По рассказам участников велопробега Уралмаш— Ивдель.
20 июня текущего года дан был старт велопробегу Уралмаш — Ивдель — Уралмаш, организованному по инициативе Ивана Дмитриевича Кабакова. Семь уралмашевцев — техник Мальков (командир пробега), электромонтер Первушин, слесаря Алексеев, Мельников и Поскребышев, конструктор Солянников и лаборант Мокрушин ушли в пробег, который представлял исключительный интерес.
Маршрут пробега: Уралмаш — Невьянск — Тагил — Кушва — Верхотурье — Ивдель и обратно.
Путь лежал на крайний север Свердловской области, по северной тайге и горам. Цель пробега — открыть дорогу сотням и тысячам велотуристов, увлечь их за собой по своим следам на суровый и прекрасный наш север.
О смелом походе уральских велоследопытов и рассказывается ниже со слов самих участников.
1.
…Долго не могли выбрать маршрут.
Куда направить бег наших стальных коней? В Крым, на Кавказ, в красную Москву или в Среднюю Азию, к гробнице Тамерлана, в страну солнца и хлопка? А нас тянуло на наш родной уральский север. Но добровольные советчики с ужасом восклицали:
— Северный Урал? Вы с ума сошли? Да ведь это же terra incognita. Ни дорог, ни тропинок! Это равносильно путешествию в Центральную Африку во времена Ливингстона!.. Когда мы доложили о своей поездке И.Д. Кабакову, он сказал нам:
— Прежде всего надо исследовать Урал. Поезжайте на Уральский Север!..
Он отвлек нас от вредных путей ложного рекордсменства и указал правильный, интересный и нужный маршрут. Вот почему мы считаем Ивана Дмитриевича инициатором, душою нашего пробега.
Итак, маршрут выбран: Уралмаш — Ивдель — Уралмаш. Маршрут исключительно интересный, но и очень трудный. Перед таким пробегом нужна тренировка, тренировка и еще раз тренировка!
Наш тренаж продолжался ровно месяц без отрыва от производства. Мы сами не хотели этого. Мы не заграничные рекордсмены. Мы — рабочие туристы! В течение этого месяца мы и «шагу не сделали». Мы забыли, что ноги предназначены для ходьбы. На завод, с завода в кооператив, на собрание, по делу, на прогулку — всюду на велосипеде. Кто-то из нас предлагал даже дома, по комнатам, передвигаться не на двух ногах, а только на двух колесах… Каждый выходной день мы отправлялись в тренировочную поездку за город. Начали с 60 километров, дошли до 120 километров.
В итоге месячной тренировки к моменту старта мы были, как говорят спортсмены, «в форме». Этого нельзя было сказать про наши машины. Велосипеды у нас были здорово потрепаны, особенно три из семи. Новых мы не достали. Ремонт закончили только у двух машин, а две вышли в поход в такой «форме» — у одной были связаны спицы, у другой цепь вытянулась и выходила из зубьев.
Накануне пробега, 19 июня, нас принял Иван Дмитриевич. Он долго беседовал с нами. Он подвел нас к карте Свердловской области и рассказал о своей поездке на Вишеру и в Чердынь. От его рассказов мы почувствовали буквально зуд в ногах. Захотелось поскорее увидеть строгие уральские хребты, быстрые горные реки, услышать величавый шум тайги, пожать руку шахтерам, старателям, колхозникам, переделывающим Север — былой край нищеты и насилия в край счастья и радости. На прощанье Иван Дмитриевич сказал серьезно, даже чуть строго:
— Не гонитесь за рекордами быстроты. Не надо их! Поезжайте медленнее, но выполните свою задачу. А главное — изучайте Север и отдыхайте в пробеге.
…20 июня в 16 часов, мы стартовали с площади Первой пятилетки. На прощальном митинге нам сказали:
— Счастливого пути, товарищи! Общественность желает вам этого от всего сердца. Славный маршрут избрали вы!
Нога нажала педаль, зашипел под шинами гравий, упругий встречный ветер впервые ударил в лицо. И вспомнилась почему-то строчка стихотворения:
Ветер странствий дальних обвеет лицо мое!..
