Гражданская война на Урале

Бой у с. Затицы
Многоцветными блестками играли лучи солнца на снежном покрове полей. Снег начал таять. Дроги покрылись снежной кашей. С большим тру­дом могли везти лошади по таким дорогам. Из-за весенней распутицы на время прекратились бои на фронте. Белые и красные полки остановились там, где их застало бездорожье.
К тому времени белые заняли всю Уральскую область и часть Вятской губернии. Они медленно, с большими потерями в своих рядах, теснили Крас­ную армию.
Но в Красной армии никто не думал об отступ­лении: надо было во что бы то ни стало отнять у белых Урал и Сибирь, чтобы дать советской Рос­сии чугун, железо, хлеб, чтобы освободить из колча­ковских тюрем десятки тысяч рабочих и крестьян.
Готовилась к наступлению и третья бригада 30-й стрелковой дивизии, сформированная из рабочих и крестьян Урала.
В небольшой деревне Святогорье красноармейцы заняли все избы. Нехватало жилья для всех — еще в нескольких деревнях расположились.
Белые не показывались. Пользуясь досугом, красноармейцы скоро нашли работу: выбирали из обоза самую плохую лошадь, запрягали ее в дровни, на дровни пачками привязывали листовки и бро­ шюры. К морде лошади привязывали торбу с овсом и, настегав кнутом, пускали по дороге.
Лошадь доходила до заставы белых и белые сол­даты читали привезенные листовки, газеты. Из них они узнавали о том, за что воюют красные и бе­лые, чего хочет Колчак; узнавали, что офицеры обманывают их, рассказывая о расстрелах красно­ армейцами пленных солдат.
После такой читки несколько белых застав в пол­ном составе перешли к красным.
Поступали иногда по-другому. Прочтут белые солдаты листовки, полученные от красноармейцев, и застыдятся. Хочется перейти к красным, да бояз­но: офицеры за это посадят в тюрьму их жен, отцов, а помочь красным все-таки хочется. Соберут кол­чаковские солдаты белого хлеба, калачей, кренде­лей, уложи на дровни и с той же лошадью отправят красноармейцам. В калачи записку положат:
„Перешли бы, да боимся офицеров. Шлем при­вет, просим скорее переходить в наступление».
Радовались красноармейцы таким посылкам и ла­комились полученными калачами и кренделями.
Отдых сменялся учением. В тесных деревенских улицах и в гуменниках собирались красноармейцы и учились у своих командиров. То разбирали винтовку, то стреляли в мишени, то цепями бегали и щелкали затворами.
Едва стаял снег, как по грязным и топким доро­гам в бригаду стало прибывать пополнение. Ротами, батальонами шли коммунисты-добровольцы, рабо­чие, крестьяне. Шли питерские, московские, иваново-вознесенские и нижегородские. С трудом вытас­кивая из густой грязи непроезжих дорог стоптан­ные сапоги, они иногда разувались и, медленно преодолевая дрожное месиво, брели в занятые бри­гадой деревушки.
Всюду шныряли шпионы белых и не мало при­чиняли неприятностей красным войскам.
Как-то вечером из штаб бригады нельзя стало говорить по телефону со штабом полка.
Значит, испортился телефон. Исправлять на­до, — решили телефонисты. Вскочили на лошадей и поехали искать повреждение.
Нашли. Соединили провода. Думали, что ветер порвал их или птицы.
Утром снова испортились телефонные провода.
Так продолжалось несколько дней. Потом дога­ дались, что не птицы и не ветер рвут провода, и стали высылать вдоль телефонной линии охрану из кавалеристов.
В первый же вечер поймали мальчишку лет 13—14 с ножницами. Доставили в штаб.
— Кто послал тебя портить провода?— спраши­вали мальчугана в штабе.
Мальчишка долго упрямился, а потом рассказал:
— Белые послали меня. На станции Верещагино для нас была устроена особая школа маленьких шпионов. Сорок мальчиков учили в этой школе. Занимался с нами полковник. Он учил нас взрывать мосты, портить провода и получать от кре­стьян сведения о ваших полках.
Изумились в штабе рассказанному. Мальчика отправили в штаб армии. За сохранностью же телефонных проводок стали зорко следить.

