В тот вечер небольшой сибирский город тихо сходил с ума. Как будто к Новому году можно не успеть. Как будто каждый боится, что все перешагнут эту черту и окажутся в будущем, а вот он так и останется тут, на улице, на которой уже никого не будет. И этот затаённый страх не могут разогнать ни разноцветные гирлянды, ни нарядные витрины, ни ярко подсвеченные ледяные фигуры.
Снуют деловитые машины и не менее деловитые пешеходы, кто-то тащит ёлку, а кто-то – такую огромную сумку, словно первого января магазины закроются минимум на неделю. Или вернулись те времена, когда на их полках лежала только морская капуста да рыба простипома, а этому гражданину удалось-таки где-то урвать мандаринов, шампанского и копчёной колбасы.
Но смотрите-ка. Вот этот парень в наушниках, он совсем не такой. Прямо, воплощение безмятежности. Медитация на ходу. И знаете, в чём дело? В том, что у него в телефоне играет соло флейты Глюка из оперы «Орфей». Это такая музыка, слушая которую просто невозможно ни суетиться, ни о чём-то беспокоиться. Тем более, обратите внимание, в его руках маленький кофр. Он сам – флейтист, вот оно что.
Но вот музыкант ударился о чьё-то плечо, вздрогнул, обернулся, хотел извиниться перед широкоскулым сердитым парнем того же возраста, который тоже остановился и тоже обернулся с явным намерением «наехать»… И вдруг они узнали друг друга. Музыкант привычным движением сдернул с головы наушники:
– О! Миха! Сто лет тебя не видел! С Наступающим! Как дела? Извини, что толкнул, задумался…
– Егор? И тебя с наступающим… А ты всё эти… – он показал на наушники, – как их… Всё песенки сочиняешь?
– Ну, да, – пожал плечами тот. – Песенки тоже.
– Ну и как?
– Да нормально.
– Получается?
– Ну, у меня-то получается. Только везде говорят, «не формат»… Но – какие наши годы. А ты-то сам чем сейчас занимаешься?
– Я-то? – Миха помрачнел и со вздохом признался: – Я теперь на железной дороге работаю.
– Да брось?! – поразился Егор. – Кем?!
– А проводником, – ответил тот с вызовом.
– Да ну? У тебя же бизнес был.
– Ну, был. Вот такие кульбиты карьеры. Буду проводником. Сегодня – в первый рейс. В Москву.
– Как «сегодня»? Сегодня же Новый год…
– Да ты что?! Ёлы-палы! А я и не знал… Дома встречаешь?
– Я?.. Ну… Не совсем… – Егору стало неудобно за то, что у него, в отличие от старого знакомого, всё замечательно. – У девушки. Она такая… Ева.
– «Такая Ева»? Ясно… – с плохо скрываемой завистью протянул Миха. – А я, вот, в поезде. Тоже романтика… Ну-у… Мне ещё собраться надо, купить кое-что. Ладно, Егор, бывай.
– Ага. Пока.
Миха уже отошёл на несколько шагов, когда Егор обернулся и крикнул:
– Стой, Миха! Дай мне свой телефон. Я тебя хоть поздравлю.
– Сейчас звякну тебе. У меня твой номер есть …
Он вынул из кармана трубу и через пару секунд телефон Егора зазвонил. Тот достал его, нажал «отбой» и помахал рукой:
– Готово!
Миха кивнул, резко повернулся и пошёл дальше. А Егор, водворив обратно наушники, двинулся в противоположную сторону, и лицо его вновь стало отрешённым и даже одухотворённым.
Но не прошёл он и десяти шагов, как опять, теперь уже в наушниках, раздался вызов. Егор снова достал телефон, увидел на экране имя «Ева», обрадовался и коснулся зелёной кнопки.
– Привет! – почти выкрикнул он.
– Здравствуй, Егор, – отозвался в трубке нежный голосок. – Ты моё сообщение в Контакте прочитал?
– Нет, а что там? Слушай, а я как раз хотел тебе звонить. Хотел уточнить, ты какое любишь вино – красное или белое? Сухое или полусладкое?
В трубке помолчали. Потом девушка ответила:
– Красное полусухое. Но я совсем по другому поводу тебе звоню. Понимаешь, Егор, я давно хотела тебе сказать… И написала… Ну… Короче, ты не приходи ко мне сегодня.
