Мерно постукивает винт. Белая струя кильватера, пенясь и клокоча, ложится за кормой. Тишина. Лишь через ровные промежутки раздается глухой отрывистый звонок механического лага, да время от времени громыхнет цепь штуртроса.
Кама катит черные пенистые валы, гневно бьется ими об острый пароходный нос. Брызги ледяным дождем обдают командирскую рубку. Впереди — бесконечные изгибы широкой многоводной Камы, пожелтевшие осенние берега и острова, острова без конца…
Канонерская лодка „Ваня“ 2-го дивизиона Волжской речной военной флотилии седьмой день гонит вверх по Каме целую колчаковскую эскадру.
23 сентября 1918 г. в районе Сокольих гор белогвардейские суда под командой известного адмирала Старка атаковали красную флотилию, стоявшую на якорях у пристани. После двухчасового боя, во время которого был поврежден головной корабль противника, адмирал побежал вверх по Каме, надеясь, повидимому, прорваться в ее приток— Белую. „Ваня» по приказу командующего флотилией был послан в погоню.
Но адмирал Старк упорно не принимает боя. Как раненый зверь, он ищет спокойной берлоги, чтобы зализать свои раны, ищет спокойной пристани или затона, чтобы починить повреждения кораблей, нанесенные красной артиллерией. И, как терпеливый таежный охотник по подранку, идет „Ваня“ вслед за белой флотилией, ищет с нею встречи и боя…
К ночи упал ветер и вызвездило. Звезды крупные, по осеннему зеленые и холодные, как в зеркале отразились в притихшей Каме. Всюду, куда ни посмотришь, дрожат на поверхности реки трепетные зеленые огоньки.
— И куда прем, к чорту в пасть? — нервничал вахтенный начальник, из бывших морских офицеров. — Поди вот, разберись тут, где звезды, а где отличительные огни неприятеля. Как раз напорешься!
Крутая вспышка сирены пронеслась по затихшей реке. Это — шедший головным миноносец „Прыткий», переброшенный на Каму с Балтики, предупреждал о чем-то канонерку. Замигала клотиковая лампочка „Прыткого» — точка — тире… точка… точка…
Вахтенный начальник, не отрывая от глаз бинокль, напряженно читал сигналы „Прыткого». Клотик миноносца потух. Вахтенный обернулся к вестовому:
— Немедленно вызвать командира!
— Есть, немедленно вызвать командира! — сорвался вестовой.
Через минуту железные ступени трапа зазвенели под тяжелыми шагами. У командира канонерки, товарища Маркина, было смуглое сухое лицо и буйные смоляные кудри, свисавшие на глаза. В подходке его, тяжелой, так что гудела палуба, но быстрой и по-морскому цепкой, во всех его движениях, неторопливых и точных, чувствовалась спокойная и уверенная в себе сила.
— Товарищ командир,— вытянулся построевому вахтенный,— миноносец “Прыткий “ сигнализирует „Ничего не вижу. Прошу позволения встать до утра на якорь“.
Маркина, видимо, оторвали от ужина. Он держал в руке жареную плотву, благоухавшую на весь мостик подгоревшим подсолнечным маслом. Слушая рапорт вахтенного начальника, он продолжал жевать, спокойно сплевывая за борт мелкие и острые, как иголки, косточки.
— Сукин кот кок, опять масло подгорело! Команда ворчит,— неожиданно сказал Маркин.
Вахтенный округлил недоумевающие глаза и, нарушая устав, шагнул ближе к командиру:
— Осмелюсь доложить, товарищ командир!.. Вам известно, что адмирал Старк любит ставить поперек реки цепные и бревенчатые заграждения, разбрасывать за собой семипудовые пловучне мины. В темноте немудрено нарваться. Загубим корабли!
Маркин продолжал жевать плотву, изредка недовольно принюхиваясь к ней! Он даже морщился раздраженно. Он морщился, воображая сердитые морщины на лбу командующего флотилией и насмешливую улыбочку острого на язык комиссара флотилии, милейшего товарища Ларисы Рейснер: — „Упустил адмирала, эх, Маркин, Маркин!”
