Мариша вела машину по безлюдной трассе, рассеянно глядя на дорогу. Утренний туман еще плавал в воздухе и нехотя разрывался неярким светом редких встречных автомобильных фар.
В кармане у Мариши лежал адрес – деревня Бараний Рог. Ехать надо было ровно 300 километров от города куда-то на север области. Через полтора часа езды по обочинам перестали мелькать серые домишки заброшенных деревень. Поля, поля… Остались только поля, похожие на безбрежные океаны – желтовато-зеленые, беспокойно колыхающиеся от ветра и окаймленные по краям россыпями ярких васильков.
На заднем сиденье машины валялась сумка с бельем и теплым свитером. Рядом – упакованный в полиэтиленовую пленку завтрак (бутерброды с окороком и сыром и жареные пирожки с капустой) и бутылка с питьевой водой.
Спидометр показывал 90 км/час, дорога была почти пустынной и скучной, и Мариша равнодушно смотрела вперед.
***
– Не сочтите меня идиотом, но ежели научный прогресс не в силах помочь Вам, то обратитесь к потусторонним силам.
– Что?! – Мариша не поверила своим ушам. – К… к чему?!
Доктор Тиус, терапевт, седовласый красавец и галантный кавалер, осторожно прокашлялся и, внимательно разглядывая ногти на своих длинных ухоженных пальцах, спросил:
– Вы – верующая? Вы начали читать конкурсный рассказ. В конце произведения обязательно поставьте ему оценку!посмотреть условия конкурса
Мариша поперхнулась. Если честно, то в церковь она не ходила. Правда, в детстве ее окрестили. Но теперь Мариша не знала – верит ли она в Бога. Когда такой вопрос возникал, она начинала долго и пространно рассуждать о мироздании, о строении Вселенной, о сложности человеческого организма. Еще Мариша знала точно, что после смерти она не исчезнет и не превратится в обычный корм для червей. Потому что если бы жизнь заканчивалась телесной смертью, то это означало бы, что Вселенная наша слишком примитивно устроена. Вернее, создана. А в последнее Мариша не верила, как и в то, что человеческий разум – единственный и совершенный. Ведь кто-то создал и его. А значит – творец существует. Быть может, он и есть Бог? Если да, то в такого Бога она верит. Потому что это очевидно.
Доктор понял Маришино молчание по-своему:
– У каждого свой путь к Господу. И Вы его найдете. А пока Вам надо обрести телесное здоровье, вылечиться. Я, к сожалению, помочь Вам не могу. Но у меня есть приятельница, замечательная, скажу Вам, женщина. Просто чудеса творит! Живет в каком-то скиту, уже много лет отошла от мира. Детей нет. Со всей России к ней едут. Поверьте, Мариша, земная жизнь стоит того, чтобы за нее цепляться. А туда (доктор поднял вверх указательный палец) Вы всегда успеете, дорога-то у всех одна – мимо не пройдете…
***
Мимо – нет. Но и раньше всех Туда почему-то не хотелось…
***
Плохо Марише уже 13-ть дней. “Чертова дюжина”, – сквозь болезненный туман думает она и начинает кашлять, потому что в горле першит как при хорошей простуде. Еще и глаза слезятся, и руки начинают дрожать в самый неподходящий момент.
С каждым днем становится все хуже и хуже. Мариша похудела, осунулась, кожа стала желтой и сухой, как пергамент. Иногда кажется, что даже череп изменился – подбородок вытянулся, и голова приняла форму треугольника. Но что страшнее всего – стали выпадать волосы. Они лезли клочьями, пучками, осыпались бесшумным дождем на Маришины плечи.
– Господи! – воскликнул главный, когда Мариша пришла в редакцию с больничным листом, – посмотри на себя – одни глаза остались!..
Глаза, действительно, стали невероятных размеров – как бильярдные шары, большие и выпуклые. Радужка, когда-то шоколадно-коричневая, поблекла, пожелтела и приобрела цвет наспех заваренного чая.
В первые дни новой болезни это не мешало ей работать. И что может помешать, когда основной “рабочий орган” – голова – не болит? В перерывах между чашками чая и кофе Мариша старательно жевала какие-то противопростудные пастилки и кусочки лимона. Боль на время отступала, но потом возвращалась вновь. Так длилось неделю.
Первым не выдержал главный:
– Чтобы завтра я тебя здесь не видел. Даю неделю, вылечишься – приходи. Такая ты мне не нужна, бацилла ходячая.
