Так повторялось каждый раз, когда пушер приезжал к старику. Ему приходилось снова и снова выслушивать одно и то же, и он терпеливо ждал. Он видел, что глаза старика уже оживил нездоровый блеск. Старик нервно кусал губы и беспрестанно их облизывал. Он всё говорил и говорил, но взгляд его был прикован к вожделенным кускам мяса.
— Ты молодой, не помнишь, как мы до этого докатились. А я тебе расскажу. Вначале эти козлы, «зелёные» то бишь, начали защищать всякую дичь лесную. Мол, вымирают, разнообразие видов, и всё такое. Запретили на них охотиться, значит. Ну, ладно. Мне-то что? Я не охотник, хотя парочку этих козлов зелёных с удовольствием бы подстрелил. Ну, ладно
нельзя, так нельзя. Потом они принялись защищать рыбу: китов там всяких, дельфинов и прочую селёдку. Дескать, они чувствуют боль, как и человек. Ты-то, овца зелёная, откуда знаешь? Ты ж овца, а не селёдка! Испокон веку люди ловили рыбу и никому ничего не болело. А тут — на тебе! Вдруг заболело. Я тебе так скажу: больно этим китам или не больно, — её, эту рыбу, сколько ни лови, а её всё больше и больше становится. Ибо, как всякая тварь, плодится она без всякого удержу. Эдак в океане и места свободного не останется. Плюнуть некуда будет. Всё в этой рыбе будет.
Старика отвлёк шум: две белки в соснах затеяли догонялки. Они прыгали с ветки на ветку, а потом подбежали к людям и застыли на задних лапках, ожидая, что люди дадут что-нибудь вкусненькое. Люди попались какие-то странные: они не улыбались и не протягивали еду на раскрытых ладонях.