* * *
…Ночью восьмого мая карьером мчались из штаба бригады кавалеристы в красноармейские полки. Скакали на взмыленных лошадях по дерев­ням. Сдавали командирам полков какие-то бумажки и опять неслись ,в штаб бригады.
Всю ночь носились вестовые с бумажками по деревням. Всю ночь звенели и плаксиво гудели телефонные аппараты в штабе бригады, в полках, в батальонах и ротах.
Надрывая грудь, кричали командиры в телефон­ные трубки, переспрашивали непонятое, что-то докладывали.
И каждый упоминал одно многозначительное слово:
— Наступление.
Никто не спал после получения пакетов. Всю ночь проверяли вооружение и обмундирование красноармейцев; каждую винтовку оглядывали, каж­дый сапог и ранец просматривали.
Красноармейцы, разбуженные ротными команди­рами, только и слышали сквозь дрему одно слово — наступление.
На утро третья бригада должна пройти восем­надцать верст, чтобы вступить в бой с белыми на казанском тракте. Разведка красных уже знала о том, что на тракте белогвардейцы копят силы, готовясь к наступлению. Красные знали, что белые дорожат хорошей дорогой — трактом, и не отда­дут его без отчаянного боя.
Задолго до восхода солнца, когда с болот и влаж­ных полей поднимался легкий туман, на деревенских улицах и близ гуменников строились красно­армейцы. Они стояли длинной молчаливой шерен­гой. Предутренняя весенняя свежесть бодрила и гнала сон.
Кавалеристы взметнулись уже на седла и рысью мчались вдаль, к казанскому тракту. Быстро скрылись они за серые пригорки и оголенные осенним ветром леса; за ними молча двинулась пехота. За пехотой, невдалеке, переваливаясь с боку на бок, катились пушки. За ними еле тянули тяжелую по­клажу изморенные бескормицей обозные лошади. Катились туго набитые патронами, снарядами, хле­бом и фуражом двуколки.
Все двигалось!
Утром, когда солнце радостным блеском залило поля, бригада подошла к казанскому тракту. Просторные, из кряжистых дерев срубленные избы раскинулись по обе стороны тракта. Это было село Затицы.
Белых в селе не было.
Двух верст не прошла пехота по тракту, как услышала вдали перестрелку разведчиков.
Выстрелы раздавались все ближе и ближе.
Отстреливаясь, красные разведчики отступали. За ними длинной и густой цепью шли белые. Подходя к красной пехоте, они залегли. Наспех рыли поперек тракта неглубокие окопы.
Трр-ах!—раздался в белых окопах дружный залп. За ним еще, еще и еще.
Залаяли на тракте пулеметы белых.
Бб-ух, Бб-ум!— гремела белая артиллерия и осы­ пала снарядами то место, где густыми колоннами подходили красные к тракту.
На тракте один только красноармейский полк дрался с белыми. К белым же подходили с тыла новые роты. Их было во много раз больше, чем красных.
Командир красноармейского полка Калмыков по­нял, что нельзя долго оставаться на тракте
— Затицы, штаб бригады!— громко кричал он в телефонную трубку.
— Слушаю,— раздалось -в ответ,— говорит кон­трольная станция!
— Чтоб тебя черти забрали!— кричал раздражен­ но Калмыков,— не мешай говорить мне со штабом бригады!
— Товарищ командир, белые подходят ко мне— бегут. Сейчас зарубят. Прощайте, товарищ командир!..
Телефон перестал действовать. Командир полка понял, что белые стороной пробрались в тыл, за­ рубили телефониста контрольной станции и по­ рвали телефонную связь со штабом бригады.
Калмыков шлепнул с досады рукой о шашку и под пулями забегал по цепи.
— К Затицим отступать!
Медленно поднимались красноармейцы и неров­ными рядами перебегали назад. Бежали, падали на землю, снова поднимались и опять бежали.
Белые по пятам шли за красными. Они думали, что сломили красных, что теперь их осталось только добить.
Толстый полковник, расправляя длинные рыжие усы, отдавал приказания наклонившемуся с лошади капитану.
