Рыцарь синей розы

Утром Борька сказал, что нашёл машину, которая показывает будущее. Произошло это в день, когда маленьким посёлком правил месяц май. Во дворах расцветали яблони, сквозь коросту земли зелёной щетиной пробивалась трава. Улицы наполняли ароматы сирени, а голову пьянило от мысли, что впереди ещё целое лето.

Борька заявился субботним утром, постучал в окно железным прутом. Яркое солнце уже плыло по идеально голубому океану, а редкие облака огибали его, словно корабли маяк. В глубине двора, под тенью липы, стоял третий «мушкетёр» их небольшой компании. Генка грыз ногти, то и дело отбрасывал со лба непослушную рыжую челку.

Борька разбудил не только Вадика, но и Лёльку. Та зашевелилась на своём диване, умудрилась свалить на пол одеяло и стакан с водой.

— Кто там?

— Лежи, малая, а то упадёшь, я тебя не подниму. Это ко мне.

Вадик открыл окно.

— Ты чего так рано?

Борька отступил, сощурился, прикрыв глаза от солнца.

— Кончай спать, лошадь пожарная! Сейчас скажу, что мы за посёлком нашли, закачаешься!

— Говори, — зевнул Вадик.

— Дурак, что ли, — друг покрутил пальцем у виска. — На весь двор кричать не стану! Одевайся, выходи! Мы у липы подождём. Вы начали читать конкурсный рассказ. В конце произведения обязательно поставьте ему оценку!посмотреть условия конкурса

Сказал и махнул рукой, мол, собирайся. Сам, огибая цветочные клумбы, побежал к Генке. Вадик закрыл окно, постоял в нерешительности. Прислушался, дома, кроме него с сестрой, никого. Чёрт с ним, грядки после обеда вскопает. Мальчик быстро заправил кровать, натянул потёртые джинсы, футболку с изображением земного шара. От бесконечных стирок рисунок из сине-зелёного стал пепельно-серым, будто Земля превратилась в бесплодную пустыню.

— Вадик, я в туалет хочу, — жалобно сказала Лёлька из угла комнаты. Запыхтела, пытаясь сесть. Попробовала достать до инвалидного кресла, но то стояло слишком далеко.

— Лежи, балда, — пригрозил ей брат. – Терпи. Сейчас бабка придёт, поможет тебе.

— А ты?

— А мне некогда. Дела.

Глубоко внутри проснулась жалость, стыд, но Вадик задушил их и, стараясь не смотреть на сестру, выскочил в прихожую. Мама уже на работе давно, раньше пяти не вернётся. На кухне стояла тарелка с бутербродами. Мальчик взял один, с докторской колбасой. Доедал на ходу. Лёлька что-то крикнула вдогонку, то ли пить, то ли есть попросила. Но Вадик не расслышал, спешил. А ей ничего не сделается. В конце концов, сама виновата, что теперь ходить не может.

На улице стояла майская жара, по веткам деревьев разгуливали воробьи с серебристыми грудками. Далеко, за неровным строем домов и огородов, лениво ползали тракторы, распахивая поля.

Борька с Генкой щёлкали семечки. У последнего под глазом красовался свежий фингал. Сам Борька был похож на тракториста, мятые штаны в жирных пятнах, старая кофта покрыта хлопьями ржавчины. Будто всё утро провёл под сломанной машиной.

— Ну, говорите, чего нашли?

Борька приложил палец к губам. Руки у него тоже были грязными.

— Давай за нами, а то здесь уши везде. По дороге расскажем. И следи, чтобы хвоста не было!

— Что, млин? — удивился Вадик такой секретности.

Но друзья уже перемахнули через покосившийся забор и теперь бежали по огороду. Делать нечего, мальчик отправился следом.

Через огород, оттуда в проулок между церковью и коллективным садом. Потом оврагами мимо дряхлых заборов и кустов дикой малины, по гнилым доскам перемахнули через высохший ручей, оттуда в горку. Уже на полпути Вадик понял, куда они направляются. Свалка, которая находилась на пустыре, за кладбищем.

Его они обогнули по тропинке, что петляла между маленькими соснами. Всю дорогу мальчик гадал, что же такого нашли Борька с Генкой, к чему секретность? Деньги, заначку чью-то? Да фиг два, с ним бы они не стали делиться. Мафон исправный или видяк? Тоже вряд ли, тогда бы с собой его принесли. Что тогда? Оружие? Гранату?