2.
Первый перегон прошли очень легко. Сделали без труда 50 километров. Остановились в селе, которое было извещено заранее о нашем побеге. Приняли нас с настоящим колхозным радушием.
Около озера Балтым неожиданная и радостная встреча с Иваном Дмитриевичем. Посмотрел на наши велосипеды, покачал головой:
— Доеде те ли на таких машинах? Выдержите?
— Доедем! Выдержим!— заверили мы его. Н а следующий день мы были уже в Тагиле, покрыв за день 112 километров. Правда, дорога от Свердловска до Тагила вполне удовлетворительная. Местами были крутые подъемы и спуски, такие, что на колесах не одолеешь. Вели велосипеды в гору «на поводу», на вершине садились в седло, и под гору летели пулей!
В Невьянске осмотрели знаменитую падающую башню! Жутковато стало, когда склонилась над нами каменная громада.
— Почему она наклонилась?— спрашиваем пробегающего мимо пионера.
— А речка то Нейва рядом. Подмыла основание, ну она и накренилась. Для этого быстроглазого паренька все просто и понятно — «подмыло и накренилась».
А старики говорят по-другому:
— Не вынесла башня грехов, которые скрывала, вот и покосилась! Сколько в ее подвалах Демидовы людей замучили — ужас!
Интересен подход к Тагилу. Тайга, горы, тишина, и вдруг крутая вспышка заводского гудка, и мы видим — в огромной долине, между гор, горит, полыхает красным, упорным светом домна, дымят бесчисленные трубы.
Гора Высокая, в чье подножие уткнулся завод, представляет собой исполинский железорудный массив в 350 метров высотою. Он весит 155 миллионов тонн! Два с половиной столетия питаются уральские заводы этой высокосортной рудой.
Но разве только железом богат Тагильский район? Нет, не только железом. Это — платиновое дно нашей страны. За последние 60 лет прошлого столетия здесь было добыто свыше пяти с половиной тысяч пудов платины и более полуторых тысяч пудов золота. И все же, при царях, золото и платину здесь искали на ощупь. Только при власти советов начато подлинное геологическое изучение района, только сейчас раскрываются по-настоящему подземные его клады.
Октябрьская революция смела демидовское «горное гнездо». И хотя сохранились еще неуклюжие, приземистые цехи с толстыми тюремными стенами, но крохотные домны, которые обычно сравнивались с купеческими самоварами и которые символизировали техническое убожество дореволюционной уральской металлургии, уступили место новым советским домнам с механизированной загрузкой шихты, разливочной машиной, газоочисткой, воздуходувкой и другими чудесами современной техники.
…После Тагила произошла первая авария. Лопнула вилка машины т. Солянникова. Кое-как починили. Едем дальше. В Лае веселая встреча с пионерами в их лагере. Особенно с ними подружился т. Поскребышев. Через пяток минут они звали его просто Колей и засыпали вопросами о целях пробега, о впечатлениях, и т.д. «Коля» обещал ребятам на обратном пути сделать обстоятельный доклад.
Особенно интересная дорога началась после Кушвы. Глухие, необжитые места, где встреча с телегой — целое событие. Автомобиля же и в помине нет. Горы и тайга, нетронутая, может быть нехоженная, легла на сотни километров «без перехвата». Каменистые, хмурые хребты, суровые вершины. Вот он настоящий, доподлинный Урал, древний Каменный Пояс земли, рожденный нашей планетой в ее младенческие годы.
Эти живописные места вдохновили нашего командира т. Малькова, и он разразился таким письмом по адресу «Уральского рабочего»:
«Нехватает слов для того, чтобы рассказать, по каким красивым местам мы едем. Дорога идет по горам. Подъемы и спуски достигают пяти километров в длину и часто приходится подыматься в гору пешком. Дорога нас не балует. 22-го прошел сильный ливень и ехать стало невозможно. Но все же мы делаем 100—120 километров в день, не считая 23 июня, когда сделали только 70 километров. Все из-за дорог, испорченных дождем.