— Сейчас же, капитан, летите со своей коннице! на красных. Ни одного не оставляйте живым!
Капитан улыбнулся, приложил руку к козырьку и, ударив шпорами лошадь, вихрем помчался.
Скоро из лощины выехали белые кавалеристы, прятавшиеся за густым сосновым лесом. Впереди ехал капитан, блестя ярко начищенными сапогами.
Конница выехала на тракт.
Заслышав стрельбу, лошади пугливо качали мор­дами и пятились назад. Казалось, что они не вы­ держат свиста пуль, бросятся назад и увлекут за собой всадников. Капитан махнул шашкой и крикнул:
— В атаку… карь-е-рром!!
Лошади понеслись и рассыпались по тракту. Высокие кони с их всадниками и сверкающими стальными шашками были величественны и грозны.
Калмыков, увидав кавалерию, остановил свой полк. Бойцы залегли. Выставили винтовки вперед, но не стреляли.
Когда конница приблизилась к красным бойцам, они открыли стрельбу залпами. Всадники падали с лошадей, опрокидывались раненые лошади и груз­ными телами давили всадников. Уцелевшие кава­леристы уже мчались обратно. Красноармейцы стреляли вслед скакавшим, устилая путь людскими и конскими трупами и лужами крови. Красноармейцы отбили атаку, во не разбили, не победили белых.

* * *
У околицы села Затицы остановились красные. Здесь ждала их пехота третьей бригады. Она полукольцом лежала в цепи вокруг села. Красноар­мейцы успели вырыть небольшие окопы и ждали наступления.
Полк Калмыкова влился в общую цепь.
Белых не было видно. Комбриг говорил по те­лефону с командирами полков. Всем повторял одно и то же:
— Затицы не сдавать! От обороны перейти к наступлению!
Еще глубже роют окопы красноармейцы. Бегают телефонисты по полю, расстилая длинные провода. Вереницей идут к цепям из села обозы с патро­нами.
Опасливо и медленно подошли белые к селу. За­легли на тракте и открыли стрельбу.
Красные отстреливались, но не отходили. Пере­стрелка сделалась затяжной. Казалось, что против­ ник утомился боем и вряд ли захочет сегодня пе­рейти в наступление.
Но вышло по-другому. К белым подошло не­сколько свежих полков и кольцом обложили село, намереваясь разбить бригаду, прорвать фронт и безостановочно двигаться по казанскому тракту.
Загремели орудия белых.
Снаряды резали воздух, визжали, падали в село, били людей и лошадей. Обозные лошади рвали по­ вода и в безудержном страхе мчались по селу, опро­кидывая телеги. Крестьянские коровы, телята, овцы, взбешенные пушечным грохотом, с ревом выбегали из конюшен и пригонов и дико носились с одного конца села на другой.
От снарядов в разных концах села запылали со­ломенные крыши; кто-то бил в церковный колокол. Но люди попрятались в погреба и подвалы и не шли тушить загоравшихся изб.
В деревню сыпались новые снаряды. Разрываясь, они разносили густой, едко пахнущий дым. Это были снаряды с удушливыми газами.
Гул снарядов, колокольный набат, рев и топот скота и детский плач — все слилось в сплошной шум.
Артиллерия красных открыла ответный огонь. Повеселели красноармейцы в цепи, громко захло­ пали затворами.
Калмыков вылез из окопа, поднял кверху наган, побежал и крикнул звонко:
— За мной, в атаку!
Красноармейцы выскочили из окопов, громко закричали „ура“ и, стреляя, бросились вперед.
До позднего вечера красноармейцы без устали гнали белых вдоль казанского тракта к Уралу.
Когда солнце садилось за лесом, в Затицы вели восемьсот пленных белых солдат. Обозники укладывали в телеги отобранные тысячу винтовок и одиннадцать пулеметов. Понурые тощие клячи с трудом тащили захваченные в бою две пушки.
Прохладная ночь темной пеленой окутала серые пашни и угрюмый лес. Тогда только заснули красноармейцы третьей бригады.
На другой день они пошли по следам против­ника, чтобы биться с ним на берегах Камы, на глад­ких равнинах Тобола и прикончить его навсегда у бурного, холодного Байкала.