Друзья остановились, когда перед ними вырос железный забор, увенчанный колючей проволокой. В воздухе тут и там витали обрывки газет, одежды и пакетов, словно потревоженные призраки. Точно, свалка.

— Ну, — спросил у них Вадик, потирая красный локоть. По пути он угодил в крапиву, теперь кожа зудела и чесалась. — Или говорите, в чём дело. Или я назад. Мне ещё грядки копать.

— Да подождут твои грядки, — фыркнул Борька. — Мы тебе такое покажем, что потом сам благодарить будешь, что позвали. Помоги убрать.

Он взялся за огромный лист жести, прикрывавший лаз под забором. Вадик и Генка взялись с другой стороны, вместе отодвинули. Лаз открылся чёрным провалом, напоминающим глотку диковинного червя с пожелтевшими усиками по краям.

— После дам, — пошутил Борька. Генка показал средний палец, полез первым.

Внутри было сыро, пахло гнилью и дымом. Вадик угодил рукой во что-то влажное и липкое, чертыхнулся, полез быстрее.

— Это точно не розыгрыш? — спросил он, когда выбрался по ту сторону.

Парни смотрели по сторонам, будто боялись увидеть кого-то чужого.

— Тихо ты, — прошипел Борька. — Мусорщик поймает, в бочку с кислотой посадит! Не пались! И не бойся! Точно не розыгрыш. Зуб даю! Дуй за нами.

И снова побежали.

Признаться, старая свалка напоминала кладбище огромных чудовищ. Тут и там рядом с кучами гниющего мусора возвышались стальные панцири машин. Трактора, комбайны, кабины самосвалов и бульдозеров. Поперёк этого кладбища покоились коричневые вагоны. Каждый был доверху заполнен всевозможным барахлом. Мебель, ржавые запчасти, пустые банки и жестянки. У дальнего забора высоким хребтом доисторического ящера блестел башенный кран, оставленный здесь много лет назад.

Где-то между вагонами в небо вился серый дымок. Нос щекотал запах жженой резины и чего-то ещё. То ли солярки, то ли алкоголя, не разберёшь.

Борька с Генкой походили на вражеских шпионов. Перебегали от одной грязной кучи к другой. Быстро осматривались, кивали, делали перебежку, потом снова и снова. Сломанные машины наблюдали за ними пустыми глазницами,  с крыши комбайна недовольно каркала ворона, словно пыталась кого-то предупредить. Или позвать.

Парни проползли под одним из вагонов. Вадик за ними. Не покидало ощущение, что кто-то за следит за ребятами. И следует по пятам, неслышно ступая по ковру из грязи и ржавчины.

— Стопэ, конечная, — прячась за ковшом экскаватора, предупредил Борька, показал пальцем в сторону забора. — Там вон, видишь?

Вадик присмотрелся. Солнце слепило глаза, голова кружилась от запахов, от жары. Вдалеке виднелись брошенные легковушки, железные скелеты выпотрошенных машин. Несколько колясок из-под мотоциклов, десяток «жигулей», сгоревшая волга, запорожец, будто рыба на кукане, насаженный на толстенную трубу метра два высотой. Грозный страж заброшенной свалки. Жуть.

— Машины старые, и что?

— Копейку зелёную, рядом с кабиной от камаза видишь?

Зелёным старый жигулёнок можно было назвать с большой натяжкой. Несколько салатовых пятен на кузове, изъеденном ржавчиной. В некоторых местах зияли огромные дыры с острыми краями, напоминающими голодные рты. Вадик поёжился, но сказал:

— Вижу.

— Круть! Знаешь, что это такое?

Мальчик пожал плечами.

— Портал в прошлое?

Генка фыркнул. Борька наоборот, оставался серьёзным.

— Это, Вадим Викторович, машина, которая показывает будущее.

Вадик прыснул. Прислонился к ковшу.

— Сам понял, что сказал?

— Я-то понял, а ты, похоже, нет. Не веришь?

— Не верю.

— Проверить хочешь?

— Да счас. Возьмёт ещё, отправит меня в СССР! В шестидесятые. Или ещё раньше! В царскую Россию!

— Зря ты так, — покачал головой Борька. Вот ведь жук, как отыгрывает, не колется. — Я сам машину вчера случайно нашёл, когда металлолом собирал. Чуть не попался мусорщику. Спрятался в копендосе зелёном. Полчаса отлёживался, пока стервятник этот рядом бродил.

