствующего предрассудка, что «Уральский следопыт» занимается лишь «делами давно минувших дней, преданьями старины глубокой», наш корреспондент и в 2948 году увлекся поисками древностей для журнала.
Все ему там оказалось внове, поэтому он ухватился за сказки и доставил несколько штук в редакцию, вместе с примечаниями тех времен.
— Но ведь это сказки тридцатого века! — воскликнул обрадованный секретарь журнала, который в мечтах о будущем перебирал ворох рукописей о приключениях опричников, купцов, бродячих артистов, изобретателей свечки и гвоздя.
И мы решили печатать сказки, доставленные из тридцатого века, помня старую русскую поговорку:
«Сказка — ложь, но в ней намек: добрым молодцам урок!»
ХИТРЫЙ УРАЛЕЦ
Давным-давно жили три парня, три друга-уральца: Борис, Петр и Василий. Тогда еще дымили заводы, и еще не все доискивались до сути тайн природы, не все люди были учеными, инженерами, что владеют и техникой, и искусствами. Даже попадались граждане на особицу — занимались одной поэзией, философией или только музыкой. Борис и был музыкантом, а Петр — инженером. Василий тоже был инженером, но назывался космонавтом: он летал на Луну, в те времена — редкость, и такие носили привилегированное имя.
Однажды Борис, Петр и Василий отправились в лес. В ту пору не знавали туристских баз на Венере. Хочешь заботиться о гармонии своего тела и здоровья — двигайся на досуге в бездымные места. Растительность, флора, стало быть, поглощала углекислый газ и от человеческого дыхания, и от тогдашних производств.
Чтобы шлифовать характер, закалки ради, как и нынче, ставили себе какую-нибудь трудную цель. И три друга-уральца наметили нехоженую вершину далекой горы.
Долго ли, коротко ли шагали они, и сколько сил потратили, — неизвестно. Переплыли двести рек, пересекли двести перевалов, перебрались через двести болот, и музыкант Борис первым устал.
— Спел бы веселую песню — и приободрился, — сказал ему тренированный Василий, космонавт.
В те века люди не очень-то умели управлять своими организмами. Потеряли энергию — испортилось у парней настроение. И они начали браниться.
— Что вы понимаете в песнях, в музыке! — забрюзжал музыкант Борис. — Вы же инженеры!..
— Это вы, люди искусства, не можете отличить космической скорости от кибернетики! — напустился на него инженер Петр.
Они сидели у подножия высокой горы. Борис и Петр спорили, а Василий, космонавт, оглядывался вокруг. Палило солнце, но у горизонта вставали грозовые тучи. Спорщики их не замечали, а Василий заметил и понял: будет непогода. ≪Дай проучу, — решил он. — Пусть сами увидят, кто прав…≫ И не сказал им ничего. Музыкант Борис бахвалился, что понимает и может играть самые тонкие мелодии. А инженер Петр упрекал его в незнании радиохимии и телемеханики. И в пылу каждый уличал другого:
— Ты некультурен и ты ненастоящий человек!
— Искусство, музыка — вот истинно человеческие наслаждения! — кричал Борис.
— Анализ изящного доказательства трудной теоремы — тоже наслаждение и искусство! — кричал Петр.
Василий, космонавт, хоть и сам дал повод спору, все помалкивал да помалкивал. Дошло, что Борис и Петр вдвоем навалились на него:
— Ты-то что молчишь?!
— Хочешь казаться умнее нас?!
— Я думаю, вы оба неправы. Глядите! — показал им Василий на тучи.
Тут и нагрянула свирепая буря — ураган с ледяным ливнем. Погода на земле была хаотическая — почти никак не управлялась, едва начинали сбивать ее капризы, умели вызвать лишь дождик на поля. На Урале случалось только по три-четыре разных погоды на дню. Вот как жили!
