В начале 1932 года, среди безграничных лесных просторов, там, где бесчисленные ручьи и речки извиваются в своих крутых скалистых берегах, в крае, где народы Уральского Севера живут отдельными семьями на расстоянии нескольких десятков километров друг от друга, на небольшой речке Манье, притоке Северной Сосьвы, можно было видеть необычную картину для этих мест.
На левом берегу этой речки раскинулся лагерь из восьми палаток.
Люди только что проснулись, хорошо отдохнув от трудного перехода предыдущего дня. Одни из них спешили к реке, забирались на большие камни и старательно чистили зубы и умывались; другие хлопотали около костров, дым которых прямыми столбами поднимался вверх. Со всех сторон слышался металлический звон ботал, надетых на лошадей.
Начинался рабочий день экспедиции.
Читатель знает, что в настоящее время в нашем Союзе работают тысячи экспедиций, разведочных партий, открывающих все новые и новые богатства для великого строительства социализма.
Экспедиция, лагерь которой мы только что видели, была организована Уральским георазведочным управлением для того, чтобы произвести геологическую съемку на площади около 4000 квадратных километров и проверить золотоносность речек в верхней части Северососьвинского бассейна.
В этой экспедиции был целый ряд отрядов и партий. Начальником одной из геологических партий был автор этих строк.
Район исследований экспедиции охватывал вершины Северной Сосьвы и ее левых притоков, ограничиваясь на западe водораздельной линией главного хребта, по другую сторону от которого находятся верховья р. Печоры.
Хотя Печора была за пределами нашего района, нас интересовало ее верховье, так как здесь, по указаниям охотников, когда-то существовали богатые золотые прииски, а кроме того, на левом берегу Печоры, на хребте Мань-Пубы-Нёр, согласно описанию проф. В. А. Варсонофьевой, находятся замечательные «останцы».
О специальной экскурсии сюда особенно мечтали фотографы-любители нашего отряда, а в том числе и я.
Лагерь на р. Манье был исходным пунктом, из которого должны были разойтись по своим участкам все отряды. В сборах прошел незаметно день. К вечеру все было готово. Распределили по отрядам и упаковали тюки с продовольстием, уложили в вьючные мешки всю кухонную утварь и хозяйственное снаряжение, включая подковы и подковные гвозди, проверили инструменты, необходимые для полевой работы, горные компасы, анероиды, геологические молотки и пр.
Пора было на отдых, чтобы на следующий день с раннего утра двинуться в путь. Ночь наступала, но было так светло, что мы имели возможность свободно читать самый мелкий шрифт. Ведь мы находились на 62-й параллели!
В моем геологическом отряде, кроме меня, было шесть человек: два коллектора — студенты Свердловского горного института, трое рабочих и проводник — манси Семен Ефимович Цембенталов, очень любивший, когда его величали по имени и отчеству.
Манси чаще всего среднего роста, мужчины имеют слабо развитую растительность на лице. Они носят косы и от комаров надевают обыкновенно платок. В таком виде их легко принять за женщину, и я помню, когда впервые встретил манси, спросил его «а где твой муж?»
Но Семен Цембенталов выделялся среди своих соплеменников. Он был высокого роста и подстрижен в скобку. Последнее, конечно, результат того культурного сдвига, который совершается у этого народа под влиянием работы советской власти.
После выхода из лагеря, на реке Манье мой отряд, разделившись на две части, двинулся двумя путями. Одна его часть с коллектором во главе, шла по тропе к водоразделу между р. Маньей и р. Лягой, относящейся уже к бассейну Печоры. Другая под моим руководством двигались к тому же пункту, держа направление прямо на запад, по границе участка, установленной мною и начальником соседнего отряда. Мы шли вдоль речек, пересекали болота, продирались через «гарники», заваленные цепкими скелетами деревьев.
Наше движение было медленным, так как приходилось осматривать внимательно встречающиеся обнажения, делать зарисовку их, отбивать образцы горных пород и заносить в свой дневник весь ход маршруте.
Со мной были только коллекторы и проводник Семен. Последний удивительно искусно лавировал в этих трущобах и точно вел нас на запад, как по компасу.