Подул ветер. В воздух поднялись обрывки клеёнки, какой-то цветастой материи. Показалось, что внутри пустых кабин кто-то испуганно шепчется.

— Там, внутри, кароч, рычаг передач, — продолжил Борька, — старый такой, с розочкой. И педаль. Вроде, сцепление, но сейчас хрен разберёшь. Я сам на нервах, значит, педаль эту вдавливаю без конца. Потом за рычаг начал тянуть. Его заело, не получалось сначала. А потом я дёрнул неосторожно, и бах! Будущее своё увидел.

— Не верю, — только и сказал Вадик.

— Это ты зря, — в голосе Борьки чувствовалась обида. — А я всю жизнь свою, как в быстрой перемотке, за минуту просмотрел. И знаешь, что скажу?

— Валяй, — равнодушно отозвался мальчик.

— Ты, Вадим Викторович, – прошептал друг, – в этом будущем погиб, от пули. Молодым.

— Иди, ты, на-фиг, — Вадик начинал злиться. — Генка, — обратился он к рыжему, — ты тоже с ним в сговоре?

— Не знаю, — пожал плечами Генка. — Я сначала тоже не поверил. Мол, что за чушь? Всё твое будущее за минуту перед тобой проматывается. Какая-то это неопределённая машина, и время неопределённое. Борька три раза своё будущее видел, и все три раза оно было разным. Странно, да. Но, блин, я столько читал про эти машины, как они так же, где-то пылятся, а люди не знают, живут своей жизнью скучной, а рядом с ними вот такое чудо! Только загляни, и всё о себе узнаешь! А они живут, и даже дела им нет…

Борька поднял руку, остановил друга.

— Пойдём, сами опробуете.

Гуськом двинулся к копейке, следом Генка. Вадик постоял в нерешительности. Делать нечего, побежал к машине.

Удивительно, но передние двери оказались целыми. Борька взялся за блестящую ручку, дверца открылась со скрипом.

— Милости прошу.

Вадик жестом пригласил Генку войти первым. Сам осмотрел машину. С виду обычная рухлядь. Мотора нет, багажник наполнен маслянистой водой, в которой плавала дохлая крыса. Внутри не лучше. Приборная панель вырвана с мясом, от сидений остались только ржавые скелеты. Салон в фиолетовых пятнах. Зато руль на месте. И кресло водительское, будто кто-то недавно его заменил.

Генка улыбнулся, но Вадик видел, что другу страшно, руки у него дрожали, левый глаз дёргался. Рыжий помедлил прежде, чем сесть, поморщился.

— Грязно же. И сыро.

— Не барин, — ответил Борька, — садись.

Генка устроился на водительском сидении. Взялся за руль. Нажал на педаль.

— Чего вцепился в руль, он тебе не нужен, — указывал ему друг. — Отпусти. Педаль вдавил? Молорик, ногу не убирай. Рычаг взял? Вперёд дёргай.

Генка попробовал.

— Не получается. Заело.

— Сильнее.

Рыжий попробовал ещё раз. Рычаг не сдвинулся. Тогда друг тихо выругался и налёг со всей силы. Рычаг подался вперёд, щёлкнул, будто кость в суставе.

И лицо Генки изменилось. Глаза закатились под веки, щёки побледнели, на лбу проступил пот. Он беззвучно шевелил губами, трясся, словно на огромной скорости летел по кочкам. Потом тихо завыл, прикусил себе язык. Рот наполнился кровью. Генка замотал головой, заплакал, сжал руль так сильно, что костяшки пальцев побелели. Крикнул:

— Хватит!

И откинулся на спинку сидения.

Успокоился. Посмотрел на друзей. И тихо сказал:

— Это капец, ребята.

Рычаг сам вернулся в исходное положение.

Воцарилась тишина.

— Что видел? — спросил Борька.

Генка, пошатываясь, вылез из машины. Тут же упал в лужу. С трудом встал, сел на пыльный диван, стоявший поблизости.

— Да всё. Себя, родителей, соседей. Как батя спился, как мамку инсульт хватил, а до этого они ругались без конца. Я сам сначала на «Кировце» пахал, в поле. Потом город, такси. Девку видел, симпатичную. Квартира маленькая, душная. Двое детей. Девка располнела. И я жирным стал. А ты Борька нет. Остался таким же дрищём. Торговать чем-то начал. То ли наркотой, то ли таблетками какими, лекарствами. На машине дорогой гонять. Как сыр в масле, короче…

— А я? — робко спросил Вадик.