– Как это – «не приходи»? – Егор остановился, как вкопанный, и шедший за ним мужчина чуть не налетел на него. – Как это – «не приходи»?! А что случилось?
– Понимаешь… У меня будет Ашот.
– Как это Ашот?.. Вы же с ним… Вы больше не…
– Мы снова вместе. Извини.
В наушниках коротко пикнуло, и снова зазвучало флейтовое соло. Но теперь в нём слышалась уже не светлая грусть, а явственный трагизм.
Егор присел на заснеженную скамейку. Снял наушники и с застывшей на лице кривой улыбкой сунул их в карман куртки. Потом улыбка с его лица сползла, и он с минуту просидел без всякого выражения, тупо глядя перед собой. Потом словно очнулся, достал из кармана телефон и ткнул пальцем в номер без имени.
– Да, Егор, чего? – раздался в трубке мужской голос.
– Миха, ты где сейчас?
– Я? В «Пятерочке». Жратвой закупаюсь.
– Ты оттуда не уходи пока, я сейчас подойду. Да, и слушай, можно, я с тобой?
– Что со мной?
– На поезд. Новый год встречать. Романтика.
– Ничего себе. Можно, конечно. Но, сам понимаешь, только пассажиром.
– Годится.
– Ну… Мне говорили, что сегодня, в честь праздника, билет до Москвы можно взять по акции за полцены. Плацкарт, конечно.
– Вообще отлично.
– Ну, ты даешь. Ладно, жду в «Пятерочке». Подходи, поговорим.
* * *
Тем временем в элитном московском ночном клубе «Какаду» царило ежевечернее натужное веселье. Простому смертному здесь тусоваться не по карману, но, как ни странно, всегда яблоку упасть негде.
Тут можно встретить и совсем молодых людей, и далеко не молодых, общее же между ними – какой-то особенный светский лоск и уверенность хозяев жизни. Словно иллюстрируя это суждение, у стойки на барных стульях сидели двое мужчин очень разного возраста. Тот, что был моложе, обладал шикарной шевелюрой и потягивал через соломинку ярко-зелёный коктейль, который старше был почти лыс и одновременно сед, и пил виски.
– При всех моих деньгах, Вольдемар, я никогда не смогу наслаждаться жизнью так, как делаете это вы – молодое поколение, – говорил пожилой, опрокидывая очередной «шот». – Но я не завидую. Ведь эта ваша радость – от глупости. Я знаю цену каждой копейке, а вы тратите деньги, не задумываясь, ведь не вы их заработали.
– Дядя Коля, – поморщился молодой, – вот только не надо басен про то, как вы с папашей пахали в две смены за фрезерным станком, или как он там называется…
– А я этого и не говорю. Мы свои деньги заработали хитростью и подлостью. Но мы всегда знали, что это – хитрость и подлость, и мы до сих пор не разучились отличать их от правды и доброты. Мы знали, на что шли, мы лезли «из грязи в князи», в качестве балласта отбросив не только совесть, но и страх… И многие из нас остались там, в девяностых. А вы принимаете то, что имеете, за норму. И подлость от правды вообще не отличаете, и добро от зла…
– А разве вы не для того старались, чтобы нам было хорошо?
– А вам хорошо? – Дядя Коля наклонил голову и исподлобья испытующе уставился на племянника.
К их столику, пританцовывая, подплыл худощавый паренек с синей чёлкой над насмешливым лицом, но, не решаясь подсесть, отвернулся и сделал вид, что оказался рядом случайно.
– Гриня! – окликнул его Вольдемар. – Скажи, нам хорошо?
– Да просто клёво, брат! – воскликнул тот, обрадованный, что на него обратили внимание.
– Вот так-то, дядя Коля, – развёл руками Вольдемар. – Народ говорит: нам хорошо. А народу надо верить.
– Это вот этот, что ли, народ?! – фыркнул дядя Коля.
– Я – народ, – закивал синей чёлкой Гриня, – Ещё какой народ! Кстати, брат, – обратился он к Вольдемару, – можно тебя на минутку. У меня к тебе дело есть, сугубо народное.
– Говори тут, у меня от дяди секретов нет.
– Давай всё-таки отойдем.
Пожав плечами, Вольдемар встал, и они отошли к колонне.
