Идет лесом человек. Далеко слышат его шаги птицы и звери. Убегают они прочь или прячутся. Поэтому мертвым кажется лес человеку: редко-редко вспорхнет рябчик. Еще реже мелькнет в кустах зазевавшийся заяц. Только мелкие птички не боятся людей и скромно перепархивают, словно и нет тут постороннего.
Идет человек — владыка земли, тяжело ступает. Трещит под его ногами валежник. Шуршит трава. Мало что видит и слышит и совсем ничего не чует он прокуренным табаком и забитым жилыми запахами носом. Идет и не подозревает даже, что за ним следят десятки внимательных зорких глаз. Шаги его слышат настороженные уши, и чуткие носы ловят резкий запах его самого и его следов.
Только редкие избранники, всю жизнь с раннего детства проведшие в лесу, усвоившие кой-какие звериные навыки, еще знают про жизнь лесных обитателей. Случайный след на прибрежной грязи, чуть заметно смятая трава, царапина на дереве, перевернутый упавший лист, сломанная ветка, клочок шерсти или оброненное перо — и тысячи других мелких, совершенно незаметных непосвященному признаков приподымают перед ним край завесы, за которой течет жизнь лесных обитателей.
Но выпал снег — и сразу прозревает человек. Зимой мать-тайга предательски выдает тайны своих детей — умей только читать узорные строки на снежных страницах. А всего лучше так называемая „перенова” — свежевыпавший снег. В такие сравнительно редкие дни засыпаны снегом старые следы, и видит охотник только следы набродивших совсем недавно зверей. Не путают глаз старые строки, и только новая печать резко рисуется на белых страницах „переновы“ .
Потому-то и дорожат „переновой» охотники, и редко что удержит охотника в такие дни от выхода в лес.
Но и в счастливые дни „переновы”, там особенно, где много зверей и птиц, нелегко читать лесную книгу: путаются узорные строчи — это звери, зная, что тайны их выданы, стараются запутать предательские следы.
Вот широколапые спокойные следы зайца. Сразу видно, как короткими вершковыми прыжками он вертелся около осины, обгладывая горькую кору. Потом, так же не торопясь, но уже настоящими, не воробьиными прыжками, заяц пошел на лежку.
Пока все ясно.
Но что это? Вдруг вместо одного заячьего следа оказалась целая тропа, которая вдруг кончилась и дальше следов нет, словно улетел заяц.
Присмотревшись внимательно, различишь, что тут не один, а целых два зайца. Откуда же взялся еще один? Куда они оба девались?
Дело объясняется просто: заяц как был один, так один и остался. Это тот же самый заяц вернулся своим следом обратно, потом опять возвратился и, со спутанного таким образом следа, гигантским, саженным прыжком скакнул в ближайший куст, закрыл им свой новый след, пробежал еще немного и залег на дневной отдых мордочкой к запутанному следу.
Пока человек или зверь разбираются в заячьем шифре, хитрый лесной грамотей успел незаметно удрать кустами.
Вот размашистой ходой, метровыми шагами шел лось. Этому долговязому и глубокий снег ни по чем. Лосю, казалось бы, не надо прятать своих следов. А все—таки глухой зимою лоси скрывают их тем, что стараются держаться одного небольшого участка, широко не бродят—незачем привлекать следами своего врага-человека.
Узорной стежкой прорезала снег Горностаева тропка — и вдруг исчезла, только ямка видна в снегу, такая узкая, что и спичечную коробку туда не просунешь. Норка? Нет, просто горностай услыхал шаги человека, пробил отверстие и, нырнув в снег, прошел под ним несколько метров.
Обойди пошире вокруг такой „норки” и увидишь опять вынырнувший горностаевый след.
Неопытный охотник обязательно поставит у такой норки капкан, а горностай и не подумает больше вернуться к этому месту. Так и простоит хитрая ловушка без дела.
Про многое расскажут снежные следы, только надо уметь читать их.
Вот ровной цепочкой протянулся лисий нарыск и вдруг круто свернул в сторону. Виден прыжок, раскопанная ямка в снегу и около нее красная ягодка крови. Это лисица на бегу услыхала мышиный писк, кинулась, поймала мышь, быстро съела и снова деловито затрусила своей дорогой.
Лисий ход пересек заячий след. Почему же лисица не пошла за зайцем? Всмотрись хорошенько и увидишь, что заяц затоптал след лисицы, значит, прошел позднее, и извечный враг заячьего племени не мог видеть следа своей законной добычи. На этот раз отвертелся зайчишка!
Нет, не отвертелся. Вдруг, вместо близко поставленных друг от друга спокойных следов, на снегу отпечатались первые прыжки, длиной чуть ли не в два метра. Это он, заяц, стал отмахивать их. И неведомо откуда, рядом с заячьими прыжками появился новый след. Посмотри вверх и увидишь, что на всех ветках лежит снег, а одна голая. С этой ветки и прыгнул на зайца пока неведомый для нас хищник.