Генка помолчал, закрыл глаза.

— А ты умрёшь, — ответил он. — Сгоришь заживо. В машине, ночью, посреди парковки.

— Твою мать, — прошептал мальчик, и уже громче. — Твою мать!

С крыши запорожца снялись испуганные вороны. Каркнув, улетели в сторону кладбища. Борька ткнул Вадика в бок. Тише, мол.

— Я сам проверю, — сказал мальчик. — И если вы меня дурите, обоим в труханы крапивы напихаю! Усекли?

— Такими вещами не шутят, — только и сказал Борька.

Вадик не ответил. Сел на водительское сидение, осмотрел салон. Спидометр разворочен, внутри виднелись змейки чёрных проводов. На приборной панели стояла собачка, то и дело покачивающая головой. От частых дождей глаза у неё стерлись, от чего она походила на слепого уродца.

Мальчик поморщился, сидение и вправду было мокрым, пахло от него линялой псиной. С трудом достал до единственной педали, вдавил. Выглянул наружу. Друзья сидели на диване, смотрели на него. Ждали.

Он положил руку на рычаг коробки передач. В самом деле, будто кость, которая заканчивалась рукояткой с синей розочкой внутри. Вадик собрался с силами, сжал зубы, приготовился, дёрнул рычаг. Опять заело. Проклятие. Вторая попытка. Снова нет. Ладно, любит бог троицу. Поехали!

Рычаг сдвинулся, и в ту же секунду Вадика закрутило в стремительном водовороте. Перед глазами мелькали картинки, лица, образы. Жизнь, словно плёнка, на огромной скорости разматывалась прямо перед глазами.

Школа. Экзамены. Красный аттестат. Институт. Лёлька в больнице, ей отняли ноги. Батя решил вернуться к мамке. Практика в городе, работа в солидной фирме, Ялта, Кипр, постоянные командировки. Бизнес класс в самолёте, красивая стюардесса, короткая юбка, каштановые волосы. Нет, что? Самолёт падает! Почему? На лицах пассажиров страх! Они несутся к земле! Мгновение, вспышка, сильная боль и… темнота.

Его вырвало. Благо, успел выбраться из копейки. От яркого солнца в висках проснулась тупая боль. В горле першило, в животе урчало. Будто на карусели прокатился.

— Чего видел-то? — рядом стоял Борька. Тут же Генка. Помогли встать, усадили на диван.

— Бу-ду-щее своё, — с трудом выговаривал слова Вадик. — Школу за-кончил. Инсти-тут. Работу нашёл. А потом… самолёт, крушение. И всё. Финиш.

Борька плюхнулся рядом.

— Грёбаный стыд, каждый раз по-другому же.

Вадик ничего не понял, посмотрел на друга.

— Ты о чём?

— Ты раз за разом умираешь, Вадян. Но всегда по-разному. Когда я смотрел первый раз, тебя застрелили. У Генки это…

— Сгорел, — подсказал рыжий.

— Да, сгорел. Сейчас ты разбился на самолёте. Каждый раз новое будущее, другие жизни, другие варианты. Прошлый вариант как будто это…

— Стирается, — снова подсказал Генка.

— Верно. А на него записывается другое будущее. Как на видаке, новое кино поверх старого.

— И в каждом новом я всё равно умираю, — едва слышно проговорил Вадик.

В голову пришла странная мысль. Он поднялся с дивана.

— Раз каждый раз мы вот так перезаписываем своё будущее, то, может, там, в новой жизни, я буду живым. Попробую ещё раз.

Не успел он шагнуть к машине, раздался выстрел. За ним крик:

— Щенки! Вы как сюда попали? Поймаю, убью!

— Атас, мусорщик!

Борька сорвался с места, побежал, Генка за ним. Вадик помедлил секунду, увидел в кабине бульдозера бородатое лицо, злые глаза, огромный красный шрам. И тоже побежал. Перемахивал через кучи мусора, наступал в лужи, пару раз чуть не упал. Впереди мелькали спины друзей, вдогонку слышалась громкая ругань мусорщика. Страх подгонял, придавал силы.