– Ну, и чего тебе?
– Дело такое… – чувствовалось, что Гриня слегка смущён. – Эта девочка, Даша… Ну, с которой ты… Ну… Она уже свободна?
Оба нашли взглядами загорелую блондинку, с независимым видом в одиночестве сидящую за столиком.
– А тебе зачем? – усмехнулся Вольдемар.
– Ну… Так… Поболтать…
– Гриня, грубишь. Я её пока не отпускал… Но, ты знаешь, мне сегодня деньги нужны. Каких-то сто баксов, и я больше не имею на неё никаких видов.
– Да не вопрос, брат. – Гриня вынул из кармана бумажник, отдал Вольдемару деньги и, пританцовывая, двинулся к столику блондинки. Вольдемар, вернулся к стойке и продолжил разговор:
– Клёво, дядя Коля, всем клёво.
– Это тебе так кажется… – Дядя окинул зал клуба тяжёлым взглядом. – Порхаете, как мотыльки. Но и ума, и чести тут не больше, чем в этих самых насекомых.
– Докажите.
– Да оглядись вокруг. Ты видишь тут хоть одну девушку, с которой ты не мог бы при желании переспать сегодня же?
Вольдемар огляделся, рассматривая девиц самых разных мастей и сортов, и с плохо скрываемой гордостью констатировал:
– Не вижу такой.
– И тебя это радует? – покачал головой дядя. – Ты думаешь, это ты такой неотразимый, что тебе отказать не могут?
– Ну, это тоже. Но главное, что мы – свободные люди в свободной стране…
– Дурачок ты, племяш, ду-ра-чок. Дело тут не в твоей неотразимости и не в свободе, а в том, что тебя окружают одни дешёвки.
– Фу, как грубо…
– Я людей насквозь вижу, причём с первого взгляда. Как рентген практически. Потому только и жив до сих пор.
– Дядя, здесь – лучшие люди этого города. Весь бомонд.
– Ага, ага, – саркастически покивал головой дядя. – Бомонд и лучшие люди – это не одно и то же.
– Да все люди одинаковы, – заявил Вольдемар. – Ты чувствуешь, дядя, я, прямо, коммунист. Все равны. Все продаются.
– Э, нет, племяш. Есть суки продажные, как все вот эти, – махнул он рукой в зал. – А есть настоящие. Только не здесь. Настоящие… – он взглянул на часы, – настоящие сейчас с работы домой спешат.
– Пари? – предложил Вольдемар.
– И как ты себе его представляешь?
– Мы выходим на улицу, и, раз ты людей насквозь видишь, ты выбираешь там такую девушку, которая «настоящая». Только, чтобы и мне на неё не противно смотреть было. И я тебе гарантирую, что этой же ночью она будет моей.
– Хм… Азартно. А как ты докажешь победу?
– Это, дядя, моя проблема. Но доказательство будет стопроцентное.
– По рукам, – протянул ему свою здоровенную ладонь дядя Коля.
– Стоп-стоп-стоп, – погрозил пальцем Вальдемар. – Я-то, дядюшка, из «продажных», и даром не работаю. Где пари, там и ставка.
– Резонно. И что на кону?
– Как вам такой интерес? – Вольдемар набрал сумму на экране айфона и показал дядюшке. – Но все, так сказать, «накладные расходы», а они будут, вы берёте на себя.
– Вот в этом всё ваше поколение, – усмехнулся тот. – Ну, что ж, я подписываюсь… И вот тебе фора: если проиграешь – платишь по счётчику. Если проиграю я, получишь на нолик больше.
– Ого! Вот это по-королевски! – Вольдемар сцепился с дядюшкой руками.
– Кто разобьёт? Синеголовый?
Вольдемар, глянул в сторону столика, за которым его приятель уже вовсю развешивал лапшу на загорелые ушки блондинки, и услышал, как та, надув губки, отвечает:
– Шарм-эш-Шейх? Да колхоз-колхозом, ноги моей больше там не будет…
– Гриня! – позвал Вольдемар. – К ноге!
– Это ты так с другом? – поморщился дядя Коля.
– У нас особые отношения.
– Вот об этом я и говорил. И любовь у вас – не любовь, и дружба – не дружба.