«Красная армия на Урале.»»

Революционные миньярцы
Миньяр — завод, каких не мало на Урале. Рабо­чий поселок— котловина, сжатая хребтами гор, с исключительно красивыми, даже для Урала, гор­ными видами. Пруд. Река Сим каймой отделяет южную часть поселка от полотна железной дороги. Железоделательный завод — старый, изношенный, работал «на мочалках», как говорили в Миньяре. Катали сортовое железо. Катали мастерски. Навы­ки переходили из поколения в поколение.
С чего началось, что именно этот завод явился питомником большевиков на целую „округу», а потом и дальше, трудно сказать,— нет историков в Миньяре.
Изощренность ли зверств и издевательств хозяев завода, низкий ли материальный уровень быта, (миньярец до революции не знал обеда — жил на чаю); самый ли процесс производства, тяжелый и опасный (минута оплошки и огненная змея кале­чит на всю жизнь, а опасность сближает и зовет к борьбе); счастливый ли удел Миньяра быть на­дежнейшей конспиративной квартирой большевист­ского Урала; исключительное ли, наконец, богат­ство и мощь окружающей природы, суровой и требовательной к человеку — надо полагать, все это вместе выделяло Миньяр резче других заво­дов своей сплоченностью, организованностью, товариществом и классово-выдержанной борьбой и работой миньярца на любом участке, где бы его партия и рабочий класс ни поставили.
Миньярцы имели боевую дружину, героически выполнявшую не мало задач, закалившую революционность миньярцев, давшую впоследствии не мало героев гражданской войны.
Старые боевики и боевые традиции 1905 года обеспечивали заводы оружием задолго до октября. Миньярцы с тех времен знали цену винтовки и еще летом ездили за оружием в Питер.
Вооружение 1917 г. проходило успешно за счет запасов уфимского гарнизона. К моменту организации Красной гвардии на заводах быстро и успешно прошло формирование отрядов, хорошо вооруженных и охвативших всех рабочих.

* * *
В те дни трудно было провести грань между рабочим и красногвардейцем. Считалось нераздельным— раз рабочий, значит красногвардеец, Так потом и колчаковцы считали: раз рабочий, значит враг — пори, стреляй его.
Не приходится говорить, что миньярцы были готовы к Октябрю по-большевистски и, обеспечив охрану Октября, одни из первых по республике осуществили национализацию заводов.
На долю миньярцев начало гражданской войны положило особое испытание, как бы лишний раз проверялась стойкость рабочего этих заводов. Заводские отряды Красной гвардии в полном боевом вооружении, с большими боевыми запасами, отбивались на оба фронта — с Челябинска и Уфы, но были отрезаны кругом и остались в тылу контр­ революции.
Белогвардейцы считались с Миньяром и, преду­смотрительно завоевывая Южный Урал, начали наступление на Миньяр от Златоуста и Уфы. На ст. Миньяр оба отряда чехов сошлись: миньярцы оказа­лись в кольце.
В то время, как на оба фронта миньярцы, симцы и ашинцы старались задержать противника, в за­ воде шла лихорадочная работа. Родные леса и ущелья к приходу чехов скрыли все боевое снаряжение и верно, в течение тринадцати месяцев, до прихода красных, хранили его.
Белые контр-разведки знали обо всем этом, зна­ли, что в заводах остались комиссары, сотни молодняка красногвардейцев, скрывающихся в лесах и горах (за тринадцать месяцев Миньяр не дал ни одного солдата белой армии). Знали, но что они могли сделать? Попробуй, сунься в горы.
Периодически белые брали Миньяр, как какую- либо хорошо защищенную крепость. Воинский эшелон, в дополнение к стоящему на вокзале, останавливаясь верстах в двух-трех от завода, быстро разгружался и начиналось по всем пра­вилам военного искусства наступление на завод: делались обходы, шла разведка, расставлялись заставы, подвозили пулеметы, патроны, орудия сторожили у поезда.
Карательный отряд со страхом, но без боя «победоносно» вступал в завод и начиналась рас­ права над стариками, бабами, детьми. Взрослого рабочего населения в заводе почти не оставалось.