Нас всюду прекрасно встречали и только в Тагиле организация не оказала нам никакого содействия. Зато в Верхней Туре нас приняли исключительно хорошо. На ночлег устроили в ночном санатории. В Кушве за 15 минут рабочие сварили лопнувшую вилку велосипеда т. Солянникова. Самочувствие у нас очень хорошее. Аппетит волчий!..»
Проехали Нижнюю Туру. Верстах в двадцати от нее в реку Туру впадает река Ис, знаменитая своими золотыми и платиновыми россыпями. Лет 30 назад здесь была непроходимая тайга, а сейчас на мутных волнах Иса величественно покачиваются громады пловучих заводов — электрических драг. Очень хотелось нам побывать в знаменитом Исовском районе,но с НижнейТуры повернули мы круто на восток, на древний Верхотурский тракт.
Людскими голосами, конским ржаньем, скрипом бесчисленных телег неумолчно шумела когда-то большая Верхотурская дорога. Шли по ней туго-натуго увязанные возы с драгоценной уральской пушниной, ползли бесконечные обозы с не менее драгоценными уральскими — чугуном, железом, медью, мчались почтовые тройки, пылили пешие и конные отряды, высланные верхотурскими воеводами на усмирение восставших манси и хантэ.
Тремя потоками в одну сторону и тремя потоками в другую шли когда-то обозы по верхотурскому тракту. А сейчас это тропка в ладонь-две шириною. По бокам непроходимые, непролазные заросли кустов и трав. Древний тракт, живший в вечном движении, заростает травой пустырей, кропивой. Так умирает дорога!
Но мы не жалеем старую дорогу. Мы знаем, что в связи с развертыванием на горнозаводском Урале строительства промышленных гигантов, в первую очередь Тагильского вагоностроительного завода, Верхотурский тракт снова приобретае исключительно важное значение. В ближайшее время намечается его капитальное переустройство. И не скрипучие, медлительные обозы, а быстрые автомобили промчатся по обновленной дороге.
Но это еще в будущем, пусть в недалеком. А пока нам приходится неустанно лавировать, следуя капризным извивам узенькой тропки. Неосторожное движение рулем — и влетаешь в куст или в жгучую чащу кропивы. Так, черные и бесшумные, словно летучие мыши, зигзагами летим мы по старому тракту. Воображаем, как перепугались бы былые верхотурские ямщики, увидав наш бесшумный, стремительный бег.
Тракт сразу уперся в быструю Туру. И как в древности, при верхотурских воеводах, переправились мы через реку на медлительном пароме. Мост через Туру разрушен белыми. Но скоро новый, легкий и ажурный мост, перебросившись через реку, соединит разорванные концы старой дороги.
Еще несколько подъемов, спусков — и на горизонте показалось Верхотурье.
3.
Много раз, особенно в детстве, слышали мы это быстро запоминаемое слово — Верхотурье. «Забрался на верхотурье». «Урал с верхотурья». «Живет на верхотурьи»…
Так вот оно какое Верхотурье! Нето село, нето город. Вернее, сейчас село, районный центр, а в недавнем прошлом — город, и самый старый город на Урале. Здесь, может быть, впервые на Урале заблистала секира московских царей. И под эту секиру склонили голову не только пушной и золотой Северный Урал, но и далекая Сибирь. Не даром историки называли Верхотурье «дверью в Сибирь». Где не помогала секира, выручал крест. Вот почему ощетинилось Верхотурье, как копьями, многочисленными колокольнями.
Большую известность и влияние имел Верхотурский мужской монастырь, сначала оплот русской колонизации на Севере, а затем очаг монархическо-черносотенной пропаганды. «Гвоздем» монастыря были мощи Симеона праведного. В 1920 году, по желанию трудящихся, они были вскрыты. Фальшивая карта монахов была бита.
На верхотурцев наши велосипеды особенного впечатления не произвели.