Мариша хотела возразить – назавтра у нее было запланировано серьезное интервью, о котором она договаривалась почти месяц. Но не успела открыть рот – горло словно опалило огнем, кислород перестал поступать в легкие, и Мариша потеряла сознание.
Очнулась она от резкого запаха нашатыря. Рядом стояла секретарша Наташа и испуганно моргала ярко накрашенными глазками. В одной руке у нее был стеклянный пузырек, в другой – сложенный вчетверо носовой платок.
– Извини, Маришечка, я тебя этой гадостью измазала. Но ты никак в себя не приходила…, – Наташа виновато улыбнулась.
– Может, “скорую”? – пробасил откуда-то сверху голос фотографа Преображенского. Он стоял в изголовье кушетки, на которой лежала Мариша.
Мариша с трудом попыталась помотать головой:
– Не надо…
***
“Скорая” – лишняя трата времени. Мариша это уже давно для себя решила. Во-первых, ждать долго. Во-вторых, все в ней на “скорую” руку. Как анальгин – боль снимет, но не вылечит.
На следующий день, проклиная все на свете, Мариша взяла-таки больничный и обреченно вручила себя в руки медицины. В поликлинике ей “достался” пожилой интеллигентный доктор в дорогих очках. У него были тонкие пальцы музыканта и аккуратная бородка а-ля-Чехов. “Д-р Тиус” – представлялся бэйдж, также аккуратно прикрепленный на нагрудный карман белого халата.
Он внимательно осмотрел Маришу, послушал ее легкие, бронхи, поковырял тонкой металлической палочкой в Маришином горле, но ничего серьезного не обнаружил.
– Не хочу Вас обидеть, но мне кажется – Вы абсолютно здоровы, – эскулап снял очки, потер указательным пальцем переносицу и с извиняющимся видом пожал плечами: – Абсолютно…
Какая самоуверенность! Визуальный осмотр за пару минут и – диагноз! Десять минут назад Мариша подробно распиналась об “огне”, который периодически “сжигает” кислород” в ее горле и мешает дышать, о вчерашнем инциденте в редакции, когда она при всем честном народе грохнулась в обморок, о неожиданных приступах кашля и головокружениях.
И доктор слушал с неподдельным интересом, кивая седой головой и делая пометки в больничной карте. Потом он что-то пробормотал себе под нос по латыни и протянул Марише стопку маленьких разноцветных бумажек – направления на всевозможные обследования.
***
Через четыре часа усталая и измотанная Мариша вышла из здания поликлиники. Было жалко денег – приличную сумму, которую хотела отложить на новую мебель. Но мебель подождет, а ждать результаты анализов несколько дней – это выше ее сил. Поэтому нужные бумаги с непонятными отметками-закорючками были получены в тот же день.
С ними она снова отправилась к седому доктору.
– Дорогая моя, – врач разложил перед собой разноцветным пасьянсом проштампованные Маришины листочки, вздохнул, перетасовал их сухопарой рукой, снова вздохнул и повторил: – Дорогая моя, если у Вас что-то есть, то это уже не ко мне.
Мариша удивленно вскинула брови. День, потраченный зря, убитый напрочь запахами антисептиков, деньги, выкинутые в никуда. Мариша была уверена в волшебной силе российских дензнаков. Вот доктор посмотрит, думала она, обнаружит – что к чему, скажет, что я делала не так и пропишет нужные лекарства. Я их выпью и вылечусь.
– Смотрите, – доктор ткнул наугад в один из листочков, – “без патологических изменений”. Это легкие. “Без патологии” – это бронхи. “Содержание эритроцитов в норме” – это кровь. Детка – Вы здо-ро-вы! И если Вас, простите за черный юмор, в ближайшее время не переедет асфальтоукладчик – жить будете долго и счастливо.
– Но я же задыхаюсь, – растерянно пробормотала Мариша.
Доктор вздохнул:
– Аллергии у Вас тоже нет.
– Тогда что у меня?! – неожиданно громко выкрикнула Мариша.
Доктор виновато улыбнулся и как-то ободряюще кивнул ей:
– Простите, Мариночка, но единственное, чем могу помочь – совет…
***
Удушья теперь возникали все чаще – Мариша научилась предчувствовать их. Обычно каменная тяжесть в горле появлялась после обеда, часа в три дня. К этому времени Мариша держала наготове баллончик с анти-астматическим аэрозолем. Спазмы на некоторое время отступали. Каждый приступ длился по несколько минут, не больше. Жизнь внезапно поделила распорядок дня на “до” и “после” – успеть всё сделать ДО приступа и распланировать последующее. Времени стало катастрофически не хватать, причем, настолько, что Марише в ультимативной форме предложили взять еще один больничный.