Через минуту Вадик полз через секретный лаз. Потом кладбище, овраги, огороды. Только у старой церкви они остановились, отдышались. Успокоились.

— Чуть не поймал, — с облегчением выдохнул Генка. — Же-есть!

— Говорил, не шуметь! — со злостью сказал Борька. — Теперь хрен вернёшься туда! Бестолочи! Зуб даю, мусорщик лаз завалит землёй.

Вадик не ответил. Он вспоминал. Перед ним снова и снова проносился самолёт, яркая вспышка и темнота. И чем больше он её видел, тем сильнее убеждал себя. Так не пойдёт.

— Ладно, — сказал он друзьям, — давай по домам, до вечера. Мне ещё грядки вскапывать.

Друзья согласились.

Уже возле своего двора Вадик вдруг вспомнил, спросил у Борьки:

— Слушай, а первый раз, когда ты будущее своё увидел, ты там кем был?

Друг покраснел. За него ответил Генка:

— Ха, в тюрьме он сидел.

— За что? — удивился мальчик.

— Да тебя сдуру застрелил, — сказал Генка и тут же осёкся, поняв, какую глупость ляпнул.

Вадик смотрел в спину Борьке. Тот даже не оглянулся.

 

*****

 

К вечеру Вадик так и не успел вскопать все грядки. Мама отругала и пригрозила, что назавтра не отпустит гулять. Плевать. За ужином Лёлька жаловалась, что утром он убежал, не помог ей. Досталось ещё больше. Мелкая – ябеда. Тоже плевать. Он ушёл к себе, лёг на кровать. Смотрел в потолок, отгонял противные мысли. Но они возвращались, копошились в голове ядовитыми скорпионами.

Нельзя так. Нельзя. Почему он? Не Борька, не Генка. А именно он – Вадик, который окончит школу с красным аттестатом, найдёт хорошую работу, девушку, квартиру. Нет, так не пойдёт.

Когда солнце скрылось за стеной зелёного леса, мальчик решился. Ночью он вернётся на свалку. И будет менять своё будущее раз за разом, пока не увидит то, в котором останется жив.

Через час мама уложила спать Лёльку. Та сначала долго ворочалась, вздыхала. Вадику даже показалось, что она плакала. Потом затихла. Уснула. За стеной выключили телевизор, мама тоже ушла в спальню. Где-то за рекой, в полях, плавали жёлтые огоньки. Тракторы продолжали работать. Дворы и огороды тонули в темноте. Дом спал, только на кухне громко тикали часы.

Ничего, у него всё будет. И работа, и квартира, и машина. Красивая жена, много детей. Слава, почёт. Спокойная старость. Жизнь, которую он не позволит оборвать другим. Не позволит. Не. Поз-во…

Сам не заметил, как уснул. Очнулся от того, что рука затекла. Вскочил, протёр глаза. Половина четвертого. Проклятие. На востоке небо уже становилось серым. Но посёлок пока спал, только на самой границе слышимости кричали первые петухи.

Он быстро собрался. Лёлька поворочалась во сне, что-то прошептала, успокоилась. Вадик выскочил в сени, там обулся, выскользнул во двор. Тепло и тихо. И даже не верится, что где-то там, на пустыре стоит странная машина, которая показывает будущее.

Снова огороды, церковь, узкий проулок. В кустах стрекотали сверчки, мимо изредка пролетали огромные жуки. Вадик почти не останавливался. Овраги, кладбище, сосновые посадки. Всю дорогу не покидало тревожное чувство. Казалось, кто-то бежит за ним следом, тихо, осторожно. Но стоило обернуться, как странный преследователь растворялся в темноте или обращался большим камнем. Тогда мальчик бежал ещё быстрее. И уже не оглядывался.

Вот и железный забор. Конечная, как сказал бы Борька. На свалке царил полумрак, от чего брошенные машины казались спящими динозаврами. Лаз не завален землёй. И на том спасибо. Блин, ну и темень. Надо было фонарик взять. Поспешил, не подумал.

Он прислушивался, перебегал от одной кабины к другой, снова слушал, снова перебегал. Мусорщика нигде не было. Наверное, спал, как и все нормальные люди.

Копейка так и стояла между разодранным диваном и ржавым запорожцем. Интересно, где в машине спрятано то самое устройство? Должно ведь оно быть. Ладно, не до этого сейчас.