Поначалу холодная лавина ветра и воды потеснила трех друзей. Василий, космонавт, будто с испугу, побежал нарочно вниз, с горы. ≪За мной!≫ Борис и Петр поддались внезапности и бездумно обогнали его. Лавина подгоняет — они отступают, да так, что энергию расходуют без всякого расчета. На краю глубокого ущелья, куда их грозила смыть бушевавшая стихия, музыкант Борис совсем раскис.
— Ой, что же теперь будет? — спрашивал он, держась за дерево и озираясь на ущелье.
Значение этого слова учеными устанавливается. Возможно, здесь — один из пережитков древности, с которыми наши предки вели ожесточенную борьбу. Например, болото мещанства.
Да, да! Было время — люди останавливались перед необузданными силами и от трудностей не крепли, а наоборот, даже слабели. Хорошо — наши друзья уже к таким не принадлежали: это были потомки великого поколения двадцатого века, потомки борцов-революционеров, людей сильных и волевых.
— Держимся! — во весь голос твердо произнес инженер Петр.
— Только не упасть! — громко подхватил музыкант Борис.
А Василий, космонавт, глянул вверх, увидел в разрыве меж четырех туч вершину горы, освещенную лучом Солнца, и предложил весело:
— Давайте, вперед! Только вперед! Вон, до первого валуна!.. — И сам бросился навстречу лавине воды и ветра. Да не только бросился, но и товарищей увлек. И Борису помог — взял на плечи его рюкзак.
Подтягивая, поддерживая, подпирая друг друга, они перебрались к огромному камню. За ним, как за стеной атомнобетона, которую стихия огибала, обходила стороной, друзья немного отдышались.
И Василий, космонавт, сказал:
— Вы спорили о человеческом наслаждении… Всякое бывает! Я думаю, когда, например, физик Петр Николаевич Лебедев на грани двадцатого века взвесил луч Солнца, он испытал поэтическое наслаждение хотя и не писал стихов.
Василий, космонавт, отводил мысли друзей от внешнего. Мокрая одежда облепляла их тела, низкая температура вызывала дрожь, неровная дорога разбивала ноги.
— Вперед! Вон до того богатырского кедра! — снова предложил он, и друзья ринулись дальше, вверх, по склону горы, наперекор холодной лавине воды и ветра.
И они продвинулись до кедра-гиганта на полпути к вершине.
А Василий снова заговорил о том, о чем спорили перед бурей.
— Главное, почувствовать себя человеком. А настоящему человеку ничто человеческое не чуждо — ни наука, ни техника, ни искусство. Что тут пререкаться!
И опять он кинул клич — вперед! И опять они устремились против холодной лавины воды и ветра, против ледяного урагана.
Василий, космонавт, вырвался первым, у первого силы удесятеряются, и первым прошел сквозь толщу туч среди молний. Вскарабкался на самую вершину горы, залитую лучами солнца, вынул из Борисова рюкзака аккордеон ‘ и заиграл, чтобы воодушевить товарищей. Он не был только музыкантом и играл не свою мелодию — Бетховена ли, Глинки, Мусоргского или Шостаковича, — неизвестно. Но звуки музыки, будоража чувства и энергию, заглушали взрывы молний, рев холодной лавины воды и ветра, какофонию ледяного урагана.
И Петр с Борисом словно совсем перестали замечать необузданную стихию. Вскоре они тоже поднялись на вершину.
Там они настроили свои карманные радиостанции и, ликуя, сообщили родным и знакомым о большой радости — об успешном штурме нехоженой горы.
Они дружно спели самую мажорную песню, и Василий помирил своих друзей.
— Самое большое наслаждение, самое большое счастье — преодолевать преграды. Борьба! — сказал он. — Верно?
И друзья согласились с этим. Да и нельзя было не согласиться, потому что всем стало очень весело, счастливо в наслаждении победой.
Музыкант Борис, забирая свой аккордеон, восхищенно заметил Василию:
— Ох ты и хитрый…
Василий, космонавт, ответил:
— Просто меня обидело, что вы ратовали за свое одностороннее убожество. Не будем однодумами. Однодумы — те же дураки. С тех пор и живет пословица: однодумы — те же дураки.