И тогда она решилась.
***
В деревню Бараний Рог Мариша выехала на рассвете. К полудню она рассчитывала быть уже там. Дорога была хорошая, погода безветренная, и дышалось тоже пока легко. Вдоль всей дороги стояли указатели, и Мариша, к своему великому изумлению, легко ориентировалась на незнакомой трассе.
Через два с половиной часа пути она увидела скромный синий щит с белой надписью – “Бар. Рог – 20 км.” И указатель на свороток вправо. Еще через 15-ть минут она медленно подъезжала по укатанной лесной дороге к маленькой неприметной деревушке, спрятавшейся между высоких вековых елей. “Странно, – подумала Мариша, – еще метров 300 назад лес был смешанный, светлый, и вдруг – глухой ельник. Наверное, я что-то просмотрела…”.
У невысокого забора она остановилась. В принципе, ехать дальше было некуда, тупик. Дорога резко обрывалась перед этим самым забором – низким, не больше метра в высоту, но достаточно крепким и ухоженным. За забором был огород – соток десять картошки, гряды с морковью, свеклой, чуть правее – парники с огурцами, кабачками и прочей нужной зеленью. Чувствовалась крепкая хозяйская рука. Дом Мариша заметила не сразу. Он стоял особняком, в тени высоченных кустов ирги и сирени, выложенный из крупного белого кирпича. Вокруг дома был палисадник, огороженный фигурно вырезанными реечками.
“Вход, видимо, за палисадником, значит, мне придется лезть через крапиву”, – Мариша внимательно оглядела местность. Вдоль забора не было ни тропинок, ни дорожек. Даже трава была не примята – видимо, здесь редко ходят. Что там дальше, за этим белым домом, она тоже не видела – деревья росли плотной стеной.
Но само странное, на что Мариша не сразу обратила внимание – это тишина, лесная, таежная, безмолвная тишина. Не было слышно человеческих голосов, лая собак, переклички петухов и прочей живности. Только пчелы жужжали где-то вдалеке, да и то как-то нехотя, словно от скуки. “Наверное, это хутор, – решила для себя Мариша. – Но как же доктор? Ведь он сказал – скит?.. А если это скит, то где высокий забор из остроконечных бревен, где сторожевые псы, угрюмые личности в темных одеждах?..” – о скитах Мариша читала очень мало и очень давно, в какой-то художественной книжке про дореволюционную Россию, оттуда у нее и такое представление. Домик же, перед которым она стояла, на скит похож не был.
– Эге-гей, господа! Не подскажете, где найти хозяйку? – неожиданно для себя громко и пронзительно закричала она. И вздрогнула – совсем рядом, почти над самым ухом хрипло прошелестело:
– Я хозяйка…
Мариша резко обернулась и увидела перед собой сухощавую женщину средних лет. Одета она была не по-деревенски – в легких спортивных брючках цвета топленого молока, в белоснежной футболке с коротким рукавом и ярко-желтой ромашкой на груди, на голове – красная бейсболка с длинным козырьком. В одной руке у нее были грабли, в другой – старое ржавое ведро.
От неожиданности Мариша растерялась.
– Я ищу Ванду Львовну…
Женщина внимательно оглядела Маришу с головы до ног, словно оценивая и спросила:
-Зачем?
-У меня рекомендация от доктора Тиуса, Бориса Семеновича. Сказал, она сможет мне помочь…
Женщина еще минуту не моргая смотрела на Маришу, потом развернулась, кивнула головой в сторону дома, как бы приглашая, и, не оглядываясь, зашагала по крапиве вдоль забора.
Калитка оказалась совсем рядом – Мариша не разглядела ее из-за буйных зарослей репейника и крапивы. Но, ступив во двор, она опять удивилась несоответствию – словно шагнула из одного мира в другой. Аккуратная дорожка от калитки до крыльца была выложена разноцветным кирпичом и посыпана светлым серебристым песком.
Взойдя на крыльцо, женщина остановилась, сняла бейсболку и поправила темно-русые, замотанные на затылке небрежным узлом волосы:
-Я – Ванда Львовна. А ты?..
И не дожидаясь ответа, спросила:
– … Майя?
