Почему они молчат?
Теперь уже не подлежит никакому сомнению, что выполни Луша свою прямую обязанность — и способствовавший раскрытию всего этого дела немой свидетель бесследно исчез бы с лица земли и, найдя себе могилу, может быть, в этом самом озере, на глади которого разыгрался заключительный акт небывалой борьбы.
Исход ее может показаться невероятным, но иного, конечно, и быть не могло. А с того момента, как из довольно туманного описания Петровича удалось все-таки установить, что диаметр решающей части оснащения был не менее двенадцати сантиметров, для меня лично остался неясным только один вопрос: почему замолчали такое дело его очевидцы?
Единственное объяснение можно найти в их уязвленном самолюбии. Действительно, кто же и где сказал, что эти очевидцы обязаны были разносить по всему свету, — ну, пускай только по всему Уралу, — молву об уничижении того, чем сами они увлекались?
Вот почему и до сих пор еще мало кто знает об истории, случившейся в доме отдыха на одном из уральских озер 24 июля прошлого года, как это точно указывает.
Письмо Евг. Бушуева.
Попало оно ко мне совершенно случайно.
Приехав в этот дом отдыха и открыв ящик стола в моей комнате, чтобы спрятать в нем привезенные книги, я только покачал головой — так много скопилось там всякого сора.
Явившаяся по моему зову Луша заметно смутилась, увидав состояние ящика, и выдернула его из стола, чтобы вытрясти на дворе. Выпавшая при этом скомканная бумажка осталась валяться на полу.
Наскучив в ожидании возвращения Луши мерять комнату по диагонали, я подобрал мозоливший глаза белый комок, машинально развернул и прочитал написанные чернильным карандашом строки.
Привожу их здесь в полной неприкосновенности, слегка только урегулировав некоторую неувязку Евг. Бушуева с общепринятой орфографией и знаками препинания.
«23/VII-34.
Здравствуй, Ленька!
То-есть такой случай у нас тут выходит — ну, прямо в журнал! Журнал не журнал, конечно, но в общем и целом информировать, безусловно, надо,и как только выяснится, заметку тоже обязательно напишу.
А ближе к делу — в прошлый выходной вечером пришла со станции наша Антилопа (шофера Кольку у нас по Ильфу и Петрову дразнят), и новые приехавшие ребята прибежали в столовую ужинать с нами. Но тут приходит директор и кричит: «Внимание, товарищи!» Мы думали, что он насчет простыней высказываться станет, потому что вчера ночью вызывали его персонально щупать простыни, которые положили мокрые и как не просохшие после стирки, что, безусловно, в корне ненормально. Ничего подобного! Случай с простынями остался без последствий, а он рекомендовал только заострить внимание на прибывшего сегодня т. Воинова, плавательного чемпиона, который во всех заплывах на первые места выходит и ныряет тоже, как тюлень в зоосаде. За эти достижения т. Воинов премирован к нам путевкой, потому что озеро здесь большое, чтобы на данном отрезке времени в нем упражняться. И вообще, он вроде как водяная амфибия, которая дня без воды прожить не может, исключая, безусловно, холодного времени. И еще рекомендовал использовать этот случай в порядке обмена опытом.
А также приехала с ним т. Воинова Ю., сестра. Замечательная, понимаешь, девица, прямо на большой палец, и сама является фасовщица, а учебой занимается на ихних безотрывных курсах и будет по прошествии времени работать в аптеке.
Ребята очень довольны насчет плаванья и полученного инструктажа, потому что плавать все любители и большой уклон в этом наблюдается, но насчет разных там стилей никто ничего толком не знал и разобраться тоже некому. А мы с т. Юлией плаваем теперь стилем брас, и танцует Юлька тоже здорово. Западный танец фокстрот я с ней в два вечера выучился, только не совсем.
Но сегодня после мертвого часа, у т. Воинова вышел конфликт с нашим заводским Родманом насчет спорта, который рыболов и в заграничную командировку в Америку ездил. Он так выразился, что рыбачить — это не спорт, и что на одном конце червяк, а на другом — дурак. А Родман рыбаков и ихнюю технику по-всякому нахваливал, а ему -обещал на удочку из озера вытащить, как чебака, и ребята здорово смеялись. Володьке сильно обидно показалось, потому что он плавательный чемпион и ныряет не хуже рыбы — и вдруг его на удочку вытащить! Получилась у них небольшая нервность, и завтра назначено решительное соревнование: пловцы или рыбаки, т. е. кто кого может из воды вытащить или обратно — утопить.