Было пасмурно. Побрызгивал дождь. Мы начали подниматься в гору. Семен сказал, что это гора Иоут-Хури, получившая свое название за сходство в своих очертаниях с вогульским луком. Судя по карте, эта вершина достигает 1000 метров абсолютной высоты.
Приблизительно на высоте 600 метров лес становится более низкорослым, карлолесистым. Начали появляться осыпи, еще выше начались альпийские луга с зарослями кустарников.
На одной из полян я обратил внимание, что главная масса травы очень походит на лук. Быстро сорвав один кустик, я убедился, что не ошибся. Еще не перерослые, нежные стебли его были приятны на вкус. Мы решили нарвать его побольше, чтобы угостить наших товарищей, которые должны были сегодня ожидать нашего прихода в верховьях реки Маньи.
Подъем становился все круче, древесная растительность совсем исчезла, и мы подошли, наконец, к сплошным осыпям. Вся вершина горы оказалась в облаках тумана. Ожидать, когда он исчезнет, мы не могли, так как к вечеру должны были прийти на условленное место, да и провизия наша была на исходе. Волей-неволей надо было идти дальше.
Карабкаясь среди огромных глыб, мы добрались до облаков, и густая волна тумана захлестнула нac, позволяя различать окружающее только на расстоянии 5-6 шагов. Часто останавливаясь для отдыха, не выпуская из рук компаса, мы медленно лезли все выше и выше. Но вот мы почувствовали, что подъем окончился и мы двигаемся по горизонтальной россыпи на вершине горы. Проходим шагов шестьдесят и начинаем спуск еще более неудобный в тумане, чем только что сделанный подъем.
— Люль, люль, сакалюль! – повторяет Семен. И, действительно, один неосторожный шаг — поскользнулась нога, и можно покатиться вниз, сломать руку или ногу, а это ведь верная гибель.
Но вот пронесся ветерок, туман заколыхался, и мы начали различать внизу очертания лесов и полян. Окутавшая нас молочная пелена разрывается, и перед нами, как в кино, неожиданно раскрывается освещенная солнцем панорама гор.
Глаза разбегаются от массы впечатлений. Не знаешь, на что смотреть.
Вдруг я слышу крик нашего коллектора:
— Товарищи, смотрите на юго-запад! Там люди!
Действительно, вдали, на расстоянии 20-25 километров, на одном из хребтов мы увидели неподвижно остановившихся семерых человек… Но каковы же это должны были быть люди, которые за 20 километров казались нам такого же роста, как мы видим человека за четверть километра!
Я, конечно, сразу догадался, что это замечательные геологические образования хребта Мань-Пубы-Нёр.
Семен уверял, что это были когда-то настоящие люди.
— Это саранские богатыри, — объяснил он намм. — Они шли к нам, манси, чтобы покорить нас. А вот там, смотрите, — показал он на юго-восток, на выдвигающийся вдали отдельно стоящий горный массив. — Это Ялпинг-Нёр – священная гора, на которой жил очень большой человек. Он увидел саранских богатырей и сказал им, чтобы они не ходили дальше. Те не послушались. Тогда богатырь Ялпинг-Нёр бросил свой барабан, и саранские богатыри, как шли, так и окаменели. А барабан этот и сейчас лежит, вон он, — и Семен показал на огромную гору Колп, несколько южнее хребта Мань-Пубы-Нёр.
Зыряне называют этот хребет Болвано-Изом, т. е. камнем идолов. У русских же, живущих на р. Печоре, скалы известны под названием «Богатыри».
Между прочим, как я узнал потом, у зырян существует еще своя легенда, по которой в скалы превратились семь разбойников. Вдоволь налюбовавшись на цепи гор, уходящих к югу и северу, мы снова продолжали свой спуск. Приходилось спешить, так как впереди был еще один подъем на хребет Мань-Квот-Нёр.
Погода во вторую половину дня становилась все лучше и лучше, и когда мы поднялись на вершину, Иоут-Хури освободился от своей облачной шапки, и мы могли созерцать всю красоту его профиля.
Наверху хребет Мань-Квот-Нёр имеет совсем другой характер, резко отличающий его от Иоут-Хури. Здесь лежат оленьи пастбища с роскошной травяной растительностью, усыпанной массой цветов, среди которых особенно выделялись в этот момент ярко-голубые альпийские незабудки. Еще одно поразило нас на этих лугах. Мы наткнулись на такую же проселочную дорогу, какая у нас образуется от езды на телеге.