Мариша почему-то засмущалась:
-Нет, я Марина.
В доме, куда следом за хозяйкой вошла Мариша, “деревенскость” не чувствовалась вообще. Такой дом, скорее, мог принадлежать искушенному и избалованному городскому жителю, а не одинокой затворнице.
– Я живу не одна, – словно прочитав мысли, прервала Маришино молчанье Ванда Львовна. – И ты не одна…
Мариша мысленно усмехнулась – тетенька, видимо, еще и психотерапевт, будет копаться в прошлом и успокаивать настоящее.
– Садись, – хозяйка указала на низкий диванчик у самого окна.
Мариша послушно присела и только теперь почувствовала безграничную усталость во всем теле. Часы показывали половину четвертого, в пути она была около пяти часов. К тому же кашель до сих пор не наступал. И это настораживало.
– Не бойся, – хозяйка села рядом и осторожно похлопала Маришу по плечу, – ничего больше не бойся.
Неизвестно откуда в комнату ворвался легкий ветерок с неожиданным запахом только что разрезанного арбуза. “Сейчас начнется приступ”, – успела подумать Мариша и провалилась в глубокую бездну-сон.
***
Первое дерево, которое Мариша посадила, было случайным. Ей тогда едва исполнилось девять лет. Она гостила у бабушки в деревне, вдали от городского шума и родительского присмотра. Через два дома жил мальчик, маришин одногодок. Он всегда бегал босиком, не боясь напороться на осколок бутылки или острый камень, в широких сатиновых трусах, вместо шорт и отцовской кепке-шестиклинке. Когда было прохладно, он натягивал на худенькие плечи невероятно красивый – ярко-голубой, с непонятной вышивкой на груди – свитер. Еще у него был велосипед “Орленок” с потускневшими рамами и багажником, на котором он катал иногда Маришу до леса и обратно.
Тропинка к лесу была извилистой, узкой, но укатанной и без выбоин. Она тянулась от самой деревенской окраины, вдоль горохового поля, и терялась между елей и сосен заблудившейся путницей. По ней легко ехалось, и дорога не казалась длинной. В сам лес они не заезжали – боялись. Так – доедут до опушки и обратно. Только однажды они свернули в сторону – мальчик резко дернулся вправо, руль не удержался в его еще не очень сильных руках, и гордый “Орленок” с двумя испуганными детьми вдруг выскочил на незнакомую дорожку, которую до этого они никогда не видели. Мариша закричала от неожиданности, мальчик выпустил руль, и велосипед повалился на бок.
– Смотри, мы дерево сломали, – мальчик вылез из-под велосипеда, помог подняться Марише и, оглядывая местность, ткнул пальцем в лежащее поперек дорожки тоненькое деревце.
– Это не мы! – испуганно вскрикнула Мариша. И чего она тогда испугалась? Рядом никого не было, никто ничего не видел. – Оно же с корнем вырвано… А если бы мы на него налетели, то у него ствол бы пополам сломался – смотри, какой тоненький…
Деревце они тогда забрали с собой. Мальчик сначала наотрез отказался везти Маришу с ним:
– Иди тогда пешком, если такая умная!
Но потом передумал. Вытащил из кармашка веревку, кое-как приладил саженец к велосипедной раме, усадил Маришу на багажник, и они покатили в сторону дома.
Дерево оказалось кленом. Посадили его напротив бабушкиного дома, на поляне через дорогу.
Потом была школа, седьмой класс. На одном из субботников они высаживали тоненькие тополя в новом, только что отстроенном микрорайоне. Тополя были Марише по плечо, и она еще подумала тогда – доживет ли до того времени, когда кроны этих деревьев дотянутся до пятого этажа? Через несколько лет родители переехали в другой город.
Последним деревом была туя, купленная в магазине “Цветы” и пересаженная Маришей из пластикового горшка в новый, подаренный мамой на день рождения.
***
Проснулась она уже вечером. Гостеприимная хозяйка уложила ее на широкую кровать, раздела и накрыла свежей простыней. Мариша нехотя открыла глаза и машинально пошарила рукой под подушкой – искала аэрозоль. Затем она откинула простыню и резко села на кровати.
Дикий маришин вопль разорвал вечернюю тишину лесного хутора. Еще пару минут эхо ловило отголоски безумного крика и шаловливо подкидывало их послушным мячиком над хмурыми кронами деревьев.