Маркин швырнул за борт недоеденною плотву и вытер крепко ладонью масленые губы.
— Зажечь боевые огни, итти вперед тем же ходом! Я останусь на мостике! Маркин вскинул голову и посмотрел пытливо на вахтенного. На юношеском лице вчерашнего мичмана смешались явный испуг и откровенная досада. Мичман думал: — „Куда ты прешь, на верную смерть, моряк — смоленая пятка? Что понимаешь ты, простой балтийский матрос, в сложной науке морского боя? Слушайся меня, офицера. Тебе же добра желаю!..
А Маркин не умел таить своих мыслей. Он сказал:
— Скис, как молоко в грозу, товарищ вахтнач? Ничего! Еще Нельсон говорил: “бегство — сила слабых». А бежит Старк, не мы. Полный ход вперед!
— Есть, полный вперед!— козырнул послушно вахтенный и, отходя, подумал оторопело: — „Откуда это он про Нельсона знает? Сам чорт этих большевиков не поймет!”
Сверкающие ножи лучей прожекторов с „Вани“ и с „Прыткого” рассекли ночной мрак. Маленькая флотилия снова двинулась вперед, в прежнем порядке — сзади всех тяжелый „Ваня», перед ним „Прыткий», а впереди кораблей рыскали ищейками, невидимые в темноте, три быстроходных катера разведчика.
Маркин стоял рядом со штурвальным, положив на поручни спокойные крепкие руки. Острое орлиное лицо командира застыло в напряженном внимании. Он пытливо и подозревающе всматривался в каждый всплеск речной волны, в кипение каждого буруна на мелях и у берегов.
Послышались частые тревожные вскрики сирены „Прыткого». Они заставили Маркина поднять голову. Он оторвал глаза от фарватера и увидел огромного зарева.
— Белые… Деревни жгут,— вздохнул кто-то внизу, на палубе. „Прытки” попрежнему тужится в тревожных воплях? Он видит пожар, но какая же опасность грозит кораблям? И почему зарево приближается с удвоенной быстротой? Ведь “Ваня” не увеличивал хода.
Маркин нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Крутой поворот Камы скрывал о г него пожар. И вдруг яркое пламя вспыхнуло на темной реке. Из-за поворота вышел на плес трехэтажный белоснежный пароход. Он пылал, как костер.
— Вот несчастье-то!— вскрикнул вахтенный начальник — Нет ли на нем людей?
— Несчастье?— уронил тихо и насмешливо Маркин,— Нет! Это адмиральские фокусы! Думает нас этим задержать!
Гордый, но обреченный красавец шел на сближение с „Ваней“. На нем царила полнейшая тишина. Лишь свистело урчало и потрескивало пламя, вгрызаясь в деревянную обшивку кают и салонов. Шипели зло, падая в воду, угли и головни. Внутри парохода начали плавиться медь и цинк машин. Белые пары цинка и зеленые — меди, смешиваясь, тяжелым зловещим облаком висели над центром парохода.
Мертвой же тишиной проводил „Ваня“ гибнущее судно. Лишь внизу, на палубе опять кто-то вздохнул:
— Такая красота гибнет!
— Не их руками строено! Им не жаль!— тоже тихо, но гневно ответил второй голос.
— Впереди, по носу, огонь!— крикнул тревожно сигнальщик. Из-за поворота вышла наливная баржа-нефтянка. Она горела тускло и чадно волоча за собою черный хвост удушливого дыма. Она наплывала боком, загородив почти весь фарватер. Маркин бросился к штурвальному:
— Мою команду слушай! Мало влево!.. Так держать!.. Вправо не ходи!.. Сдерживай!..
Баржа прошла близко от борта „Вани». Пахнуло смрадным жаром. Крупные хлопья жирной копоти усеяли палубу, осели на лицах людей. Они стирали ее, злобно чертыхаясь и облегченно смеясь, одновременно.