Мы недоумевали. Наконец Семен пояснил нам, что это «олень нарты ездит». Оказалось, что манси для езды, для перевозки груза и летом, и зимой пользуются особо устроенными санями-нартами, при чем, как я сам потом убедился, шестерка оленей летом может мчать такие нарты по лугам со скоростью 15 километров в час. Полозья нарт, в конце концов, дают тот след, который нас так поразил.
Окончив свои геологические наблюдения, мы начали спускаться, следуя направлению мансийской нартовой дороги. Наши трофеи — образцы горных пород, связки дикого лука и целые снопы цветов — основательно давили плечи.
Солнце уже садилось, когда мы вошли в лес. По нашим расчетам мансийская дорога должна была нас вывести к условленному месту, и мы не ошиблись: около десяти часов вечера мы услышали одинокий выстрел и почуяли запах дыма от костра, приносимый южным ветерком. Все это говорило нам, что мы идем правильно. Вскоре стали доноситься звуки ботал и человеческие голоса.
Шумная встреча, торопливые рассказы о событиях, о наблюдениях, о впечатлениях, полученных двумя группами отряда за эти дни, затянулись далеко за полночь.
***
Через несколько дней я со своим отрядом был в верховьях Печоры. До «Богатырей», виденных нами от Иоут-Хури, насчитывалось не больше 8 километров. Погода стояла великолепная. Оседлав лошадей, мы спустились по лесистой долине до первого удобного брода. Печора имеет здесь, в своих верховьях, где более 10 метров ширины.
Легко переправившись через ее каменистое русло, мы сразу же начали подниматься на Мань-Пубы-Нёр.
Верховье Печоры в этом месте имеет значительную высоту, поэтому при нашем подъеме лес сравнительно быстро сменился кустарниками, и мы въехали на альпийские луга с «проселочной» дорогой, проложенной нартами.
Вдыхая аромат цветущих трав, мы рысью мчались по пестро цветущему ковру альпийского луга, то справа, то слева огибая скалистые выступы, напоминающие издали развалины средневековых замков. Но вот, объехав одно из куполообразных возвышений, мы оказались в седловине, и перед нами в расстоянии нескольких сот метров, на совершенно гладкой поверхности небольшого западного отрога, во всей своей величественности открылась панорама причудливых скал, так сильно действовавших своей загадочностью на воображение обитающего здесь человека.
Мы долго стояли и любо вались красотой ландшафта.
Вытянувшись в одну линию с запада на восток, эти скалы напоминают наступающую цепь стрелков. Впереди идет самый сильный, самый высокий и самый красивый великан.
Мы подъехали к нему.
Более тонкий при основании, он постепенно утолщается и на высоте примерно 10 метров ограничивается отвесными стенами, поднимающимися до более или менее плоской вершины.
Горная порода, слагающая эти скалы, слюдистый кварцит, из которого состоит весь хребет и некоторые другие хребты осевой части Урала, согласно наблюдениям проф. В. А. Варсонофьевой, изучавшей этот край.
Кварциты относятся к метаморфическим породам, т. е. к породам, образовавшимся за счет изменения каких-то других первичных пород, изменившихся под влиянием тех чудовищных давлений и высоких температур, которые господствовали здесь во время горообразовательных процессов.
Многочисленные трещины рассекают кварциты. Подмечено, что среди этих трещин особенно отчетливо выступают две системы, одна почти широтного, другая почти меридионального направления.
— Как вы думаете, товарищи, сколько метров высоты имеет этот «богатырь»? — спросил я своих коллекторов.
Они были в затруднении. Наконец один назвал высоту — 40 метров.
— А как это проверить? Кто из вас знает способы определения высоты предметов, недоступных для непосредственного измерения? — снова задал я вопрос.
Студенты стали говорить об угломерных инструментах: о кипрегеле, о теодолите, об эклиметре и о способах работы с ними.
— Но ведь ничего этого у нас нет, и мы не имеем возможности все это возить с собой, — возразил я и пояснил, что для приблизительного определения высоты в таких случаях могут служить имеющиеся всегда у геолога рулетка и торный компас.
Разговаривая таким образом, мы слезли с лошадей, отпустили их на траву и подошли к основанию «богатыря».