– Чего раскричалась? – рядом, словно из-под земли, возникла хозяйка. В руках она держала пульт от телевизора и покачивала им словно дубинкой. – Ты мне всех тут перепугаешь.
Мариша заплакала. Она хотела объяснить Ванде, что произошло, но слезы душили ее, мешая говорить. Тогда Мариша сползла с кровати, выпрямилась во весь рост и обреченно скинула с себя простыню:
– Вот…
Хозяйка, чуть склонив голову набок, равнодушно оглядела Маришу и пожала плечами. Похоже, она не удивилась увиденному.
– Вот…, – растерянно повторила Мариша и для верности ткнула себя желтым скрюченным пальцем в высохший как пергаментная бумага живот.
Ванда Львовна вздохнула, положила на тумбочку пульт и вплотную подошла к Марише. Правой рукой она провела по Маришиной совершенно лысой голове и улыбнулась. Мариша горько завыла. Хозяйка подняла упавшую простыню и бережно закутала вздрагивающую Маришу:
– Успокойся, дурочка…
Слова Ванды подействовали как приказ – Мариша замолчала. Только всхлипнула еще пару раз – и всё.
– Сейчас поужинаем, поболтаем, посплетничаем, если захочешь…
Мариша покорно побрела рядом с Вандой, чувствуя на своем плече ее легкую, почти невесомую руку.
Мир опять раскололся на две половины – теперь уже ДО и ПОСЛЕ приезда в скит. ДО была обычная жизнь, пусть с необъяснимой тревогой, но и надеждой на лучшее; ПОСЛЕ же осталась только тревога и еще что-то. Мариша когда-то писала о таком чувстве. Сейчас она почему-то забыла, как оно называлось, в голове вертелись только банальные фразочки – “пугающая неизвестность”, “всепоглощающая бездна безумия”, “знак бесконечности”…
***
Бараний Рог – обычный хутор. Ванде он достался от матери. Новый каменный дом Ванда поставила уже сама. Когда-то у нее была семья – муж и три сына. Где они сейчас – Ванда не рассказывает. В определенный момент и по одной только ей известной причине они перестали для нее существовать. Из всей родни у Ванды есть только племянница – высокая хмурая девушка с длинной, ниже пояса, толстой косой. Племянница появляется раз в две недели – приезжает на старой “шестерке” “жигулей” поздно вечером, выгружает из багажника шуршащие пакеты с продуктами и прочими нужными товарами. Затем, ловко подхватив весь груз, пробирается сквозь крапиву к калитке и эдакой горой, увешанной со всех сторон мешками и мешочками, осторожно идет по дорожке из цветного кирпича к дому.
Они долго шушукаются с Вандой, иногда даже слышен их приглушенный смех. На следующее утро племянница уезжает – она идет к калитке, высоко подняв голову, расправив плечи и умиротворенно улыбаясь. В руке у нее всего одна сумка. Через несколько минут за забором слышны звуки отъезжающей машины.
Мариша племянницу видела всего три раза.
***
С приездом в скит время для Мариши остановилось. Нет его, времени. Есть только сама Мариша как часть мироздания, Ванда как центр этого мироздания и дом из белого кирпича и разбегающимися по саду цветными дорожками. Дом – это вселенная, а дорожки – путевые знаки бесконечности по ней.
Теперь Мариша часто гуляет по этим дорожкам. Ей приятно бродить босой и пальцами ног захватывать серебристый песок. Иногда песчинки попадают в маленькие складочки кожи на высохших ступнях и осторожно щекочут когда-то чувствительные пятки. Раньше Мариша боялась щекотки, а теперь не боится. Она теперь вообще ничего не боится. У нее многое притупилось. Вернее – нет. Она многое поняла. Здесь, в скиту, у Ванды, появилась возможность все обдумать, обсудить с самой собой, принять кое-какие решения, на что раньше времени у нее не хватало. Мариша очень много думает – иногда она даже не спит сутками, гуляет по саду, погружая ноги по щиколотку в теплый песок. Она многого не успела в жизни. Хотя Ванда считает, что свою миссию Мариша уже выполнила. Мариша пока с ней не согласна. Вообще Мариша очень часто спорит с Вандой. Наверное, поэтому она так надолго и задержалась здесь. Некоторые гостят у Ванды не больше недели. Один вообще пробыл три дня. А Мариша уже шестую неделю.
***
Предназначение в жизни у Мариши было до смешного простым – посадить дерево.