Верхотурье первый велосипед увидело… в 1800 году. Раньше Москвы, Парижа, Лондона или Берлина. Много громких ученых имен претендуют на право называться изобретателем велосипеда — Драйсс, Дайзел, Лальман, Мишлен. Лишь имени Артамонова, верхотурского крепостного мастера, нет в этом горделивом списке. Но Артамонов, а никто другой, изобрел и построил в 1800 году двухколесный «самокат». Мало того, он совершил замечательный велопробег, Верхотурье — Москва — Верхотурье, покрыв на своем «самокате» более 5000 километров.
Хозяин и владелец Артамонова отпустил его в Москву не из любви к изобретательству, а из желания снискать «высочайшее благоволение». Артамонову было приказано явиться в Москву в день коронования императора Александра I, в 1801 году.
Задача Артамоновым была выполнена точно. В свое время об Артамонове и его изобретении поговорили, а потом забыли, крепко накрепко забыли.
Пора о нем, однако, вспомнить. Пора поставить в Верхотурье памятник Артамонову, крепостному рабочему, изобретателю и строителю первого велосипеда. Физкультурные организации Верхотурья обязаны поднять этот вопрос…
Едва покинули мы «колыбель велосипедизма», ударил проливной дождь. Дорога раскисла. На колеса наших машин навертывалось очень много грязи. С характерным мокрым шипеньем одолевали мы одну лужу, чтобы тотчас же попасть в другую.
Дорога внезапно превратилась в тропку и нырнула в березовые заросли. Началась своеобразная игра в прятки. Дорога от нас, мы за нею. Тропка обогнет березу и исчезнет, словно под землю нырнула. Куда ехать? Едешь напролом в чащу. Деревья гневно хлещут по лицу мокрыми ветвями, обдает водой, как из ведра. Но тропка уже найдена, и снова виляет, кружит, пытаясь улизнуть из-под колес наших машин…
Дождь перестал. Мы вздохнули облегченно. Но тотчас же страстно захотели дождя, проливного, крупного, ибо на нас навалились комары, «гнус» как их здесь называют.
Поистине гнусность! Сетка не помогает, перчатки тоже. Набьются между перчаткой и рукавом и грызут, буквально грызут до кости. Руки начинают дрожать, велосипед, как испуганная лошадь, бросается из стороны в сторону. А какая дикая, лютая злоба поднимается в сердце против этих гнусных тварей! Убил бы! И убьешь одного, а на его место садится десяток.
Местные жители спасаются от комаров так: привязывают на грудь или на спину консервную банку с дымящимися углями. И нигде не расстаются с этим походным кадилом. Мы пробовали обвязываться ветками. Помогало, но мало. Нет-нет, а взвоет кто-нибудь или зубами заскрежещет от лютой злобы и бешенства. Вчуже страшно… за комаров. А комарам хоть бы что!
Так, подхлестываемые гнусом, влетели мы на Туринские рудники…
* * *
Подведем маленький дорожный итог. Поделимся с читателями нашим следопытским опытом. Дорога от Свердловска до Туринских рудников, 600 километров, вполне проходима для велосипедистов. Свердловские велосипедисты смело могут организовывать экскурсии до Туринских рудников. Но устраивать их надо в август е, так как, по словам местных жителей, это лучший месяц здесь в смысле погоды. А мы попали неудачно, в июне на севере дожди и комары.
Район Туринских рудников — сплошь золотоносный район. Чем он был в прошлом? Читателя, который пытался бы искать в прошлом Туринских рудников юконскую и калифорнийскую экзотику в духе Джека Лондона или Брет-Гарта, мы отошлем к дореволюционной газете «Уральская жизнь». В одном из своих номеров за 1903 год эта газета писала:
«Нигде преступления не достигали таких невероятных размеров, такой утонченности, кровожадности, нигде не творится таких зверских истязаний, убийств и растлений, как в глуши приисковых лесов. Застегивание розгами и плетью, растление во всех его видах, убийство и грабеж — плоды приисковой тьмы, безначалия и мрака. Прииск — это какой-то «оазис скорби», отделенный от культурного мира непроницаемой стеной глухого, мрачного леса, из-за которого вылетают на свет божий мольбы задавленного приискового старателя».
А теперь в северной тайге расцветает передовая золотая промышленность. В тайге рождаются новые люди, превращающие былые таежные «оазисы скорби» в оазисы культуры и высокой, передовой техники.