Тов. Воинов — парень что надо, 74 кило, а инж. Родман против него ничего не стоит, и безусловно, придется ему купаться со своей техникой. Но сам виноват, никто за язык не тянул, и ребята, безусловно, все за Володьку. Завтра допишу, чем кончится финиш, сейчас бежать надо, Юлька придет по грибы в лес итти.
Евг. Бушуев.»
Множество вопросов сразу хлынуло на меня после прочтения этого письма.
Прежде всего — почему осталось оно неотправленным? Не состоялось решительное состязание? Или другие причины заставили Евг. Бушуева, скомкав исписанный листок, сунуть его в ящик стола?
Потом — что это вообще за состязание между пловцами и рыболовами? В какой форме могло оно произойти? Каковы были его результаты?
Наконец, осуществилось ли оно в назначенный день, или же спортивный конфликт был ликвидирован иным способом, на более мягкой основе, чем слишком категорическая формула «кто кого может из воды вытащить или обратно — утопить?»
Сам страстный рыболов, я был задет за живое этим письмом. Дважды перечитал неразборчивые, видимо в спешке набросанные строки, но они ничего не могли прибавить к тому, что я уже знал, и не давали ответа ни на один из теснившихся в моей голове вопросов.
Для выяснения их оставался один только путь: стать следопытом.
И, конечно, я пошел этим путем.
Но в доме отдыха мало кто мог быть мне полезен: обслуживающий персонал сменился почти целиком. Немногое припомнила Луша (благодаря неряшливости которой и сохранилось в ящике бушуевское письмо), да кое-что сбивчиво и туманно рассказал старый повар Петрович.
Зато очень помог новый директор. Получив, с его разрешения, доступ к архиву и документам, я с их помощью быстро разыскал по возвращении в город и участников необычайного состязания, и автора письма — Евг. Бушуева.
Тут, кстати сказать, выяснилось, почему осталось неотправленным письмо к Леньке. Причины, оказывается, коренились в некоторых обстоятельствах сугубо частной жизни Евг. Бушуева, который, вероятно, простит нам их оглашение. Дело в том, что 24 июля, после окончания борьбы, было вообще не до писем: слишком взволновал неожиданный и поразивший всех результат состязания. На другой день внезапно решили уехать из дома отдыха плавательный чемпион, а с ним и сестра его, Воинова Ю. Последнее обстоятельство вынудило Евг. Бушуева спешно собраться, чтобы уехать вместе со своей партнершей по плаванью стилем брас и западному танцу фокстрот, хотя по путевке оставалось еще шесть неиспользованных дней… При таком развороте событий некогда было заканчивать письмо, да и оно само по себе уже утратило смысл: проще и скорее было рассказать все Леньке на словах.
— А заметку в газету написали, как собирались? — спросил я Евг. Бушуева, уже поднимаясь уходить.
— Заметку? Это насчет состязания?
Но тут вмешалась бывшая т. Воинова Ю., а теперь Юлия Николаевна Бушуева:
— Ну, что вы! Не до заметок ему было тогда!
И узнав, что поженились они 12 августа прошлого года, я понял, что действительно Евг. Бушуеву в эти дни было не до заметок.
Посещение молодых супругов явилось заключительным звеном в цепи моих розысков. И теперь, после подробных бесед с действующими лицами всей этой истории, я могу восстановить для всеобщего сведения.
Как это было в действительности.
23 июля, после мертвого часа, завязавшийся за чаем разговор о преимуществах того или иного вида спорта неожиданно принял острую и резкую форму.
На чье-то упоминание о рыбной ловле, как спорте, Воинов насмешливо бросил:
— Ну, тоже! Нашел еще спорт!
— А чем же плох рыболовный спорт? — спокойно осведомился бывший тут в числе отдыхающих немолодой уже инженер Родман, страстный любитель рыбной ловли.
— Да ничем не плох, — засмеялся Воинов. — А просто это и не спорт совсем!
— То-есть как это «не спорт»?
— Ну, какой же спорт может быть в том, чтобы вытащить из воды полумертвую от боли и страха рыбешку? Где тут техника? В чем искусство? Какие трудности надо преодолеть?
— Во всяком случае и трудностей, и техники, и искусства несравненно больше в рыболовном спорте, чем, например, в плаванье, — нанес укол Родман.
— Ну, скажете еще! То-то этим спортом и занимаются только ребята да старики. Посиживай себе на лодочке или олеживай в тени на бережке да поглядывай на поплавок, — вот тебе и все искусство!
Публика одобрительно загудела.
— Я вижу, вы совсем незнакомы с этим видом спорта, — пожал плечами Родман. — При таких условиях наш спор бесполезен, а мне пора уже на озеро…
И он поднялся было с места.
