I
Рассвело совсем недавно, утро было пасмурным и туманным. В сосновом бору было тихо, только папоротники изредка шелестели под ногами. Если бы не папоротники да прошлогодние опавшие иголки, земля была бы совершенно голой. Иногда попадался поваленный ствол, да цеплялась нога за вылезший на поверхность корень. Кроны старых сосен почти не закрывали неба, и оно, едва прикрытое тёмно-зелёной хвоей, казалось абсолютно белым. Непонятно было, как редкие солнечные лучи могли пробиться через сплошные облака и играть на клубах тумана, заволакивавшего лес и вместе со светло-серым небом превращавшего его в подобие бледного акварельного рисунка.
Путников было двое. Они шли не спеша, стараясь не создавать лишнего шума, и поминутно оглядывались. Винтовки с короткими чёрными трубками оптических прицелов они держали наперевес. На них были длинные потрёпанные куртки из серой брезентовой парусины и широкие штаны, заправленные в сапоги из тёмной кожи. Под распахнутыми куртками блестели кольчужные рубахи. Короткие тесаки на поясах и гербы на спинах их курток – чёрный медведь на задних лапах с такой же чёрной алебардой на плече – не оставляли ни малейшего сомнения: тихим пасмурным утром по сосновому бору пробирались наёмные рыбинские егеря.
Оба егеря были голодны, усталы и немыты, а оттого очень злы. Таково было их нормальное состояние.Вы начали читать конкурсный рассказ. В конце произведения обязательно поставьте ему оценку![/su_button] Они давно уже привыкли к той полукочевой жизни, которую ведут солдаты и разбойники – в раздираемых постоянными междоусобицами лесных княжествах существенной разницы между этими профессиями не было.
– Не заплутать бы нам – сказал тот, что шёл сзади. Он был очень молод, высок ростом, его худое лицо покрыто щетиной, а длинные светлые волосы завязаны в волчий хвост – Не выйдем вовремя на просеку. Хозяин этого не любит.
– Зелёный ты, Вася, оттого и боишься. А зря. К полудню-то выйдем. Скоро ствол поваленный будет, а от него до просеки три сажени всего. Ты вот ещё что пойми: никуда атаман не двинет, покуда мы не вернулись. На то он нас и послал, чтобы дорогу разведать, – ответил старший размеренным, почти сонным голосом. В голосе его и наружности даже сейчас ощущались опыт и спокойствие. Его рассечённое косым шрамом лицо обрамляла короткая бурая борода, а из-под шлема-иерихонки выбивались длинные волосы. Имени его никто уже не помнил – для воевод, атаманов и сержантов был он старший егерь, а подчинённые звали его просто Отец.
– И на кой чёрт ему эта глушь сдалась? Говорят, что нечистые это земли, которые к югу от Сергиевой лавры лежат. Что коли хлеба, который здесь родятся, отведать, в беса превратишься и хвост у тебя вырастет, – не унимался юный Василий. Ни разу ещё не бывавший в деле, он был немало взволнован и даже напуган – насколько может быть напуган человек ожиданием испытания, знакомого лишь по страшным рассказам. Чем больше он был взволнован, тем больше ему хотелось показать себя спокойным и весёлым – оттого он был в то утро непозволительно болтлив.
– Брешут они. Бесом стать нельзя. Им родиться надо.
– А в чащобу эту зачем идём? Думаю об этом, думаю, а знать ничего не знаю.
– Нам с тобой думать не положено. Хозяин за нас думает, покуда платит. Наше дело – приказам следовать да стрелять во всё, что движется. На этом мир наш и стоит.
Говоря это, Отец кривил душой. Ох, и крепко же хотел он знать, зачем лично ломанулся глава тайного приказа Ижевской Республики к самому сердцу нечистых земель, туда, где, если верить былинам, стоял Третий Рим, град содомский, ставший могилой всем своим жителям ещё три столетия назад. И почему он так спешил, что взял с собой только с полдюжины верных бояр да пятьдесят гусаров? Спешил ли? Почему не стал ждать, покуда соберутся в путь ижевские полки, а предпочёл нанять полсотни егерей в вольном городе Рыбинске, где по дороге запасался провиантом?
Оставшийся путь два егеря проделали в полном молчании. Тучи начали расходиться, в просветах между облаками показалось небо. Сосны стали сменяться осинами и берёзами – сосновый бор уступал место густому смешанному лесу. Ещё час пути – и они остановились в полусотне метров от границы широкой просеки. О том, что это просека, говорили лишь ржавые стальные фермы, тянувшиеся вверх, а чаще лежавшие на земле через каждые сто метров – последние следы линии электропередач, заброшенной три столетия тому назад, да молодые берёзы, выросшие с тех пор. Кустарник под ними был гораздо гуще, чем в лесу, что делало старую просеку неплохим огневым рубежом.