Третьим из-за поворота выплыл пристанский дебаркадер. Пересохшее за лето дерево его бортов и надстроек горело ярко, весело, бездымно. И вдруг неистовый вопль, перешедший затем в длительный дикий вой, прилетел с горящего дебаркардера.
Люди на канонерке затаили дыхание. И ясно услышали: жалобно звенит над темной рекой молодой женский голос — в нем- слезы, мольба и предсмертная тоска…
— Человек горит!.. Женщина!.. Спускай шлюпку! — закричали на палубе.
— Тихо, братва! — перевесился через поручни М аркин. — Вы что, в трактире? Боцман, спустить шлюпку!
А когда заскрипели шлюпочные тали, Маркин снова спокойно приказал:
— Отставить! И у борта не толпиться. Разойтись по местам!
Моряки удивленно переглянулись. Командир не хочет спасать горящего заживо человека!
Дебаркадер поравнялся с канонеркой. На корме дебаркадера металась небольшая собаченка. Она бросалась то к огню, то к бортам, за которыми плескалась черная страшная вода. И выла тоненько, жалобно, совсем по-человечески. Дебаркадер проплыл. Река вновь потемнела. Моряки долго молчали, задумавшись. Тогда Маркин скомандовал:
— Подвахта вниз!
И совсем не по-командирски, дружески добавил:
— Вались спать, братва. Копи силы к бою!..
Утро началось так.
Сначала из серой предрассветной мглы выскочил белоснежный мартын с красноперым окунем в клюве. Он пронесся над самым мостиком. Слышен был шелковый свист его сильных крыльев. Затем открылись неожиданно берега. На левом, пологом,— рощица белых как сахар березок, на правом, крутом, прилепились избы большого села.
— Пьяный бор?— глухим отсыревшим голосом спросил Маркин.
— Оно самое!— ответил штурвальный, старый камский лоцман. — Бойкое село! Богатое. Купчишки живут, окрест хлеб скупают.
А чуть помолчав, добавил:
— Живодеры-купцы! С живого шкуру спустят. От них всякой пакости ожидай!..
Так начался день 1 октября 1918 года, который надолго останется в памяти бойцов Красной волжской речной флотилии.
Когда выплыло и повисло над рекой ленивое, холодное осеннее солнце, Маркин зябко поежился и судорожно зевнул:
— Пойду сосну часок. Итти тем же ходом, не сбавлять. В случае чего — тотчас вестового за мной. Понятно, товарищ вахтнач?
Маркин подошел к трапу, но его остановила звонкая трескотня дизеля. Зарывшись носом в воду, погибельно накренившись на левый борт, стрелой несся дозорный катер. Взмыливая винтом воду, круто застопорил против мостика канонерки. Кто-то в красной кумачевой рубашке крикнул с катера:
— У Зеленого острова колчаковская флотилия!.. Готовятся к бою!
— Откуда знаешь?— перегнулся рывком через поручни Маркин.
— Сам видел!.. Собственноручно!..— крикнул голос с катера.
— Вот они! Стоят! — нервно вскрикнул вахтенный начальник. Маркин обернулся.
Вдали мелькнула мачта, тоненькая, как игла. Затем вырисовались трубы, палуба, корпус. Огромный корабль, прямой и длинный, как шпага, стоял посредине реки.
Маркин узнал флагманское судно „труд «.
Справа и слева от него, построившись в боевой порядок, стояли остальные корабли белых. Они загородили всю реку против села Пьяный Бор, имея у себя в тылу Зеленый остров. Туча дыма плавала над рекой. В дыму реяли вызывающе трехцветные флаги. — Сыпь к „Прыткому”! — крикнул Маркин на катер. — Передай, принять бой!
Затем скомандовал твердо:
— Боцман, свистать всех наверх! К бою!
Серебряной трелью залилась балтийская боцманская дудка. Открыв дверь кубрика, боцман рявкнул оглушительно:
— Пошел все наверх! К бою! — и, снизив тон, добавил насмешливо. — Вылетай, сарынь на кичку!
С шутками, смехом выскочили из кубрика моряки. И притихли, увидав вдали тучу черного дыма, а в дыму многочисленные бело-сине-красные флаги.
