Времени до начала конференции оставалось мало, но Платон не воспользовался гравилетом. Раньше эти аппараты были с кнопочным управлением, удобные и безопасные: ткнул пальцем в кнопку, назвал адрес — и лети.Теперь гравилеты управлялись биотоками мозга и требовали целеустремленного внимания. Платон же был страшно рассеян. Мысль его работала скачками, прыгая с предмета на предмет, и искусственный мозг буквально закипал, не в силах разобраться в хаосе пиков и провалов, вычерчиваемых осциллографами. В конце концов срабатывал блок самозащиты, машина приземлялась и категорически отказывалась следовать дальше. Дошло до того, что некоторые гравилеты запомнили его и просто-напросто не открывали ему двери… Нет, что там ни говорят об устарелости и допотопной медлительности автомобилей, — насколько же они надежнее всех этих новинок!
Недовольно щурясь от яркого солнечного света, Платон подошел к оранжевому столбику на тротуаре, нажал кнопку вызова. Через минуту низкая серая «черепаха» мягко опустилась на мостовую. Он вошел в предупредительно распахнувшуюся дверь, и почти тотчас под полом приглушенно взвыли моторы. Накачав воздушную подушку, машина скользнула вперед.
Платон опустился на пневматическое сиденье, уперев колени в круглый столик посредине кабины, и в который раз попытался предугадать, каким именно аргументом сразит его профессор Степанов. А что у того заготовлен неожиданный козырь, он не сомневался.
Психология роботов — тонкая вещь. Тонкая и опасная. Страшен ум беспощадный, прямолинейно логичный, лишенный каких бы то ни было эмоций. Но не страшнее ли этот же ум, способный оценивать свои и чужие поступки не только с точки зрения рациональности? Ведь как ни приближай чувственный комплекс роботов к человеческому, они как те математические кривые, которые вечно сходятся и никогда не сольются.
Профессор будет оракулоподобно вещать эти прописные истины, не подкрепляя их ни единым фактом. Да эти истины и не нуждаются в фактах: именно потому, что они прописные.
А Платон отстаивает другую точку зрения. Почему мы так пугаемся этих слов: «эмоциональный робот»? Да, мы, конечно же, используем машинный разум. Но в полной ли мере? Используем там, где нужен сухой расчет, где нужна строгая логика умозаключений. И… самозабвенно мучаемся, когда речь заходит о новых формах в архитектуре или, скажем, оригинальных фасонах мужских костюмов. Эти добровольные мучения по старинке называют творчеством. Считается, что они доставляют человеку высшую радость бытия — радость созидания. А кто-нибудь подсчитал, сколько часов, дней, жизней уносят ежегодно у человечества эти самые радости созидания?
Так размышлял Платон, готовясь высказать заветные свои мысли на конференции. Доклад, вероятно, встретят в штыки: легко ли поверить в то, что машины могут заменить человека и в сфере его творческих исканий? От Платона потребуют фактов — точных, проверенных фактов, занесенных в лабораторный журнал. Ну что ж, факты будут…
Платон запустил руку в шевелюру. Он знал, что некрасив. Никакие ухищрения, никакая косметика не могли скрасить недостатки его широкоскулой, носатой, губастой физиономии. Но ведь должен же существовать тот единственный вариант прически, который сделает его лицо хотя бы просто приятным! Он так и не нашел этого варианта за долгие годы… Но сегодня он продемонстрирует его! Зал изумленно ахнет, когда Платон предстанет перед участниками конференции этаким симпатичным красавцем — кудрявым или… может быть… с пробором в волосах?.. Ну, об этом позаботится «Маэстро» — Малый Экспериментальный Самостоятельно Творящий Робот, над созданием которого с таким упоением трудился Платон и его лаборатория все последние месяцы. Во всяком случае, «преображение» Платона будет довольно веским аргументом в пользу машин, наделенных чувственным комплексом…
Резкий толчок вернул Платона к действительности. Поворот, еще поворот — и у подножья пологого холма показалось здание экспериментальной лаборатории психики роботов.
Платон выскочил из машины, быстрым шагом прошел в лабораторию и по винтовой лестнице черного хода спустился в подвал, куда за неимением места временно поместили «Маэстро».
В подвале царил полумрак. Включив освещение, Платон секунду поколебался, потом дернул рубильник, подключавший электронного парикмахера к сети, и решительно уселся в кресло.
На его плечи мягко опустилось сверкающее полушарие, заработал аппарат кондиционирования воздуха. Внутри полушария вспыхивали и гасли индикаторы: «Маэстро» изучал клиента.
Обычно Платон стригся в маленькой парикмахерской возле своего дома. Там работал старенький робот одного из первых выпусков его же, Платона, конструкции. Не обладая ни каплей фантазии, он просто спрашивал, какую прическу делать; и действовал по заданной программе, развлекая клиента вчерашними новостями. Старик был болтлив, не умел улавливать настроение клиента и не имел кнопки отключения речи. Теперь парикмахеры без таких кнопок не выпускаются.
Робот, которому он сейчас доверил себя, тоже не имел этой кнопки. Платон посчитал ее лишней: «Маэстро» — в какой-то степени эстет, он не станет раздражать клиента праздной болтовней.
— Ну что ж, начнем! — решительно произнес робот, закончив обследование.
— Ты бы хоть спросил, какую стрижку я желаю.