Миньярцы были неуловимы. Приходилось быть месяцами на страже, без единой спокойной ночи, без костра, с куском хлеба, сухарем, впроголодь отсиживаться в лесу. Летом еще сносно. А осенью, зимой такую волчью жизнь могли выдержать толь­ ко люди, обрекшие себя на дело, которому они служат. „Ослепну в норе, простужусь на всю жизнь в холодных лесах и ущельях, но не буду работни­ ком белых, когда есть красный фронт-1.
Но разве тогда об этом думали. Жили сообще­ниями с фронтов. Сверяли газеты со слухами, вели счет поездам эвакуируемых буржуев, жили тем, что рассказывали с утра до вечера женщины и дети.
Миньяр полон легендарных рассказов, героиче­ских эпизодов борьбы миньярцев с белыми в тылу у белых.

* * *
По мере приближения к заводам красного фронта, сначала по одиночке, потом группами по 6—10 чело­ век потянулись миньярцы на лыжах дремучими лесами в обход белого фронта, Удалось пройти двум отрядам по 20 человек. Стали подумывать об организации большого отряда с заданиями не i о ль ко перехода, а и. нанесения удара с тыла передовой линии белых.
Руководящая группа партийцев-активистов была занята большой работой по связи с Сибирью. Но из-за фронта передали мысль о рейде лыжников в тыл белых и была объявлена мобилизация миньярцев в Красную армию.
Мобилизацию провели выделив десятских, которым было поручено вокруг себя объединить верный десяток. Работа прошла строго централи­зованно и конспиративно. Центр связывался только  с одним товарищем, последний с десятскими де­сятские со своим десятком. Десятский не знал другого десятского.
Каждого шедшего в отряд обязали иметь лыжи, 4-дневный запас пищи, оружие. Назначили день в который красногвардейцы Миньяра и Аши (с Симом не удалось соединиться) должны были вой­ти в лес на соединение обоих отрядов.
Несмотря на то, что оба завода были переполнены расквартированными по домам рабочих солдатами вся предварительная работа, как и самый уход, не были замечены ни солдатами, ни населением.
В течение одного дня в лес было вывезено все необходимое. Наивные соседки радовались, когда лежебоки-красногвардейцы (большинство из них в заводе не могли работать, как дезертиры белых) рьяно взялись за возку дров, бревен из леса… Так же радовались, когда на следующее утро собравшие­ся для отвлечения внимания солдат-поляков, были неизвестно кем „наряжены» на работу, — „Нако­нец-то опять приняты на работу». И только через несколько дней, когда одни были далеко за фронтом, другие арестованы, о них заговорили
Они же без отдыха, сна, впроголодь, в количестве 170 человек вооруженных винтовками, наганами бомбами, в обход дорог и лесных тропинок, по оврагам и чаще леса, на лыжах подвигались к фронтовой линии.
На третий день пути определился ряд обстоя­тельств, заставивший их отказаться от некоторых задач перехода, ограничившись только перехо­дом фронта.
Самонадеянная молодежь недооценивала трудностеи большого перехода. У многих через два дня хлеба уже не было, а самое главное — поло­вина отряда шла на плохих, „состряпанных» на скорую руку, лыжах, без обшивки шкурами. Итти на таких лыжах мука — под гору они безудержны, в гору не берут, скатываются обратно, гору прихо­дится брать без лыж, вплавь по сугробам. Снег попадает за ворот, в рукава, одежда мокрая. Остановишься передохнуть на минутку — одеж­ да превращается в льдину. Итти изнемогали, отдохнуть — замерзнешь.
В таком-то состоянии отряд потерял в предпо­следнюю ночь до прихода к красным до 10 чело­век замерзшими, до 20 человек обмороженными потом подобранными и арестованными белыми казаками. Добравшаяся до красных часть отряда также имела несколько десятков товарищей с обмороженными руками, ногами.
С такими лишениями и жертвами обыкновенные, простые заводские парни добровольно шли уми­рать за революцию. Отец шел с сыном, брат с братом. Брат не хотел оставлять брата и, выбившись из сил, ложился на снег и замерзал рядом. Так замерз молодой Вася Шалашев, не покинувши отставшего брата Илью.