Нет, не просто так на душе у Ивана муторно.
Коровешка и та вон, раньше-то кормилицей была, а сейчас, едрит твою промокашка, в одни убытки вводит. То комбикорм ей напасай, то за всякие уколы-прививки плати — раньше-то в голову никому не приходило за коровьи прививки от болезней деньги сдирать, — то налог какой-то дурацкий придумали. Скоро, поди, за Марью налог принесут, совсем уж одурели, готовы кожу с людей сдирать. «Только, — думает Иван, — я им так скажу: не стану я за нее налог платить, забирайте ее себе, кикимору старую. Раньше-то была баба, как баба — румяна, да с косой, да прытка в хозяйстве. А сейчас на кого похожа? И ноет все, и ноет: то про детей, то про денег нехватку, то про болезни свои. Как будто у него, Ивана, ничего не болит. Вон вчерась с покоса еле живой пришел, а надо было еще литовки отбить на завтра себе да соседу. Болит у него все, еще как болит! Но ему никакого лекарства не надо. Тьфу на него, на лекарство! Бутылочку бы — вот и все лекарство. Так ведь у Марьи разве выцарапаешь деньгу? Аж до визга доходит: «A-а, опять ты про эту отраву? Душу скоро продашь за нее, окаянную!» Известно дело, баба — слово впереди мысли скачет. Не боится ведь, — ой, не боится! — что дурным-то словом беду может
накаркать.