— Зачем? — искренне удивился «Маэстро».— Ведь я специалист и в прическах разбираюсь лучше вас. Моя задача — отразить во внешности клиента истинно прекрасное…
— Твоя задача в первую очередь — исполнять желания человека,— сурово возразил Платон.— Может быть, я пожелаю прическу «Майское утро»?
— Невозможно, совершенно невозможно! — заволновался робот.— «Майское утро» хороша для слегка вытянутых голов и мелких черт лица. Ваша же голова круглая, неправильной формы…
— Хватит, хватит! — поспешно перебил Платон.— Я прекрасно знаю свои недостатки и вполне доверяю тебе. Но все же покажи сначала, каким я представляюсь в твоем воображении.
— Пожалуйста,— неохотно согласился робот.
Внутри полушария вспыхнул маленький экран. Волосы у Платона встали дыбом. Половина головы была тщательно выбрита, по другой ветвились какие-то странные зигзаги. Ближе к макушке они незаметно переходили в аккуратно выстриженный треугольник. Брови были пробриты в тонкие ниточки и зачем-то разделены пополам…
— Ты с ума сошел! — ужаснулся Платон.— Да ты соображаешь, что хочешь сделать?!
— Отлично соображаю. Такая прическа подчеркнет все мужественное и решительное в вашем лице. Она откроет ваш умный лоб…
— Мне не нужен умный лоб, — заторопился Платон, — мне нужна красивая модная прическа.
Робот презрительно фыркнул.
— Мода! Пожалуйста, не произносите этого слова. Вы странные существа — люди. Вместо вдумчивого, логического подхода к своей наружности, вместо поиска того единственно прекрасного сочетания, которое позволит слить в неразделимое целое форму и содержание, вы готовы всячески уродовать себя в угоду этому непостоянному поветрию…
Платон перестал вслушиваться в сентенции, изрекаемые разошедшимся роботом. «Возможно, — размышлял он, — у «Маэстро» каким-то образом трансформировалось само понятие человека и он видит сейчас во мне своего… пусть более совершенного… а может быть, наоборот — более несуразного… но тоже механического собрата? Во всяком случае, робота такая прическа могла бы и украсить…» Впрочем, размышлять было некогда.
— Довольно демагогии! Я приказываю постричь меня под «Майское утро»! — категорически потребовал Платон.
«Маэстро» тяжело вздохнул.
— Лучше не просите. Все закипает во мне, когда я слышу такое глупое, несуразное требование.
— Хорошо! В таком случае я отказываюсь стричься, — угрожающе заявил Платон, приподнимаясь.
Мягкие края полушария вдавили его в кресло.
— Я страшно огорчен,— сказал робот,— но отпустить вас не могу. Это значило бы, что я не выполнил своего предназначения. Придется уж немного потерпеть. Сейчас вы недовольны, но с течением времени привыкнете к своему облику и поймете, что он для вас единственно возможный.
Платон почувствовал, как между лопатками заструился холодный пот. Чтобы оттянуть время, он попросил снова показать проект предполагаемой прически.
— Послушай,— кротко сказал он, стараясь унять дрожь в голосе.— То, что ты предлагаешь, совершенно нерационально. Ну, какая во всем этом красота?
— Вы мыслите старыми категориями, — усмехнулся робот. — Для вас красиво то, что приглажено, подровнено, зализано. Настоящая же красота не имеет ничего общего с красивостью. Она должна будоражить воображение, проводить определенную мысль… Впрочем, хватит! — перебил он сам себя.— Вы меня разволновали, а мое дело требует спокойствия. Не дергайтесь! Я обязан быть жестоким ради вашего же блага.
— Остановись, паршивый эстет! — заорал Платон срывающимся от бешенства голосом.
Колпак больно вдавился в плечи. Платон замотал головой. Тотчас два захвата аккуратно прижались к его щекам. Платон представил, какой хохот поднимется в лаборатории при его появлении, и беззвучно заплакал…
Через минуту колпак взмыл вверх.
— Вот теперь вы красивы! — медовым голосом произнес «Маэстро» и подкатил к нему зеркало. Платон подумал, что сейчас сойдет с ума: на него глядело чудовище. Вне себя от ярости, он с воплем пнул зеркало ногой. Посыпались осколки. Блуждающий взгляд Платона упал на увесистый гайковерт, валявшийся в подвале с незапамятных времен. Платон с натугой вознес его над головой и застонал от наслаждения, когда сверкающее полушарие электронного парикмахера брызнуло мириадом разноцветных искр.
…На улицу он выбрался, закрывая голову полой пиджака. О счастье! — у подъезда стоял свободный гравилет. На этот раз внимание Платона не рассеивалось. Гравилет как по ниточке несся… к ближайшей парикмахерской.
Лаборанты буквально остолбенели, один из них даже схватился за сердце, когда Платон ввалился в лабораторию безволосый и безбровый.
Он уперся в присутствующих свирепым взглядом, и лаборанты проглотили улыбки, а у помощника было не на шутку испуганное лицо, когда он докладывал:
— Наконец-то нам повезло. Ученый совет разрешил использовать «Маэстро» в качестве иллюстрации к докладу. А профессор Степанов, как официальный оппонент, согласен быть первым клиентом. Мы можем перенести робота в конференц-зал…
— Можете! — рявкнул Платон.— Бегите за ним! Толкайтесь на лестнице! Отпихивайте друг друга локтями! Только… не забудьте захватить «авоську» с самыми мелкими ячейками!