Вадик ещё раз огляделся. Вдалеке, на другом конце свалки, дымилась груда мусора, ветер уносил клубы чёрного дыма. Но кругом ни души.

На капоте копейки блестели капли росы. Внутри жужжала сонная муха. Мальчик аккуратно, стараясь не шуметь, открыл дверь, забрался внутрь. Рычаг на месте, педаль тоже. Даже собачка с приборной панели неустанно кивала ему, словно старому знакомому.

Ну, понеслась. Пусть в этот раз всё будет…

Вспышка. Лёлька на коляске, плачущая мама, похороны отца. Лица друзей, проводы, армия, драка с дедами. Контузия, операции. Головные боли. Верёвка, петля. Табурет. Последний вдох. Нет, нет, нет!

Из глаз брызнули слёзы. Вадик нечаянно прикусил язык, во рту появился металлический привкус.

Так тоже не годится. Новая попытка. Педаль, рычаг. Вспышка.

Школа, лето, речка, лес. Уборки в поле, первые деньги. Первые покупки. Мотоцикл. Дискотеки в соседней деревне, первая девушка. Поцелуи, любовь. Искра, буря, безумие. Разборки с соседской шпаной, драка, острый нож, кровь, больница, белый кафель, яркие лампы. И снова темнота.

До боли в пальцах он сжал руль проклятой машины. Стукнулся лбом, закусил губу. Тихо выругался, заплакал.

Снова и снова. Раз за разом его будущее кончалось темнотой, нелепой смертью. Он пробовал два, три, пять, десять раз. Нога на педали затекла, правая рука ныла от боли.

Он не понимал.

— Почему? Почему именно так? Не Борька, не Генка, а я! Так нечестно…

— А когда было честно? — спросил голос из темноты.

Напротив стоял мусорщик. Серый плащ, резиновые сапоги. Небритое лицо, красный шрам на левой щеке. Усталые, но совсем не злые глаза. В одной руке ружьё, в другой пластиковый фонарь.

— Убьёте, да? — негромко спросил Вадик. — В кислоту окунёте?

— Дурак совсем? — отчего-то обиделся мусорщик. Убрал ружьё, подошёл ближе. — Чего слёзы пускаешь, как Алиса в стране чудес?

Сейчас Вадик не думал о последствиях, не думал, что сделает с ним мусорщик, он был зол, на машину, на друзей, на весь мир.

— Да потому что нельзя так! Нельзя! Каждый раз — смерть! А я не хочу! Почему я? Что я плохого сделал? Ничего! А как не загляну туда, в будущее, то рана, то пуля, то авария. И темнота! Всегда! Что это за будущее, где я без конца умираю? Борька балбес, лентяй, всё равно невредимым остаётся, Генка тоже, то пьёт, то колется, а живее всех живых! Один я, как проклятый! Не хочу, не могу так… Зачем? За что?

Он замолчал. Солёные слезы текли по щекам. В горле застрял противный комок, хотелось его выплюнуть. Но не получалось.

Мусорщик открыл дверь копейки, наклонился, заглянул ему в глаза.

— Так ты у нас жить хочешь?

— Хочу, — Вадик вытер слёзы. На щеке остался грязный след.

— Так живи. Кто тебе мешает?

Мальчик не нашёлся, что ответить. Мужчина в плаще стоял над ним двухметровой статуей. От него пахло дымом и какими-то лекарствами.

— А можно, — решился спросить Вадик, — самому себе будущее без смерти определить? Не доверять всё этой машине?

— Я пробовал, — ответил мусорщик. — И работу менял, и дом. И убегал. А будущее меня всё одно настигало. Не позволяет, чтобы его меняли. Такое оно, вредное. Мелочи прощает. А если чего глобальнее, то уж прости. Хочешь не хочешь, а настигнет, прихлопнет своей лапищей. Я ведь так дочку потерял. Не разрешал ей плавать, в секции спортивные не пускал…

Он замолк, почесал щетину. Почудилось, блеснули слёзы в его глазах.

— И что?

— Отравилась. Дома. Едой. Не спасли.

Он в сердцах ударил ногой по машине.

— Это же моя развалина. Купил её по дешёвке, как бракованную. А внутри-то вон какой сюрприз. И, что самое страшное, мою смерть она тоже, раз за разом показывает. Я машину саму и разбивал и поджигал даже, только что толку? Она в чём виновата? Она только показывает, разные вариации. А изменить не может. И ты не можешь. Только смотри, ужасайся. И решайся, какое будущее тебе дороже.

