Я оказался в этом поселке на берегу одноименной бухты, можно сказать, случайно. Так сложились обстоятельства. В личной жизни что-то треснуло, желания разбираться, склеивать и налаживать особого не было. А тут как-то в разговоре со знакомым я услышал, что в этом поселке такая размеренная жизнь, что товарищ, который это рассказывал, просто выл там от скуки. «Вот это то, что меня сейчас надо!» — решил я и, недолго думая, собрал свой минимум вещей из прошлой жизни. Уже вскоре, помахивая маленьким чемоданчиком, я шагал по взлетной полосе. Навстречу жизни новой…
Полет, по местным меркам, продолжался недолго. Я скучающе глядел в окно, так, по крайней мере, могло показаться со стороны. Но на самом деле я все это время думал: «Какого черта?..»
Через два часа они уже были на месте. Они — это про всех пассажиров рейса. Я же, спустившись с трапа, места в этой точке земли себе пока не определил. Что я забыл в этом затерянном на краю земли поселке? Здесь даже заняться-то будет нечем. По крайней мере, я раньше никогда не слышал о том, что в этом районе когда-либо находили приличное золото. Был ГОК, но и тот работал практически на одном месторождении. Все остальное, насколько я знал, находилось в процессе тогдашнего становления сельского хозяйства на Чукотке — совхозы оленеводческие, зверобои, добывающие моржей и, втихую, китов, так как местному населению вроде можно было. Аэропорт на другой стороне бухты и морпорт. Вот вроде и все, не считая вояк, пограничников, ракетчиков, летунов. В общем, похоже, тот знакомый был очень даже прав.
Так как вещей у меня почти не было, то в автобусе я оказался в числе первых пассажиров. В гостиницу устроился без труда, на удивление, в этом маленьком поселке она была пятиэтажной! Ну не экономило в то время государство на этом.
Осваиваться начал, конечно, с ресторана. Он был в поселке единственным, здание старенькое, похоже, из барака переделанное, но внутри довольно уютно. Неплохая группа что-то играла, у одного из гитаристов был даже «Фендер» — это круто! В общем, понравилось, но посидел недолго и, прихватив «с собой», отправился на ночлег. Вечер в гостинице тоже не задался, пару раз в дверь стучались местные продавцы «женских часиков», но это было так убого, что никакого желания, кроме сочувствия, не вызывало. Промучившись несколько часов, я все же умудрился уснуть.
Последующая неделя мало чем отличалась от первого дня, круг — гостиница, ресторан, гостиница. Работа была, даже много, но вот желание отсутствовало напрочь. В конце концов, я все же решил идти в порт, устроиться мотористом на какую-нибудь «коробку». Но именно в тот день я совершенно случайно встретил прямо на улице (бывает такое иногда) Генку, с которым как-то работал сезон еще в том, семейном своем периоде. Мужик он был шебутной, веселый и на все руки мастер.
— Эк тебя покорежило-перекорежило, — разглядывая меня, сказал он.
Я пожал плечами и промолчал.
— «В штопор» вошел, а выйти не можешь? — продолжал Генка допрос. — Да ладно, не отвечай, и так все видно. Вон рожа-то какая, прямо харя! Глазки красненькие и ручки, ножки трясутся…
Вот же, блин, «расейская» психология, а ведь я, считай, и не пил почти эти дни.
— Надоело все, — пробурчал я в ответ, — нет у меня на данном этапе в жизни счастья.
Присев на скамейку и немного помолчав, Генка тихонько пропел:
— А я еду, а я еду за туманом… А поехали за туманом, Егор, — вдруг сказал он. — Помнишь, как в прошлые годы? Тундра, костер, палатка.
— Ага, — перебил я его, — кочкА, мошка, тушенка…
— Ну и что? Зато назад возвернешься в человечьем обличье, подлечишь там и душу, и тело. Может, и опять жить захочется!
Честно говоря, мне хотелось только одного — чтобы он отстал, оставил меня в покое. Его воспоминания не шевельнули ничего внутри. Как было пусто и тошно, так и оставалось.
— А что, правда, поехали! — частил Генка. — Мы сегодня к обеду вылетаем. Одно-то место точно найдется. Петрович тебя знает, точно возьмет.
— А что, и этот «ветеран» здесь? Вот ведь… Летите-то куда? — спросил я, только чтобы отвязаться.
Генка вскочил со скамьи и потянул меня за собой:
— Вот и молодец, что решил! Пошли, по дороге все расскажу. Давай, шмотки твои в «гостюхе» берем, и в порт!
Я понял, лететь придется далеко…
Поселок, ставший нашей базой, был самым обыкновенным, оленеводческим. Стоял он на берегу океана, так что там и морзверя промышляли, и пара песцовых ферм была.
Днем мы с Петровичем и Генкой сходили в магазин, затарились всем необходимым. Затем у знакомых Петровича (вот уж человек, везде найдет приятелей) помылись в баньке, до отвала наелись жареной оленины. Конечно же, в процессе еды уничтожили штучки три «беленькой». Петрович разговорился с хозяином, они вспоминали своих знакомых, делились последними новостями, а мы с Генкой вышли на улицу. Следом за нами вышла жена хозяина. Этот русский мужик был вполне официально женат на чукче, и у них было четверо детей. Женщина сказала:
— Если гулять пойдете, в ту сторону не ходите. Нельзя! — Она махнула рукой, указывая на дальний край поселка.
