— А ну-ка, мать, зажги свет!— приказал дедушка. Зажгла бабка лучинку. И увидели мы, что уже не темные камешки, а раскаленные угольки на столе лежат. Будто кто костер раздувает.
А когда дед положил на ладонь камень и стал его рассматривать, я не выдержал и спросил:
— А он не жгется?!
— Нет, мил-человек, не жгется! — ответил дедушка.— Камень этот — дорогой самоцвет, аметист называется. А хоронится он среди Темного царства, на высоких горах, в узких щелях. И открывается он только тому, кто знает для него слово. Подрастай — научу тебя этому слову.
Долго не мог я уснуть. А как уснул, приснилось мне, будто идем мы с дедом по лесу, глухому и непроходимому. Впереди, меж деревьев, гора виднеется, а на ней подмигивают мне, будто дразнятся, разноцветные огоньки.
Не знал я тогда, что дедушкины слова скоро бедой обернутся, и будет учить он меня слову заветному, перешагнув через большое горе.
С группой рабочих добывал дедушка корунд близ деревни Селянкиной. Копь была глубокая. Чтобы облегчить себе работу, горщики в камышовые палочки набили пороху, заложили в щель. Взял дед длинный шест с горящей на конце берестой, поднес к камышу с порохом. Не раз случалось Ивану Сафоновичу заниматься этим делом, да сплоховал он на этот раз. Не то камень какой помешал, не то годы старые подвели — не успел отбежать. Обожгло глаза, и отбросило в сторону. С тех пор дед потерял зрение.