— И на чём остановлюсь, то и сбудется? — поинтересовался Вадик.

— Можно и так сказать, — улыбнулся мусорщик. — Возможны, конечно, отклонения. Но в целом курс, как говорил один писатель, останется неизменным.

Мальчик выбрался из копейки. Колени дрожали, голову кружило от слабости. Перед глазами плавали разноцветные пятна.

— А кто собрал такую машину?

— Да кто его знает, — мусорщик отошёл, присел на диван. Ружьё положил на колени. — Может, и не собирали её вот такой, а сама она свою силу приобрела. Со временем.

— Так разве бывает? — удивился Вадик.

— Да всё бывает, — мужчина отмахнулся от мошкары. Выключил фонарик. — Когда дочка моя… того, жена ушла. Я из города переехал, машину здесь и запрятал, а сам… живу. Работаю потихоньку. Смерти жду, машиной обещанной.

Какой, хотел спросить мальчик. Но не стал, не решился.

— Знал бы, что доберётесь, ещё бы дальше запрятал. Ну, чего ждёшь, опять будешь на свою смерть любоваться или домой пойдёшь?

— Не знаю, — Вадик оглянулся на тёмный салон, синюю розочку, кивающую собаку.

Хоть и не хотелось, но он верил мусорщику, сколько не меняй будущее, в каждом будешь погибать. От руки бандитов, от шальной пули, случайной аварии. Собственной дурости. Собака на приборной панели будто соглашалась, методично кивая.

— А вы сами не боитесь смерти?

Мужчина нахмурился, подался вперёд.

— Боюсь. Только дурак не боится. Я сам со счёту сбился, сколько раз менял будущее. Сейчас даже стыдно. Всё равно ведь не помогло.

Он замолчал. Думал о чём-то своём. Достал сигарету, закурил. Вадик боялся нарушить тишину, но ждал, не уходил. Небо на востоке медленно розовело. Домой бы, скоро мама проснётся.

— Ты так и не уйдёшь, пока не выгоню? — спросил мусорщик.

Мальчик пожал плечами. Он и сам не знал. Честно.

— Мой тебе совет, — мужчина поднялся на ноги. — Садись в эту развалину. И выбери то будущее, которое не тебе будет выгодно. А то, в котором будет лучше твоим родным, близким. У неё, у машины, похоже, особенность такая. Тот, кто рычаг дёргает, хорошей жизни не увидит. И не быть тебе счастливым и старым. А вот другим можешь выбрать правильную дорожку, прямую и ровную. Усёк?

— Усёк, — ответил мальчик, некстати спросил:

— А вы потом туда никого-никого не пустите?

— А чего? Не хочешь, чтобы твоё будущее кто-то изменил?

— Ну, д-да.

— Давай так. Ты садись. Заканчивай своё дело. А  я прослежу, чтобы больше никто не подходил к этому драндулету. Согласен? Тогда залезай.

Договорил и лёг на диван, закрыл глаза. Далеко, будто в другом мире, кричали петухи. Воздух наполнялся утренней прохладой.

— Не тяни, — сказал мусорщик.

Вадик забрался на водительское сидение. Вдавил педаль, зажмурился. Так, выбрать то будущее, в котором другие будут счастливы. Борька, Генка. Нет. Обойдутся. Мама, папа. Лёлька…

Он вспомнил сестру. Представил, какой она будет счастливой, если снова сможет ходить. Стало вдруг стыдно за то, что ругал её, бросал, не хотел разговаривать. Вот ведь дураком был.

Вадик взялся за рычаг. В голове всплыл образ из какой-то старой книжки. Ни дать, ни взять рыцарь. Секретного ордена. Делает других счастливыми. Ага, так и есть. Рыцарь синей розы.

Он улыбнулся. Глупость полнейшая. Ладно, чёрт с ним, с рыцарством. Главное, чтобы Лёльке было хорошо. И маме, и папе. А он? Глядишь, и не такой страшной смертью погибнет. Одно движение. И все счастливы, вспомнилась фраза из другой книжки.

— Будешь ты, малая, быстрее всех бегать, — сказал Вадик темноте, которая готовилась уступить место новому дню. — И прыгать. И жить дольше меня.

И сдвинул рычаг вперёд, навстречу новому будущему.

[contact-form-7 404 "Не найдено"]