Из Туринских рудников выехали в 9 утра. И остановились, как васнецовские витязи на распутьи. Как ехать, куда? На карте нашей не обозначено никаких дорог на Ивдель. Определили приблизительное направление и тронулись. Но вскоре же почувствовали, что дорога выбрана не совсем удачно: потянулось болото. Колеса увязли в тине. Мы соскочили с седел и повели велосипеды «в поводу». Тишина вокруг была мертвая. Лишь шуршание шин по мху и траве нарушало ее. Да где-то вдали чуть слышно звенели лягушки. Д а еще комары ныли свою ядовитую песню. «Гнус» опять одолевал нас.
За каждым поворотом мы ждали Волчанский стан. От Туринских рудников до него было всего лишь 20 километров. Но за каждым новым поворотом перед глазами нашими открывалось все то же «качап-болото» — безлюдная трясина, где «журавли яйца несут».
Начало темнеть. Мутные ненастные сумерки окутали болото, а за ними пришла сырая, промозглая ночь. Часы показывали первый. За пятнадцать часов мы не прошли и 20 километров… Конечно, мы заблудились! И в этот момент окончательной безнадежности мы услышали далекий собачий лай. Северный промысловый пес почуял нас за несколько километров.
Только тот, кто блуждал в степи, кто путался в коварных таежных тропах, часами качался на зыбучем болоте, — только тот поймет, каким теплом, сытостью, покоем повеяло на нас от этой далекой собачьей брехни, обычно надоедливой и раздражающей. В след за собачьим лаем мы услышали человеческий голос и к нам подошел старатель из той самой Волчанки, которую мы искали ровно 16 часов.
Велосипеда в Волчанке никогда не видывали, о пробеге нашем никто не знал, к приезду нашему никто не готовился, и все же, несмотря на поздний ночной час, нас приняли очень хорошо — согрели самовар, дали свежего хлеба.
Волчанка стоит от Ивделя в 120 километрах. Было 28-е число — день, когда мы должны прибыть в Ивдель. И мы решили во что бы то ни стало сделать за сутки эти оставшиеся до финиша 120 километров.
4.
На следующее утро старатели, по нашей просьбе, разбудили нас в 4 часа утра:
— Вставай, ребята, хомутай своих коней. В дорогу пора!
Мы выходим на улицу. На дворе звонко от утреннего мороза. Хрустит стеклянно под ногой лед на лужицах. А мы одеты более чем по-летнему. Снова ложимся спать. В 8 утра снова делаем вылазку на улицу. Мороз по-прежнему щиплет уши. Но ждать больше не можем. Тронулись. И на первом же километре разогрелись, забыли про холод.
Под самой Волчанкой через реку перекинут мост, выстроенный по последнему слову техники… XVI-гo века. Через реку брошено несколько бревнышек. И когда ступишь на этот мост, он тотчас покорно погружается в воду. Впоследствии, в Свердловске, показывая Ивану Дмитриевичу фотографию этого моста, мы называли его «Чортовым мостом». Пожалуй, и это название слабо.
Много таежных рек и речушек пересекли мы за время нашего пробега. И невольно проникаешься большим и глубоким уважением к их диким, но звучным именам — Выя, Тура, Ляля, Сосьва, Лобва.
Это благодаря им оживает тайга, благодаря им вырастают в тайге, за сотни километров от железной дороги, новые поселки, может быть будущие города с клубами, театрами, детскими домами, больницами. Ибо эти реки и речушки откладывают на своем дне драгоценные металлы — золото и платину.
На большинстве рек мостов нет, приходилось переправляться вброд. Через реку Лобву был мост, но сгорел. Переправлялись в лодках-долбленках по-местному — «душегубках». Лодки эти отличаются необыкновенной длиной — метров до трех-четырех, при ширине в полметра, если не уже. Делаются они из цельного ствола осины, внутренность которого выдалбливается, бока разгибаются, к ним прикрепляются набои-шпангауты — и лодка готова. Грузили мы на такую лодку сразу 4 велосипеда. Осадка была столь значительна, что от воды до борта оставалось не больше пяти сантиметров, но лодка шла бойко, была послушна рулевому и переправила нас на противоположный берег без всяких приключений.