— Сдрейфил товарищ Родман! – засмеялся кто-то.
— Ничего не сдрейфил! – выступил как будто с протестом другой. — А просто… крыть нечем! — неожиданно закончил мнимый защитник.
Все, кроме Родмана, расхохотались. Инженер заметно покраснел.
— Ваш смех, товарищи… — начал он нарочито пониженным голосом, и все вынуждены были стихнуть, чтобы расслышать его, — ваш смех, конечно, объясняется только тем, что вы совершенно не знаете предмета, о котором беретесь судить. Рыбная ловля на удочку — это, разумеется, спорт, и притом насыщенный высокой техникой и требующий такой же высокой степени уменья от самого спортсмена. Это – тонкое и умное искусство…
— Да уж куда умнее! – вмешался неугомонный Воинов. — Потому и говорится: «на одном конце червяк, а на другом…»
Он не успел докончить. Все кругом грянуло смехом. Родман пытался ЧТО-ТО сказать, но за веселым гамом, наполнившим столовую, ничего не было слышно. Инженер пожал плечами и выждал, пока шум стих.
— Товарищи! — возвысил он голос. – Вы весело настроены. Это, конечно, хорошо. Но зубоскальством ничего нельзя доказать. Я предлагаю от слов перейти к делу и на деле убедиться, где же техника и искусство в рыболовном спорте или, например, в плаванье.
Столовая снова зашумела.
— Вот тоже сравнил!
— Ого! Это как же так — «на деле»?
— Очень просто! Сейчас увидите.
Публика притихла.
— Один вопрос, товарищ Воинов… Кстати, вы, кажется, хорошо плаваете?
— Ну, допустим… — недоверчиво протянул тот, силясь догадаться, куда ведет его оппонент.
— Чемпион наш! — выкрикнул кто-то.
— Прямо — человек-рыба!
— Тем лучше, — кивнул инженер. — Так вот, считаете ли вы, товарищ Воинов, возможным взрослого и сильного пловца, вполне владеющего своим искусством, вытащить из воды, как рыбу, на обыкновенную шелковую. леску, при условии, что человеку этому предоставлено право сопротивляться как угодно, за исключением только права рвать леску руками?
Все насторожились.
— То-есть, как это «вытащить из воды»? — не понял сразу Воинов.
— Да совершенно так же, как рыболов вытаскивает крупную рыбу, — сказал Родман. — Впрочем, я поясню. Представьте себе, что на пловце надет достаточно прочный пояс. К этому поясу прикреплен сзади, на спине, конец лески. Потом пловца бросают в воду и предоставляют ему полную свободу действий, за исключением только одного, как я уже говорил: рвать и, вообще хватать леску руками. Он может плавать, нырять, бросаться, как и куда ему вздумается, — ну, словом, делать все, что ему заблагорассудится и что делает обыкновенно попавшаяся на крючок рыба. А обязанность рыболова заключается в том, чтобы притянуть и втащить пловца к себе в лодку, как вытаскивается в подобных случаях пойманная рыба.
Воинов ответил не сразу. Все выжидающе смотрели на него. Наконец, он улыбнулся:
— Нет, это совершенно невозможно. Это — вздор!
— В таком случае, товарищи, — внятно и громко отчеканил Родман, — я заявляю, что берусь на только что сказанных условиях вытащить из воды, как чебака, никого иного, как самого Воинова.
Тут в столовой поднял ось столпотворение. Окончилось оно тем, что на другой же день, 24 июля, после завтрака, на озеро выехала целая флотилия. Были мобилизованы все наличные в окрестностях лодки, которых набралось восемь штук. В одной из них сидел Родман. В другой — Воинов с тремя приятелями. Остальные были битком набиты молодежью, свидетельницей вчерашнего спора. Кому не хватило места в лодках, остались на берегу с парой нашедшихся в доме отдыха биноклей.
Утро выдалось как по заказу. Стояла совершенная тишина. С высоты безоблачного неба струило золотые ласки солнце. Огромное озеро зеркалилось, как стекло, уходя просторами своих зеленоватых далей к обрезанному линией холмов горизонту.
Остановились в полукилометре от берега.
Воинов разделся. Широкий спортивный пояс плотно охватил его талию. К специально вшитому сзади кольцу Родман прочно прикрепил конец своей лесы.
— Готово, — сказал он.
Лодка с Воиновым двинулась дальше. Когда она отошла метров на 35, пловец бросился в воду, а лодка вернулась обратно, присоединившись к остальным зрителям, стоявшим позади Родмана и несколько в стороне.
Бросившись в воду и сразу нырнув, Воинов, всплыв на поверхность, лег на спину. Он решил для начала принять выжидательную тактику.