— Сколько их!— воскликнул растерянно моряк в брюках с огромным, как ведро, клешем.— Огребем мы полундру!
— Испугался?— спросил насмешливо с мостика Маркин.— Нет, браток, коль полез в драку, не жалей волос!
— Драка драке рознь!— вызывающе ответил клешник. — А тут без толку на верную смерть лезем!
Маркин одним прыжком очутился на палубе рядом с клешником.
— Без толку? А ты знаешь, в чем здесь толк? Смерти испугался? Для моряка смерть только на воде. А ты хочешь по первому разряду похорониться? В глазетовом гробу? Ручки аплике и вместо ножек львиные лапки? Так хочешь? Ты моряк?
— Моряк, балтиец,— гордо ответил клешник,— с „Гангута».
— Не моряк ты, а клешник панельный!— крикнул сипло Маркин. — Через Обводный на портянке плавал! — Ты, Маркин, не очень задавайся! — обиженно, но по прежнему вызывающе сказал клешник. — А по-моему надо бы остальную флотилию подождать. Угробят нас белые!
— Флотилию хочешь подождать? — тихо, с недобрым спокойствием спросил Маркин. И резко приказал.
Боцман, спустить шлюпку, быстро! Боцман бросился к кормовой шлюпке. Палуба затихла, не понимая, что задумал командир. А Маркин рванул клешника за плечо:
— Иди в шлюпку! Съезжай на берег! Дожидайся на берегу флотилию. Катись с корабля к чортовой матери!..
Моряк побледнел, попятился и, вдруг, рванувшись из рук командира, завопил неистово:
— Маркин, не трогай меня!.. Не съеду на берег!.. Убей лучше… Застрели на месте!.. Не сойду с корабля!..
Под пушистыми усами незаметно дрогнули в улыбке губы командира. Он повернулся и пошел к мостику. На ходу бросил:
— На место! После боя пять суток ареста!..
На палубе воцарилась напряженная тишина. Лишь гудели поворотные и подъемные механизмы орудий, приготовляемых комендорами к бою, да затаенно, зловеще звякали подтаскиваемые к пушкам снаряды.
„Прыткий» прошел мимо канонерки и занял место за ее кормой, под защитой тяжелых орудий „Вани“, Маленькая флотилия пошла полным ходом на сближение с мощным неприятелем.
Бой у Зеленого острова начали белые.
Звонко раскатился по реке выстрел трехдюймовки. Это белые погнали наши разведочные катера. Катера выпустили по ленте из пулеметов и помчались к своим кораблям.
— Дробь!— скомандовал в рупор Маркин.
Лязгнули орудийные замки, послав снаряды в патронники.
— Огонь!
Носовая шестидюймовка „Вани» рявкнула басом. Комендор метил в флагманский корабль неприятеля. Но стреляли с полного хода и потому получился перелет. Белые ответили залпом всех своих кораблей.
Среди разрывов неприятельских снарядов Маркин услышал далеко в тылу заглушенный звук выстрела. Рассчитывая, что это стреляет „Прыткий», обернулся. Над кормой „Вани» взметнулся вихрь огня и дыма. Мостик зашатался под ногами Маркина. Сжалось тревогой сердце:
— Стреляют с тыла? Кто?
— Из рощ и палят! — закричал стариклоцман.— Гляди на рощу.
Роща белых, как сахар березок, курилась голубоватым дымом. Маркин понял. Стреляла полевая неприятельская батарея. вставшая ночью на замаскированную позицию. Теперь „Ваня» очутился между двух огней. В лоб била неприятельская флотилия, с тылу обстреливала полевая батарея.
— Это купчишки… пьяноборские!— кричал между выстрелами лоцман.— Они белым указали, куда пушки поставить… Им места знакомые.
Батарея из рощи ударила сразу четырьмя орудиями. Снова вздрогнул мостик под ногами Маркина, опять тупой удар в корму „Вани», около руля.
— Право на борт! — скомандовал Маркин. Он решил отодвинуться назад за рощу, чтобы выйти из-под выстрелов береговой батареи.