— Вы, конечно, помните из геометрии, — сказал я, — что в прямоугольном треугольнике углы, образованные катетами и гипотенузой, в сумме составляют 90 градусов и что, если катеты равны, то и лежащие против них углы будут тоже равны, так как будут равняться каждый 450. Если мы построим теперь такой треугольник, гипотенуза которого пойдет от вершины скалы, а катетами будут служить сама скала и направление, взятое по горизонтали поверхности почвы, у которого острые углы будут равны 45 градусам, мы, благодаря равенству катетов, определим высоту скалы, вовсе не влезая на нее.
Отвинтив ножку от фотографического штатива для того, чтобы, прицеливаясь ею, построить при помощи клинометра горного компаса угол в 45 градусов, мы выбрали с одной стороны от скалы горизонтальную поверхность и произвели определение высоты, потребовавшее всего несколько минут. В результате получилась величина в 32 метра.
— Вот, черт возьми, — сказал один из коллекторов, — мы, кажется, измерили эти скалы вдоль и поперек, мы знаем из геологии, что их образование зависит от процессов выветривания, но как шло это выветривание, почему не на всех здешних горах мы имеем таких «богатырей», этого я никак не уясню себе!
Тогда я попросил минуту внимания и кратко изложил взгляды геологов, объясняющие формирование скал, подобных «богатырям».
— Такие скалы, — начал я, — свойственны чаще всего районам, сложенным кварцитами, и образуются только в тех случаях, когда пласты залегают горизонтально или обладают незначительным углом падения. В других случаях кварциты дают просто груды обломков, часто имеющие вид более или менее правильных конусов. Вы уже знаете из геологии, что основным процессом, начинающим разрушение пород, является выветривание. Не думайте, товарищи, что эта сила принадлежит ветру. Деятельность ветра рассматривается как самостоятельный процесс и носит другое название – «развевание». Под выветриванием разумеют разрушение горных пород, зависящее от резких колебаний температуры воздуха, от неодинакового расширения различных составных частей горной породы при ее нагревании или охлаждении, от расширения воды при переходе ее в лед в трещинах скал, от химического воздействия воды, кислорода воздуха, углекислого газа и других природных воздействий, наконец от воздействия всего органического мира, производящего большую разрушительную работу как в результате своей жизнедеятельности, так и после своей смерти при помощи продуктов своего разложения.
Таким образом различают три главных вида выветривания: физическое, химическое и органическое. В полярных областях, на высоких горах и в пустынях преобладает физическое выветривание, которое называют температурным, если оно зависит от резкого контраста дневной и ночной температуры, не спускающейся ниже 0 градусов, морозным, если вызывается повторяющимся замерзанием и оттаиванием воды в различных трещинах горной породы.
В условиях Северного Урала на вершинах гор, конечно, главное значение имеет последний его вид. Весной и осенью здесь ночная температура опускается всегда ниже нуля, а днем подымается значительно выше. Лед, образующийся при этом в трещинах за счет воды, которая всегда присутствует в породе, с каждым разом расширяет их больше и больше. В результате на поверхности скалы обозначаются отдельные глыбы, которые кажутся нам искусственно уложенными друг на друга. Там, где скала легче поддается разрушению, трещины превращаются в расщелины. Наконец, процесс выветривания, расширяя расщелины, разделяет каменную вершину на отдельные скалы – «останцы», являющиеся свидетелями того, что когда-то был сплошной массив горной породы, что когда-то вершина горы была значительно выше теперешнего ее уровня.
Конечно, само собой становится понятным, что при горизонтальном залегании пластов отделяющиеся глыбы легко могут оставаться на месте, а при наклонном будут сползать вниз. Также понятно, что почти широтные и почти меридиальные трещины кварцитов, постепенно расширяясь, разбивают массы породы на широтные или меридиональные каменные стены, которые постепенно распадаются на ряды более или менее далеко отстоящих друг от друга скал.
Объяснение на этом было закончено.
Отдохнув и плотно закусив, вполне удовлетворенные своей экскурсией, мы не спеша отправились в обратный путь.
На следующий день мы должны были перенести свой лагерь на восточный склон водораздельного хребта, в вершину речки Луоульм, впадающей в Северную Сосьву.
12.IX.1935г.