В тот же момент он почувствовал, что невидимое легкое течение несет его в сторону лодки Родмана.
Улыбнувшись, Воинов не спеша поплыл к середине озера. Одновременно до ушей его донесся непрерывный, довольно громкий треск: заработал тормоз катушки.
Через полминуты Воинов заметил, что плыть ему гораздо труднее, чем обычно: прикрепленная к поясу леска чувствительно тянула назад…
Тогда пловец, на несколько секунд отдавшись ее влечению, вдруг стремительно сделал резкий бросок вперед и вслед затем глубоко нырнул, рассчитывая таким образом оборвать тонкую и такую непрочную на вид леску.
Но ни малейшего сопротивления не встретил со стороны рыболова его рывок. Словно и не была привязана леса к поясу. Беспрепятственно опустился пловец на значительную глубину, так же беспрепятственно поднялся потом на поверхность, и в тот момент, когда, переводя дыхание, собирался посмотреть, чем кончилась его уловка, натянувшаяся, как струна, леса подтащила его на несколько метров назад, прежде чем он успел сообразить, как это вышло. И Воинов, к удивлению своему, оказался на том же месте, откуда предпринял свой маневр.
Здесь впервые он почувствовал какое-то неприятное стеснение: не то, чтобы страх, а так… какую-то растерянность.
В следующую секунду он уже бросился вперед, выбрасывая с каждым взмахом сильных тренированных рук свое крупное тело почти на всю длину роста. Таким темпом покрывал он только последние десятки метров перед финишем на больших состязаниях. Способность развивать эти темпы и давала ему бесчисленные победы над более слабыми физически и менее искусными технически товарищами.
Но там, сзади, тоже была и техника, и сила. Снова резко затрещал тормоз большой катушки. К нему присоединился палец руки, твердо легший на внутреннюю сторону одной из катушечных щек. Согнулась слегка могучая пружина эластичного удилища. Туго натянулась леса, таившая в кажущейся слабости своей неожиданную степень сопротивления. И Воинову стало ясно, что плыви он с такой быстротой, как сейчас, на любых состязаниях, никогда бы ему не быть «с местом», не говоря уже о более высоких результатах.
В течение четверти часа он плыл с крайним наряжением, пытаясь уйти как можно дальше от ставшей ненавистной лодки Родмана. Потом обернулся, чтобы посмотреть, как далеко он ее оставил.
Посмотрел и… весь внутренне сжался, замер: лодка была не далее ста метров!
Прежде чем он успел опомниться, тело его непроизвольно повернулось спиной к лодке, и леса потянула с неиспытанной еще, как ему казалось, силой.
Воинов снова бросился стремительным рывком вперед, — и снова сразу замолк треск тормоза и словно оборвалась только что бывшая натянутая леса…
Через два с половиной часа от начала состязания подтащенный вплотную к лодке Воинов почувствовал на своем плече руки Родмана и услыхал вопрос:
— Вам помочь или сами заберетесь?
— Не надо! — буркнул Воинов.
Он сильно ослаб и физически и морально. Все кругом как-то вертелось, голоса доносились словно издалека…
Как следует очнулся он уже подъезжая к берегу, все еще голый, в той же лодке, в какой выехал на состязание.
Техническая проза.
Победила Воинова, конечно, не заурядная удочка с поплавком, а высокая техника современной бегучей снасти.
Родман был вооружен трехколенным удилищем из клееного колотого бамбука длиной в три с половиной метра.
Удилище было монтировано великолепной катушкой диаметром 12 сантиметров.
На катушке было намотано правильными рядами 200 метров специального шелкового желто-зеленого шнура, выдерживающего до 15 килограммов мертвого веса.
Таково обычное снаряжение спортсмена-рыболова для охоты за крупной рыбой. Родман привез его из своей заграничной командировки и добыл с ним не мало семги в реках Карельского севера и крупнейших щук — на уральских озерах.
— Но знаете, — сказал он, показывая мне все эти вещи, — я смотрел в магазинах наши советские удилища, катушки и шнуры. И должен вам сказать, что они не уступают заграничным. Я берусь с ними вытащить при тех же условиях любого пловца, который пожелает убедиться в могуществе техники рыболовного спорта. И очень жаль, что наши уральские любители рыбной ловли, ковыряясь с допотопной снастью, вместо того, чтобы овладеть техникой подлинно спортивной ловли и добывать не ершиков и окунишек, а крупную добычу, от щуки, тайменя и до… человека включительно, если это понадобится!
Но Родман ломился в открытые двери: я с ним не спорил. Я согласен, что это действительно очень жаль.