— Право на борт, говорю!.. Оглох, лоцман?
Лоцман с судорожной быстротой перекидывает рож ки штурвала. И , бледнея, опускает руки:
— Руль не работает! Штуртросы перебиты! Неприятельская граната порвала рулевые связи и свернула набок руль. Теперь „Ваня“ будет кружиться, как в заколдованном водовороте, пока не ткнется в берег или не налетит на неприятельскую флотилию.
Снова залп береговой батареи.
— Пожар!— закричали с кормы.
Над кормой канонерки поднялся столб жирного черного дыма. Снаряд пробил кормовую цистерну с нефтью. Пожарная команда, волоча шланги, бросилась на корму. Миноносец „Прыткий» пошел было на выручку „Вани“, но на него навалились огнем шесть неприятельских кораблей, и он вынужден был дать задний ход.
„Ваня“ горел. Тяжелый черный дым стлался по палубе, душил людей, гудело пламя, трещало горящее дерево, с грохотом, похожим на выстрелы, лопались стальные заклепки обшивки. Но единственное уцелевшее боковое орудие „Вани“ продолжало бить по неприятельской флотилии. Маркин уже покинул бесполезный теперь командирский мостик. Он сам наводил шестидюймовое орудие.
От четвертого залпа береговой батареи „В аня“ подпрыгнул, словно конь, вставший на дыбы, задрав высоко свой окованный сталью нос. Маркин, сбитый с ног волной раскаленного воздуха, лежал на палубе и смотрел удивленно на свой командирский мостик. Толстые медные его поручни завились штопором.
Неприятельская граната угодила под командирскую рубку, где сложен был динамит, взорвала его и прошла глубже, в машинное отделение, пробив магистральную трубу. Взрывом обожгло вахтенных машинистов, поранило кочегаров. Старший механик метался по палубе, отыскивая командира.
— Товарищ командир, — остановился он над лежащим около орудия Маркиным, — товарищ командир, машина испорчена, магистраль перебита!
Маркин понял — это конец! Большего он не может требовать ни от корабля, ни от его команды. С трудом поднялся, встал, пьяно пошатываясь.
— Товарищи моряки, разрешаю оставить корабль. Спасайся, кто может!..
…Прыгали за борт. Плыли к берегу на досках, обгорелых бревнах, плыли без всего, надеясь лишь на силу своих рук. А вода вокруг плывущих вскипала от пулеметных пуль белых. Судорожный взмах руки, короткий стон — один пошел ко дну… второй… третий. Шлюпки с „Прыткого“ и разведочные катера п о д бирали плывущих.
Лишь на катерах, в безопасности, вспомнили:
— А где-же командир? Где товарищ Маркин?— забеспокоился молоденький вахтнач, стоявший с Маркиным ночную вахту. — Стыдно нам, товарищи! Свою шкуру спасли, а командира забыли!
— Вон он!— крикнул клешник-балтиец.— На канонерке остался!
„Ваня“, горел, размахивая пологом черного дыма, словно просил о помощи. А на носу канонерки виднелась одинокая фигура Маркина.
Клешник прыгнул за борт катера и поплыл. Чудовищный его клеш вздулся пузырями. Плыл, ныряя от пуль глубоко под воду. На полдороге к канонерке увидел, как Маркин поднес к виску наган. Выстрела не услышал, лишь увидел, как тело командира упало на палубу. Тогда повернулся и, тяжело отдуваясь, поплыл обратно к катеру.
* * *
Маркин выполнил свою задачу до конца. Получившая повреждения белая эскадра задержалась у Зеленого острова и здесь ее настигли главные силы красной флотилии. В ночном бою белые были разбиты, потеряв свое флагманское судно „Труд“. Оно выбросилось на берег и легло борт о борт с полусгоревшим „Ваней“, вынесенным сюда течением.
Это была последняя попытка белых сражаться с нами на воде. После боя у Зеленого острова они ушли с Камы в Белую и заминировали за собой ее устье.
Но это были последние судороги белых. 1 июля, красные вступили в Пермь.
Началось освобождение Урала от белых.