* * *
Егору досталась боковая верхняя полка. Сначала, под настроение, он слушал «Рамштайн», но потом, когда ритм ударных стал диссонировать с ритмом покачивания поезда, снял наушники. В голове вертелись самые мрачные мысли. Отвлёк Миха, подойдя к его полке:
– Ну, как ты?
– Да нормально. Как все.
– А все по-разному. Одни горюют, что Новый год придётся в поезде встречать, а другие даже радуются.
– А я знаешь, что подумал. Я ведь до последней минуты не знал, что ей подарить. А теперь этот вопрос отпал.
– Вот. Молодец. Находишь положительные аспекты.
– Ну, да. Я, кстати, сто лет в Москве не был. Может, я за эту поездку ещё спасибо ей скажу.
– Хм… Ну, тоже мысль. Отвлечься бы тебе надо.
Егор сполз на пол.
– Пойду пройдусь. Послушаю, что говорят. Отвлекусь.
– Правильно, сходи. А то смотреть на тебя стрёмно. А мне, знаешь, не до гуляний: напарник – такой хмырь. Его как будто бы и нет…
Держась то за края верхних полок, то за поручни, Егор, не спеша, двинулся через весь вагон в сторону туалета, прислушиваясь к тому, о чём говорят люди, делая в то же время вид, что это его ни капельки не интересует.
– …Не, какое постельное бельё?! Кто же в новогоднюю ночь спит!..
– …Только сегодня сессию закрыл, ну, хоть «старый Новый год» дома отмечу…
Перед тамбуром Егор задержался, потому что голоса были молодые, девичьи:
– …Это будет самый плохой Новый год в моей жизни… Я не могу жить без компьютера.
– Да брось, это же такое приключение!.. И, главное, как раз, что без компьютера!
– Да? А ты, давай, тогда и телефон свой отключи. А что? Шиковать, так шиковать!
Егор двинулся обратно.
– …Хорошо, хоть не на вахте. Да я б успел домой, но загулял. А потом уже смотрю, всё уже…
– …Поезд – это ещё что… Я шесть лет подряд Новый год не дома встречал.
– А где?
– В тюрьме…
– …Да я во время пожара в бассейне отсиделся, уж Новый год в поезде как-нибудь выдержу…
Он вновь оказался возле своей полки, и снова Миха был там.
– Пошли, пошли со мной, – зашептал он на ухо Егору, – посмотришь на моего напарничка…
Поравнялись с отсеком проводников. Напарник Михи, рыжий, худощавый и бородатый, пошатываясь в такт стуку колёс, сидел за столиком с закрытыми глазами. Раздался негромкий треск, и зазвучал искаженный голос:
– Дежурный проводник двенадцатого вагона!
Напарник, не открывая глаз, взял со стола рацию:
– Ну?
– Что, «ну»?! – рявкает рация.
– Дежурный проводник двенадцатого вагона Галактионов слушает.
– Срочно достаньте из багажного отсека контейнер и отнесите его в штабной вагон! Возьмите напарника, он тяжёлый.
– Ладно… – ответил Галактионов, положил рацию на стол и, привалившись к стенке, снова задремал.
Миха многозначительно посмотрел на Егора, тот понимающе кивнул.
– Поможешь мне контейнер отнести? – спросил Миха.
– Ладно.
Но только они отошли от двери, как в отсеке проводника вновь раздался скрипучий голос:
– Дежурный проводник двенадцатого вагона!
– Да? – отозвался Галактионов.
– Вы отнесли контейнер?
– Как раз собираемся.
– Отбой! Не нужен.
– Хорошо.
Миха и Егор вернулись к открытой двери отсека. Галактионов, скрючившись, как кот, спал на скамейке.
– Уважаю, – заметил Миха.
– Матёрый чёрт, – согласился Егор.
* * *
Вольдемар и Гриня в дублёнках и дядя Коля в волчьей шубе вышли на улицу и побрели по бульвару сквозь предновогоднюю столичную суету.
– Как тебе вот эта? Справишься? – указал дядя на дородную матрону на остановке маршрутки.
– Я, дядя, столько не выпью. Мы не договаривались, что она будет старше меня и страшнее, чем моя жизнь…
– Да я шучу, не кипятись. А вот эта как?
– Я б не против, но она с парнем… И лично мне он нравится больше…
– Тьфу ты! – сплюнул дядя Коля, а Гриня захихикал.