По Лобве ходят пароходы. Но из-за мелководья пароход не дошел до Першина, остановился внизу, за 20 километров. А когда-то по Лобве, из нее в Тавду и Тобол «хаживала денежная и соболиная казна и хлебные припасы», отчего и назывался этот древний водный путь «государевой дорогой».
Тотчас за «Чортовым мостом» снова началось бесконечное болото. Прошли пешком километров двадцать, выбились из сил, решили невесело: до Ивделя нам сегодня не добраться. И тут увидели синие, как полоски стоячей воды, рельсы и хрупкие мачты семафоров. Железная дорога!
С радостным «ура» карабкаемся на железнодорожную насыпь. Но бровка засыпана балластом. По шпалам же не поедешь — машина сотрясается, портится, развинчиваются винты.
И пришлось нам превратиться в цирковых «канатоходцев». Ставили машину на рельсу, брались за руль и вели.
Освоить это цирковое искусство было отнюдь не легко. Пять-десять метров послушно катится машина по рельсу, а потом срывается, иногда падает, иногда и ты за нею летишь и шлепаешься поперек рельс. А виноваты во всем… комары. Руки на руле неподвижны, а летучий «гнус» облепит и пьет кровь бессовестно и безжалостно. Не вытерпишь, рука дрогнет и велосипед срывается с рельса.
Но мы не унывали, даже на ходу придумали себе цирковое название «рельсоходцев».
Несмотря на все комариные муки, к двум часам дня прибыли на станцию Вагран. От Волчанки всего лишь 24 километра. До Ивделя — 96 километров. Стиснули зубы и поклялись сегодня же быть в Ивделе.
Выехали мы из Ваграна в 3 часа, пообедав, и последние 96 километров покрыли к 12 часам ночи. Надо принять во внимание, что ночи здесь летом белые, светлые, хоть газету читай. Ехать было светло, как днем.
С нетерпением, с азартом брали мы эти последние, предфинишные километры. Сурово высились вдали каменные громады уральских вершин. По тайге, по болотам вьется узкая дорожка, петляет в горных отрогах, перебрасывается через быстрые ручейки. Тишина, безлюдье и голубоватый загадочный свет белой северной ночи.
И вдруг (сначала мы не поверили своим глазам, подумали, что это какой-нибудь особенный северный мираж) — из тайги, навстречу нам, несется группа велосипедистов в 6 машин… Действительно, не обман ли зрения это, не свои ли собственные отражения мы видим?
Но вот навстречу нам несутся приветственные крики:
— Ударникам Уралмашзавода, привет!
Это команда ивдельских велосипедистов выехала нам навстречу и встретила нас в 12 километрах от селения.
Весь Ивдель вышел на улицы встречать нас. Со знаменами, с плакатами стояли школьники, пионеры, физкультурники, старые старатели, промысловики-охотники. Всюду были лозунги — «Добро пожаловать», или «Привет физкультурникам Уралмашзавода!», всюду были букеты неярких, чуть печальных цветов Севера.
Нас встречать пришли и представители тайги и тундры — хантэ и манси. Они стояли отдельной группой. Они на нас и мы на них смотрели с жадным любопытством и дружелюбными улыбками. Мы видели друг друга впервые, но в первую же минуту мы почувствовали себя братьями и соратниками в нашей великой общей стройке и борьбе.
5.
Окуровский поэт Сима Девушкин писал в дореволюционную пору про свой город:
Позади у нас леса.
Впереди болота.
Господи, помилуй нас,
Жить нам неохота!
Позади Ивделя тайга, впереди болотная тундра, по бокам горы, но ивдельцы веселы, жизнерадостны, энергичны. Жить им теперь охота!
В течение пятидневного пребывания нашего в Ивделе мы познакомились и с самим селом и его окрестностями. В прошлом Ивдель — гнездо кулаков и купцов, спаивавших тайгу и тундру, обиравших хантэ и манси.