— Почему это?
— Хозяин там живет. Наших мест хозяин, родовой наш шаман. Мы его без нужды не беспокоим. Не любит он этого, сердиться будет сильно… Беда может случиться. Не ходите туда, не надо.
Однажды я уже был знаком с одним шаманом. Мы пили с ним водку, пели песни и обнимались. В его доме на стене висел бубен и колотушка, он даже разрешил мне пару раз стукнуть в него. Как-то раз я попросил его «пошаманить» чуток, чтобы живьем увидеть, что это такое. Но он, выпив еще стакашку водки, свалился на пол и захрапел. Так я и ушел от него, ничего не увидев, но понял, что шаманы — обыкновенные люди, со всеми слабостями и пороками, ничуть не таинственнее многих наших попов.
— Что же он так людей не любит? — спросил я хозяйку.
— Почему не любит? Любит. Только когда мешают, не любит. Он с духами предков разговаривает, с небом, с землей, с водой разговаривает. Чтобы роду нашему жилось хорошо, у них просит. Завтра вечером опять просить будет, обряд делать будет. Чтобы олешек много родилось, детей много родилось, чтобы здоровы все были, — рассказывала женщина. — Мы все придем, смотреть будем, вместе с ним просить будем, силу свою ему давать будем. Чтобы предки хорошо услышали, чтобы помогли нам.
Она ушла в дом. Генка вдруг воодушевился:
— Интересно посмотреть бы! Никогда не видел ни одного обряда настоящего, только по телеку.
Я выразил полное равнодушие к такому представлению:
— Не верю я во всю эту лабуду. Нажрется мухоморов или водки и будет «диско» выдавать, нижний брейк-данс. А дети и олени без его помощи родятся, ерунда все это.
Каюсь, я был не прав! То, что нам довелось увидеть следующим вечером, я больше никогда не забуду. Даже знаменитый чукотский ансамбль «Эргырон» не смог бы передать, именно реально передать людям те чувства, то состояние, в котором находились люди, увидевшие танец этого шамана.
Около его небольшого деревянного домика стояла самая настоящая чукотская яранга из оленьих шкур. Весь поселок, все жители, включая маленьких детей, стояли в отдалении, полукругом. Ждали появления шамана, было очень тихо, даже дети не хныкали.
И вот в яранге раздались размеренные удары в бубен. Они были такими протяжными, глухими… Мне показалось, что они разносятся вокруг далеко-далеко. Шаман вышел из-за полога яранги и встал перед кучкой хвороста, сложенной конусом и напоминавшим своей формой игрушечную ярангу. Как он поджег этот костерок, я не заметил, просто вдруг вверх потянулся бледный дымок, и по веткам побежал огонь.
Тихо-тихо шаман снова застучал в бубен, начал раскачиваться из стороны в сторону, и вдруг, вскинув вверх руку с бубном и запрокинув лицо к небу, прокричал: «Ай-й-й-й-я-я-я!..».
«Сколько же ему лет?» — подумал я. Голос его был чистым, звонким и каким-то волшебным, что ли. Его крик, казалось, ударился о небо, рассыпался там на льдинки, что посыпались на землю, и земля от этого заискрилась. Я не верил сам себе, но это было именно так. Внутри у меня стало светло и легко. Рядом тоже тихо вздохнул Генка. И опять негромко зазвучал бубен, голос шамана вплетался в этот звук. Это не передать словами, это надо видеть и слышать самому…
Не было дикой пляски с завываниями и катанием по земле, это был танец. Шаман танцевал с духами, он припадал к земле, гладил ее, разговаривал с ней, пел ей свою песню. Вот его руки взметнулись вверх… Зазвенел его бубен… Шаман о чем-то просил небо, он танцевал вальс, и вокруг него, вместе с ним, танцевал и воздух… Шаман трогал огонь и не обжигался… Он дружил с огнем и приглашал его к танцу. Все это время он пел и бил в бубен. Как ему это удавалось? За движениями его рук было невозможно уследить, танец то ускорялся, то замедлялся, и движения его были разными, ни одного похожего.
Люди боялись шелохнуться, кажется, все сдерживали дыхание, чтобы не помешать шаману, да и я сам старался не дышать. Костер догорел, из него вверх полетели искры. Последний раз шаман поклонился огню. Резко и отрывисто три раза ударил в свой бубен и лег на землю. К нему никто не подошел. Я услышал шепот: «Нельзя мешать. Теперь он будет говорить с предками рода».
Посмотрев на говорившего, я увидел старого сморщенного чукчу.
— Предок нашего рода – Олень. Никто не должен видеть разговор с Оленем. Шаман не любит, ругаться будет, плохо будет. Пойдем в поселок. Завтра шаман расскажет, что обещал нам Олень, старейшим расскажет.