– Ванда, это несерьезно, – Мариша читала про предназначения. Они поражали глобализмом и размахом – спасения миров, человечеств, миллионов душ… А у нее – дерево посадить. Идиотизм какой-то. Ради этого не стоило и родиться.
– Ты не права, – Ванда никогда не горячится, она спокойна как стадо бегемотов, – жить стоит и ради одного глотка воздуха.
Мариша кривит в усмешке губы:
– Меня, наверное, по ошибке сюда забросили…
– Тебе по ошибке дали лишнюю извилину, – выражение лица Ванды непроницаемо. – Я всегда была против помещения разума в тело женской человеческой особи.
Мариша замолкает. Да уж – дожить до 33-х и стать просто “женской человеческой особью”. Ванда же смотрит на нее огромными желтоватыми глазами, в которых, как в летнем озере, плещутся неизвестно откуда взявшиеся блики, смотрит внимательно, точно хочет пронзить, и молчит. Мариша знает, что Ванда спокойно читает все ее мысли, но по привычке пытается возражать вслух. Ванда не перебивает.
– Ванда, что значит земное дерево в масштабах мироздания? Объясни мне, глупой.
- Дерево – это жизнь.
Вот так – коротко и просто…
Маришино предназначение на Земле закончилось четыре месяца назад. Видимо, она не заметила какого-то знака-оповестителя.
– Никто не замечает, – успокоила ее Ванда. – Потому что все доживают еще человеческим умом.
***
Вот тогда-то и начались удушья. В организме начали происходить внутренние изменения, и кислород с каждым днем становился все опаснее.
А потом Мариша стала исчезать под сухой пергаментной кожей, шуршащей осенним листом при любом прикосновении…
– Боже, я – гуманоид…, – успела подумать она в Первый День Осмысления. И не успела заплакать.
***
За всю свою жизнь я посадила три дерева.
Ванда не говорит, какое из них было предназначением. Но если я узнаю это сама, значит, смогу определить, какая часть моей жизни была бессмысленной? Получается, после посадки того дерева я уже не представляла интереса ни как индивидуум, ни как человеческий материал. А для кого?.. Хотя это уже не важно. Главное – наконец-то я смогу понять смысл своего существования. Для чего было мое предназначение? Для кого? И не соверши я то, что совершила – что стало бы с мирозданием? И в этом ли суть бытия?
И почему именно мне доверили? Значит ли, все так просто, как кажется? Хотя – нет. Мысли путаются, сбиваются, я мотаю головой… Дерево – это для меня пока что слишком высокая материя.
***
Я теперь все реже захожу в дом. Ванда позволяет мне ночевать в саду – благо, ночи стоят теплые, безветренные. И место здесь не такое уж тихое, как показалось в первый день приезда – не мертвое место, живое! Иногда я сама специально начинаю шуметь, чтобы услышать соседей. Я начинаю раскачиваться на ветру в разные стороны, хлопать в ладоши и смеяться. Соседи отвечают мне тем же. Со многими уже познакомилась. Правда, я еще плохо понимаю их язык. Он у них своеобразный – большее значение имеет жест, нежели слово. И они далеко, за забором. А я здесь, у Ванды.
Ходить становится тяжелее с каждым днем. Ноги проваливаются в песок очень глубоко, порой даже по колено. Я пытаюсь откопать их, выбираюсь на дорожку, снова брожу по саду. Однажды пошел сильный дождь. Я не успела спрятаться под крышу – ноги опять увязли в песке. Тогда я остановилась, присела и закрыла голову руками. Дождь был совсем не холодный – свежий, бодрящий. Я вспомнила про бутылку с водой под сиденьем машины и поняла, чего мне не хватало все эти дни – влаги. И ногам сразу стало легче. И мысли прояснились. И я увидела, какой чудесный день наступил! И небо – совсем близко, над головой – пронзительно-голубое, ласковое и спокойное. Я потянула к нему руки, и листья зашелестели на них. Это был знак свыше – знак бесконечности бытия. Я почувствовала, что сейчас, в эти самые минуты ко мне приходит нечто важное – осмысление и принятие происходящего. Еще чуть-чуть, еще немного. Ведь это же так просто – как эта земля, куда я вросла корнями, как птицы, сидящие на моих руках, как лицо Ванды – радостное и чуточку удивленное… Я в полушаге от истины. И я это чувствую. Вот-вот… Вот-вот…
[contact-form-7 404 "Не найдено"]
нф
Удивительный рассказ: написано литературно и очень даже неплохо, но идея – непонятна.