– Это теперь я шучу, – пояснил Вольдемар.
– Дурак ты, племяш, – отозвался дядя, – и шутки у тебя дурацкие.
Пройдя ещё пару шагов, они увидели просто, но со вкусом одетую девушку с очень чистым открытым лицом. Она грустно и мечтательно рассматривала выставленную в витрине кофейни семейку фарфоровых оленей.
Троица остановилась рядом.
– А как тебе вот эта, дядюшка? – тихо спросил Вольдемар. – Ну-ка, глянь на неё своим рентгеном. Подходит?
Не отрывая взгляда от девушки, дядюшка прищурился и процедил:
– Эта, Вольдемарчик, тебе точно не по зубам. Пойдём дальше.
– По зубам или нет, это уже моя проблема. Так даёшь добро?
Девушка отвлеклась от витрины и, встретив заинтересованные взгляды трёх мужчин, улыбнулась им и вернулась взглядом к оленьей семейке. Но лицо у неё при этом стало серьёзным и слегка настороженным.
– Ну, сам дурак, – процедил дядюшка. – Дерзай.
– А тебе она как? – обернулся Вольдемар к Грине.
– Худая какая-то… – сделал тот руками жест, показывающий бюст.
– Сам ты худой, – постучал Вольдемар Гриню по голове. И тут же обратился к незнакомке:
– Девушка, простите, можно с вами поговорить?
– Нет, – ответила та, отвернулась от витрины и пошла прочь.
– Девушка, подождите… – Он протянул руку, но она отшатнулась и ускорила шаг.
Вольдемар, азартно улыбаясь, обернулся к дяде Коле:
– Что ж, охота открыта. Мы с Гриней продолжим преследование дичи. Когда победа будет за мной, я позвоню, чтобы сказать, куда подъехать, убедиться. Если что-то понадобится, позвоню раньше.
* * *
– Слушай, Егор, я так понимаю, что на напарника мне надеяться не приходится, – Миха с мрачным видом отхлебнул чай из стакана с подстаканником.
– Похоже на то.
Они сидели в отсеке проводников, так как Галактион объявил, что он в отдыхающей смене и ушёл спать в купе.
– А ведь эта сволочь должна меня обучать… Опытный, блин, работник. Да ладно, я, конечно, и сам справлюсь. Но ты можешь меня подстраховать?
– В смысле?
– Ну, мало ли что. Вот я, например, пол буду вытирать, а кому-то что-то понадобится… Ну, или на станции, пока я документы проверяю, за порядком последить…
– Ладно, подстрахую.
В рации защелкало и замигал зелёный огонёк.
– Дежурный по двенадцатому вагону слушает! – схватил рацию Миха.
– Это начальник поезда. А вы в курсе, дежурный, что обращаться за помощью в выполнении ваших функций к пассажирам строжайше запрещено?
Миха выпучил глаза.
– А никто и не обращался, – заверил он. И, отстранившись от рации, наклонился к Егору и шепнул: – Прослушка.
– Нет никакой прослушки, – произнёс голос из рации. – Скажи-ка там своему дружку…Как, его, кстати, зовут?
– Егор, – упавшим голосом отозвался Миха.
– Скажи своему Егору, чтобы шёл к начальнику поезда. И флейту свою пусть прихватит.
В рации снова затрещало, а потом всё стихло. Егор поднялся:
– Пойду схожу.
– Вообще-то ты не обязан… – заметил Миха.
– Да мне не трудно, – пожал плечами Егор. – И даже интересно, зачем это я вашему начальнику понадобился. Ещё и с флейтой. И как он вообще про меня узнал?..
* * *
Пристегнув футляр с флейтой к ремню, Егор прошёл шесть вагонов, празднично украшенный вагон-ресторан и оказался в штабном. И сразу же нос к носу столкнулся с начальником поезда – человеком в синей форме, с короткой седой шкиперской бородкой.
– Добрый вечер, Егор, – приветливо кивнул тот.
– Здравствуйте.
– Заходите ко мне, присаживайтесь. Чай, кофе?
Они сели за столик в просторном купе на одного человека.
– Да я только что напился. Мы как раз чай пили, когда вы позвонили.
– Ну, что ж, не хотите, не надо. Вы, кстати, курите?
– Нет.
– Похвально.