Я мотнул головой и почему-то пошел не со всеми, а в сторону от поселка, дальше, к кромке берега и океана. Было странное ощущение, что кто-то зовет, в ушах все звенел тот крик шамана «Ай-й-й-я-я-я!». Он завораживал, в голове как-то странно двоилось, я видел себя другим. Было такое ощущение, что своим танцем этот шаман вывел меня из моего же тела, и я теперь вижу все это со стороны, другими глазами. Попробую это передать.
Отойдя довольно далеко от поселка, Егор вышел на небольшую полянку, окруженную зарослями карликовой березы. Совсем рядом тихо шумел океан, и шум его убаюкивал. Егор присел на траву, обхватив колени руками, стал смотреть на волны… Но перед глазами возник танцующий шаман. Егор пытался прогнать это видение, но шаман упрямо появлялся снова и снова, как будто хотел что-то сказать своим танцем.
И вдруг… Егор увидел его наяву! Сначала не поверил своим глазам, потряс головой, но шаман не исчезал. По земле стелился легкий туман позднего вечера. Шаман бесшумно шагал по кочкам в своих летних белых торбасах… Казалось, он плывет над землей. Подойдя почти вплотную к Егору, шаман просто встряхнул бубном и прислушался к шуму океана и ветра. Потом задвигался по какому-то видимому только ему кругу, обошел его несколько раз и опять остановился.
Егору послышалось, что в этом месте еле слышное гудение бубна изменилось, зазвучало как бы совсем из-под земли. Шаман вытянул вперед руки и начал раскачиваться на носочках, ударяя в бубен колотушкой. Звуки становились все более ритмичными. «Тамм-тамм-тамм», — понеслось над тундрой, звук набирал громкость. Егор заметил, что дымка вокруг шамана стала сгущаться, туман поднялся ему почти до колен. Пританцовывая на месте, шаман начал выкрикивать, но полушепотом, непонятные слова. Движения его становились все резче. Он наклонял голову к земле, как будто что-то разглядывая, потом резко вскидывал ее вверх и замирал на мгновение, гордо выпятив грудь.
Егор пристально вглядывался в этот танец и вдруг понял: шаман изображает в своем танце северного оленя. Та же гордо поднятая голова, пригибающаяся под тяжестью короны ветвистых рогов, такие же мягкие ноздри, обнюхивающие любимую пищу — ягель.
«Неужели вызовет дух?» — восхитился про себя Егор. От старых эвенков и чукчей он, конечно, слышал, что очень сильный и настоящий шаман может вызвать дух родового зверя, что только по разрешению и шамана, и духа это таинство сможет увидеть посторонний человек. Но эти рассказы ничего, кроме смеха, у него не вызывали, не верил он в эти сказки, да и в шаманов не верил. А тут почему-то очень захотелось увидеть такое. И может, даже поверить в чудо.
Бубен запел совсем уже часто, ритм его слился в один неподражаемый звук. И вдруг… На небольшом, буквально руку протянуть, отдалении от Егора… стоял олень! Снежно-белый, невысокий, с красивыми рогами, настоящий северный олень. Шаман протянул к нему руки и заговорил. Слова были непонятны, да Егор и не вслушивался в них. Он, не моргая, смотрел на оленя, а олень смотрел на него. Туман по-прежнему стелился у ног зверя, но совершенно не закрывал обзор. На белоснежной морде животного ярко выделялись крупные, влажные, выпуклые живые глаза.
Они разглядывали его как будто с вопросом: «Кто ты, человек?». А человек не мог отвести свой взгляд, и в груди у него стал собираться комок. Сначала ком был ледяным, но чем дольше они смотрели в глаза друг другу, тем он становился теплее, и уже не так больно и холодно было внутри.
Перед глазами Егора плыли картинки из детства, юности, настоящие дни. Обиды, боль, все самое плохое, что было в жизни, все, что хотелось выкинуть, забыть, не вспоминать. Вся неустроенность и глупость, то, чего никогда не хотелось бы повторить и показать людям. Все это увидел олень. И, как понял Егор, священный зверь забрал это себе. Глаза оленя стали совсем грустными, а на белоснежной груди проявилось и стало расползаться небольшое черное пятно.
Резко грохнул бубен, звук его сильно ударил по ушам, что-то треснуло в мозгах. Егор очнулся. Рядом с ним стоял шаман. Пот тек по его расписанному синей грубой татуировкой лицу, он тяжело дышал и голос его, очень тихий, но неприятно резкий, говорил:
— Я и наш предок позволили тебе это видеть. Ты — один из немногих. Олень очистил тебя. Все не смог очистить. Много нехорошего в тебе, очень много. Теперь у тебя есть выбор в жизни… Теперь решать тебе, — и он замолчал.
Я открыл глаза и зажмурился. Яркое солнце освещало и согревало землю. Голова была ясной, вся тяжесть ушла из тела и из души. Я легко поднялся на ноги. Что это было со мной? Явь или сон?
Но в ушах отчетливо звучал голос шамана: «У ТЕБЯ ЕСТЬ ВЫБОР»…