Оглянувшись вокруг, Отец поднёс руки ко рту. Трижды раздалось звонкое «Ку-ку». Прошло несколько секунд – птичий голос, слишком хриплый, чтобы быть птичьим, дважды донёсся со стороны просеки. Старший егерь молча пошёл вперёд. Василий последовал его примеру и двинулся за ним. Вплотную подойдя к кустарнику, он разглядел прятавшегося в нём гусара – на нём были круглый шлем-шишак со стальной переносицей да противопульная кираса, надетая поверх просторной рубахи в шахматную чёрно-белую клетку. Его бёдра и плечи были прикрыты латами из узких пластин. В руках он сжимал автомат системы Калашникова – когда-то бывший вездесущим, а теперь ставший атрибутом бояр и сержантов.
Оружие, выкованное на огромных заводах в век Трёх Мировых Войн, за три столетия пришли в негодность, а мастера Ингермаландии, лесных княжеств и уральских республик давно утратили секрет промышленного производства. Лишь самые богатые князья и воеводы могли вооружить собранными вручную автоматами свои дружины и полки. В условиях, когда даже обычные патроны изготавливались и продавались поштучно, холодное оружие вновь стало лучшим другом человека, вечно желающего зла ближнему своему. Цивилизация и культура подобно тонкой кожуре были счищены с человека законами истории. На смену многочисленным традициям и правилам пришла одна простая истина: «Всегда бей первым». Средние века вернулись в некогда цивилизованный мир.
II
К полудню жизнь в лагере ижевцев била ключом. Бояре в латных доспехах, гусары в шахматных рубахах и егеря в серых куртках сновали между деревьями или сидели, сбившись в кружки, и играли в карты. Всю дорогу они прошли налегке, а последние пять или шесть переходов старались идти скрытно и даже не разжигали на ночь костров. Отряд с раннего утра был готов к выходу: все были одеты и при оружии, а брезент, служивший дождливыми ночами и полом, и крышей, был давно свёрнут. О том, что в густом лесу на границе с зарослями кустарника разбит лагерь, кроме самих бойцов свидетельствовали только пасшиеся лошади да большая, похожая на шатёр палатка главы тайного приказа.
В просторной палатке было почти пусто – небольшое хозяйство было уже сложено в походный сундук, стоявший вместе с переносной радиостанцией у брезентовой стены. Ни кровати, ни одеяла не было – как и остальные члены отряда, хозяин палатки спал по ночам на голой земле, в лучшем случае подстелив под себя вездесущий брезент. Сейчас же он сидел на единственном стуле – невысоком, деревянном, но украшенном резьбой. Справа от него стоял молодой темноволосый боярин-связист – это его радиостанция стояла рядом с сундуком – а прямо перед ним вытянулся, словно струна, гусарский ротмистр.
Главу тайного приказа ижевской республики боярина Георгия Михайлова подчинённые звали просто – Хозяин. Был он не высок и не низок, не толст и не тонок. Тем утром он был очень взволнован и почти не слушал ротмистра, уже второй раз докладывавшего, что мясо зачервивело, а хлеба осталось только на два дня. В палатке было прохладно, но на его бритом черепе отчётливо блестели капли пота. Левой рукой он держал покрытый богатой росписью противопульный шлем с поднятым забралом, а правой нервно почёсывал пышные чёрные усы.
Плевать он хотел на мясо, на хлеб и на людей, которые это жрут. Хозяин был из тех упрямцев, что готовы идти к цели по костям – как других людей, так и своим собственным. С раннего детства он знал и свято верил, что наглость – второе счастье. Вся его жизнь, не знавшая ни настоящей любви, ни настоящей дружбы, была подобна восхождению на гору. Раз за разом он ставил перед собой цель, словно цеплялся взглядом за уступ или куст бурьяна, и достигал её – то совершая один резкий рывок, то долго карабкаясь по отвесному склону. Цепкий ум и интуиция помогали ему правильно поставить эту цель, а врождённая харизма и твёрдый характер – достичь её. Вот и сейчас ему оставалось совершить последний рывок – от цели его отделял всего один дневной переход.