Дальше уже нет следа зайца. Он кончился крупным кровяным пятном и обрывками белой шкурки. Отсюда идут прочь только круглые отпечатки больших лап, очень похожих на кошачьи.
Грамотный лесной следопыт прочтет так: рысь кинулась с дерева на зайца, но промахнулась и ей пришлось догонять удирающую добычу. Догнала и хорошо закусила: видно по следу, что дальше пошел сытый зверь мелкими шагами.
Теперь охотник посмотрит, не зарыла ли рысь недоеденные остатки. Такие штуки часто проделывают хищники. Если да, то тут обязательно надо поставить капкан: рано или поздно придет сюда рысь за оставленным мясом.
Как живут и что делают звери — все расскажет охотнику „перенова”. Даже про тех зверей, которые с деревьев редко спускаются на землю.
Вот прерывистой тропкой тянется по снегу цепь бесформенных ямок. Падали с деревьев комки снега — и только.
А отчего падали? Почему падали только здесь? Нет, это тоже звериный след: верхом прошла куница или соболь. Скачет зверь с ветки на ветку, с дерева на дерево, сбрасывает глыбки снега, а внизу остается дорожка — печатный след воздушного пути.
Дорожат охотники „переновой”: пройдет две три бесснежные ночи — и запутаются следы, смешаются старые с новыми, и только очень опытный следопыт, пощупав рукой отпечатки и вспомнив, какая за последнее время была погода, сумеет определить, когда прошел здесь зверь.
Большая и трудная книга — лесные следы. Годами перелистывать ее надо, пробираясь чащей и колодником, прежде чем научишься читать их. А как научился— много лесных тайн и тайночек открывается человеку.
Охотник Федор Тимофеевич хорошо знает лесную грамоту. Потому-то и понял он, что в прибрежных талах не простая ходит лисица, а чернобурая.
Не мало добыл капканом лисиц старый охотник, а того больше следов лисьих видел. Умеет без ошибки различать: самец и самка, сытый или голодный прошел зверь, куда пошел, где заляжет — все прочтет старик в одной строчке лисьего нарыска. Даже по шерсти узнает, не видя зверя.
У простой красной лисицы след крупный, неряшливый, лапы она волочит по снегу, ставит их кое-как. Чем темнее лисица, тем меньше след и тем аккуратнее. Нарыск темной лисы сразу бросается в глаза четкостью отпечатков.
Федор Тимофеевич не спешит ставить капканы: посмотришь звериные ходы, познакомишься с звериными дорожкам и — одного капкана довольно, не изучишь — хоть десяток их поставь, все равно зверя не добудешь, только отпугнешь зря.
Два дня, пользуясь выпадками снега, осторожно бродил Федор Тимофеевич по прибрежным зарослям, хорошо познакомился с районом лисьих охот и еще больше укрепился в том, что здесь обитает исключительный по ценности меха зверь, хоть и не видал его ни разу.
Федор Тимофеевич очистил капканы от ржавчины, выварил в настое пихтовой хвои, унес подальше и зарыл в снегу — чтобы запахом человека и железа не отпугнуть чуткого зверя, и приступил к бесшумной охоте.
Высмотрел нужное место — такое, что и нарочно не придумаешь: у самой речки, в густых кустах застрял кедровый ствол — весенней водой занесло его в талы. Шагах в двух от основания кедра растет толстая ветла. А между нею и кедром узкий проход. По нему уже не раз проходила лисица — самое хорошее место для капкана, никак не миновать зверю ловушки.
Федор Тимофеевич, еще далеко не доходя до места, насторожил капкан, так и принес настороженным. К узкому месту подошел из-за ствола, чтобы не видала лисица страшного следа человека. Маленькой деревянной лопаточкой на длинной ручке выкопал в снегу ямку, опустил туда капкан и засыпал снегом. Потом ручкой лопаты, оструганной по форме лисьего следа, истыкал ямки.
Теперь в узком проходе все стало как прежде: идет лисий след, не прерывается, кругом чисто, словно и не бывал тут человек, только под снегом запрятался и разинул беспощадную железную пасть капкан.
Федор Тимофеевич свое дело знает крепко: должна попасться лисица. По всему выходило, что самое позднее дня через два будет в его промысловой избушке сушиться пышная лисья шуба.
Подошел Федор Тимофеевич утром к капкану и видит что-то черное. Екнуло сердце: попалась! А потом другое — больно мала…
Подошел ближе. Ведь и надо же так случиться! Как раз на капкан села кедровка и попалась. Крепко сжали железные челюсти и добросовестно держат застывшую ничтожную добычу.
