Давно уж кончилось короткое лето Северного Урала. Пришла на Пелым осень. Скучно Бахтиярову без внучки. Не ходит теперь часто Таня к деду: идут занятия в школе. Только иногда выберется в воскресенье, и то. если свободна маленькая лодка. В большой лодке Тане не по силам. Можно, конечно, идти лесом, но слишком длинная дорога.
Бахтияров скучал. Хотелось повидать внучку, узнать новости, побыть с людьми. Да и запас приходил к концу: мука, сахар, чай были на исходе… Надо было ехать. Да как оставить бобров? Ему казалось, что, едва он уйдет,— непременно стрясется несчастье… Старик колебался, но все же решил ехать:
«Ненадолго… Туда-обратно… Полдня проезжу, авось, обойдется…»
Быстрая вода вытолкнула осиновку в Пелым, еще два часа Бахтияров выгребался против стремительного течения, огибая большую петлю реки, и вот она — деревня…
Здесь ждали его и радость и горе. Радость — Таня, сын, сноха. Горе таилось в сером конверте. Письмо пришло из Свердловска. Оно положило конец тайной надежде, теплившейся в сердце старого манси: а может быть, ушел Матерый куда-нибудь ввер* по реке, завел себе новую семью, построил плотину и хатку и, как всегда, хлопочет и сторожит свой выводок…