Сейчас Ивдель — форпост советской власти на крайнем Севере. Это культурное, благоустроенное село, районный центр, где имеются клуб, кино, школа, больница, своя газета.
Зрители, вышедшие из кино, натыкаются на оленью упряжку приехавших из тундры ненцев. Но эти ненцы и хантэ не валяются пьяными, как в былое время, по ивдельским дворам и улицам. Они приезжают сюда лечиться, лечить своих оленей, привозят в школу своих детей. Они — равноправные граждане, а не былые презираемые дикари.
Много в Ивделе старателей. Ивдельский район перекрыл контрольные цифры золотодобычи по сравнению с прошлым годом вдвое. Да, ивдельцам охота жить! И только при советской власти они научились по-настоящему, радостно жить и трудиться.
Ивдельский район славится также охотой на пушнину. Сельское хозяйство ведется здесь в очень незначительных размерах. На весь район только 5 гектаров посевов ржи и пшеницы. Почва плохая, болотистая, климат суровый. Но главное здесь — золото и золото! Спросишь малыша лет пяти-шести: «Ты кто?» — И слышишь гордый ответ: — «Старатель!» — И действительно, он моет золото, помогая старшим.
Живут старатели зажиточно. Работают они обычно артелями, человек по 8— 10. Часть работает в шахте забойщиками, часть на промывке.
В Ивделе дорог каждый человек. Каждого вновь приехавшего всячески уговаривают остаться. И многие остаются. Суровый и величественный Север тянет к себе мужественных, твердых, негнущихся людей.
Мы идем в последний раз по ивдельским улицам. Выходим к реке Ивдель. Берег вздыбился отдельными вершинами метров на сто-полтораста высотою. И когда вскарабкаешься на эту вершину, видишь, как во всем своем величии стелется перед тобой тайга, стелется на сто, двести километров, а может быть и больше, насколько хватает глаз.
Завтра в обратный путь!
6.
И вот снова развертываются перед нами величественные картины Уральского Севера. Снова мчимся мы по тайге, бредем по болотам, переходим в брод речки и ручейки.
Места уже знакомые, освоенные. Был случай, когда под станцией Лобва мы сбились с пути и угодили в непроходимое болото. Здесь увидели, — побежденный трясиной, застрял в болоте 60-сильный трактор и с ним сани.
Много работы было на обратном пути т. Поскребышеву. На многих остановках — в Верхотурье, в Туре, Ляле, Невьянске нас встречали пионеры, и первый их вопрос был: «Где Коля?» — А найдя Колю, они тащили его к себе и заставляли делать подробнейшие доклады о пробеге и засыпали вопросами на тему о наших дорожных приключениях.
Но вот пошли знакомые места: Тагил, Невьянск, а вот и памятное озеро Балтым. Здесь спрашивал нас заботливо Иван Дмитриевич: — Выдержите? Доедете? Выдержали!..
* * *
Подведем окончательные итоги.
В пробеге мы были всего 25 дней, из них ходовых — 14 дней. За это время в оба конца покрыли 1520 километров. Выходит, что в среднем мы делали 100 с лишним километров за день. Не хвастаясь, скажем — не плохой результат! Это несмотря на то, что мы мало обращали внимания на быстроту пробега.
Наши цели были другие, следопытские. Мы должны были пробить велосипедную трассу в новом, неизвестном направлении. И мы это сделали.
Поездка наша дала нам очень много. Мы познакомились с Уральским Севером, который знали очень слабо, с его населением, их промыслами. Мы завязали крепкую связь с добытчиками золота. Мы научились ценить и беречь советский велосипед. И, наконец, мы закалились, набрались свежих сил для предстоящих боев на производстве.
Многое еще надо сделать на том пути, который мы проложили. В первую очередь — исследовать богатства Уральского Севера — лесные, богатства недр, энергетические, пушные и пр. Но это сделают те, кто поедет по нашим следам.
В путь, товарищи уральские велоследопыты! В седло, и крепче жмите педали, осваивайте энергичнее наш край, который таит еще в себе множество невскрытых богатств!