А лисица?
О лисице рассказали следы. Шел зверь своей обычной дорогой, прямо в капкан направлялся, но не дошел шагов десяти, испуганно прянул в сторону и скачками унесся прочь. Испугалась лисица мертвой кедровки в капкане. Теперь уж ее сюда не заманишь: надо другие места искать.
Долго в эту ночь не мог заснуть старый следопыт, все думалось о лисице. А когда, наконец, забылся, лисица пришла в избушку, села у чувала такая пушистая, с кокорками серебристых волос на сине-черном мехе. Сидит и скалит на охотника белые зубы — смеется…
„Прогнать бы ее подлую”,—думает старик, а руки словно не свои, не шевелятся. Лисица спокойно, как у себя дома, прошлась по избушке и вдруг прыгнула Федору Тимофеевичу на грудь, навалилась страшной тяжестью и стала его душить.
Дико закричал он и проснулся.
„Блазнит”,— подумал старик и долго после этого не мог уснуть.
Весь следующий день Федор Тимофеевич бродил по таловым зарослям — все высматривал лисьи следы. Поставил, три капкана, да все ненадежно: может тут пройдет лисица, а может за всю зиму сюда и не заглянет.
Спутались в таловых зарослях следы: один маленький строгой цепочкой ямок крадется все больше кустами; другой большой, неуклюжий, грубо мнет снег и придерживается больше чистых мест.
Осторожно борются между собой следы и боятся друг друга: вьются по кустам вот-вот пересекутся — нет, глядишь, опять отвернули. Притворяются, что нет им дела одному до другого.
Хотя и сторожится охотник отпугнуть зверя, но преследования не скроешь, я замечает старик, что теперь как-то осторожнее, чего-то опасаясь, бродит лисица; редко-редко выберется на чистое место — все больше чащей пробирается.
Закрался страх; как бы не ушла со всем. А под снегом разинули жадные пасти капканы — ждут. Только надежды на них мало: не на „настоящих» местах, поставлены.
Об одной только лисице вся дума охотника.
Нашел-таки он все же „настоящее” место. Еще раньше заметил, что не замерзает ручей — тот, который километрах в трех пониже избушки впадает в речку. Точатся из-под земли мелкие ручейки — не дают замерзнуть воде.
Через ручей в двух местах переходит лисица: через поваленное дерево, которое перекинулось поперек воды, и поразбросанным камешкам. Оба перехода недалеко друг от друга.
Ствол дерева — коренная лисья переправа, но капкан ставить неудобно: место чистое, своих следов не скроешь.
Другое дело у каменного брода — тут место верное, но лисица здесь ходит реже.
Федор Тимофеевич положил на бревна свеже срубленную сосновую ветку и своих следов скрывать не стал. Надо отвадить зверя от неудобного охотнику перехода — заставить ходить там, где нужно это человеку.
Потом насторожил самый надежный капкан, разулся и вошел в ручей саженях в двадцати пониже каменистого перехода. Убрал пару камней и на их месте поставил в воду капкан.
Теперь лисице оставалось одно: ступить в воду и неизбежно попасть в капкан.
Долго после этого пришлось старику оттирать снегом закоченевшие ноги, но не о них думал охотник, а о том, что не отвертеться теперь лисице.
Ночь не спал — все думал: что-то сейчас делается на ручье. Может, уже попалась. Порой закрадывалось сомнение и опять сменялось уверенностью.
Утром подмывало пораньше отправиться с проверкой, но побоялся испортить дело.
— Коли удачно, так никуда не денется. А то пойдешь утром как бы не отпугнуть: ишь, зверина хитрая, знает цену своей шубе!
Вышел около полудня — едва дотерпел.
Дойти до ручья не пришлось. Рваный след зверя пересек путь охотника.
Попалась!
Теперь дело просто: с надежным капканом лисице далеко не уйти. Слышит старик, что неподалеку на дереве настойчиво трещит сорока. Не было здесь сорок, а теперь откуда-то взялась: такая уж подлая птица — всегда вертится над тем, кто попал в беду, все равно — будь то зверь, птица или человек.
Впрочем и без сороки обойдется дело: след такой, что и слепому по нему итти нетрудно. Хоть и подмывало Федора Тимофеевича бежать по следу, но сдержался и, как подобает старому дельному охотнику, не торопясь, направился к добыче.
В куст, под корягу забился пойманный зверь, в предсмертном ужасе резко закричал и сразу смолк от удара палкой по переносью.
Долго сидел охотник над убитым зверем, все любовался: мех черный, как уголь, только на брюхе и на пахах буроватый оттенок, а по всему хребту, словно легкий серебристый налет, разбросаны искорки белых кончиков волос.
За всю свою долгую охотничью жизнь только двух таких лисиц видел старик, да и то шкурки.