Дмитрий Алексеев – так звали его цель – был младшим братом могущественного Муромского князя. В охваченных постоянной грызнёй лесных княжествах даже самый сильный дом может погибнуть в одночасье – что и произошло с домом князей Алексеевых. Во время очередной свары Муром был взят, а князь убит вместе с женой двумя сыновьями. Но его брат и дочь уцелели – неделей ранее отец, предвидевший беду и готовившийся к ней, дал ему в руки закутанную в пелёнки девочку и наказал спрятаться с ней там, где их сам чёрт не сыщет. Недоброжелателям найти их не удалось – впрочем, они и не старались, предпочитая поискам борьбу с союзниками покойного князя и друг с другом. В землях, охваченных войной всех против всех, никому не было дела до родственников ещё вчера могущественного человека.
Так продолжалось восемнадцать лет, пока правители лесных княжеств не решили на время забыть о противоречиях. Необходимо было дать отпор Ижевской республике, один за другим присоединявшей некогда независимые города. Они и раньше пытались объединиться – но раз за разом коалиция, выступавшая под пёстрым собранием флагов, распадалась. Слишком сильны были разногласия, слишком болезненны были старые обиды. Требовался общий лидер, сюзерен, вассальную присягу которому – пускай даже условную – должны были принести все участники союза. Попытки собраться и единогласно выбрать повелителя предпринимались не раз – и не раз уже возникавшие при этом споры перерастали в междоусобицы.
Этим было довольно и вече Ижевский республики, и подчинённый ей тайный приказ. Всё изменилось, когда Калязинскому князю пришла в голову светлая мысль – избрать на великое княжение брата покойного князя Алексеева – благо, его убийцы сами к тому моменту сгинули в мясорубке смуты. Немолодой уже человек принадлежал к знатному и уважаемому роду, былые прегрешения которого были смыты кровью, не имел заинтересованных и влиятельных родственников и не представлял реальной угрозы для власти многочисленных князей. Калязинский князь тут же разослал во все концы лесных земель письма с призывом собраться для выборов в Свято-Владимирском монастыре. Одно из писем было перехвачено ижевцами – тайный приказ работал как часы. Через десять минут после того, как письмо оказалось на его столе, Хозяин уже покидал столицу. Помимо полуроты гусарского полка, снятой прямо с караула, его сопровождали семеро бояр: семеро отважных рыцарей, семеро преданных ординарцев, верных только ему и не спрашивавших его ни о чем, как руки никогда не спрашивают голову.
Хозяин любил говорить, что неважной информации не бывает. Среди сотен и тысяч донесений, стекавшихся на его письменный стол, было одно, гласившее, что брат убитого Муромского князя будто бы принял постриг и скрылся в лесном монастыре в сотне вёрст к югу от Троице-Сергиевой лавры. С тех пор минуло восемнадцать лет, но упускать такую возможность Хозяин не хотел. Во время коротких остановок он рассылал приказы – князя надо было найти любой ценой, пускай даже сама мысль об обители в сердце кишащих бесами нечистых земель казалась абсурдной. Спустя неделю он уже выслушивал донесение соглядатая в Иворовской крепости – то был западный аванпост Ижевской республики, и стоял он на берегу Волги.
Как оказалась, Дмитрий Алексеев прятался не в обители, а в укреплённом поместье, где и находился до сих пор вместе с племянницей и старым другом, отставным стрелецким сотником. В подчинении у него было не то двадцать, не то тридцать дружинников и холопов, метких стрелков, знавших лес как свои пять пальцев. Надо было торопиться – князья уже начинали прибывать в Свято-Владимирский монастырь, где должны были утвердить Дмитрия на великое княжение. Но Хозяин недолго думая молвил: «Поспешишь – людей насмешишь», и приказал двигаться на Рыбинск.
Рыбинск был вольным городом с древней вечевой традицией. Вольность свою он сохранил благодаря нейтралитету и своим егерям, слава о которых шла от южных морей до полярного края. Превосходные стрелки и следопыты, они прекрасно ориентировались в лесу и были незаменимы в деле, которое планировал Хозяин. Они набирались из добровольцев – что было большой редкостью – и проходили тяжёлую трёхлетнюю подготовку прежде, чем получить заветную серую куртку с чёрным гербом на спине.
С полдюжины повозок нашлось в Иворовской крепости. Запрячь в них можно было лошадей из конюшен местного гарнизона. Расстояние от крепости до вольного города хозяин со своими людьми покрыл за три дня. Наняв два десятка пеших егерей, он погрузил их в повозки и ещё через четыре дня был на границе нечистых земель. Оставшиеся девяносто вёрст они прошли через дремучий лес, где лошади шли не быстрее человека, а перед каждой ночёвкой Хозяин выставлял усиленные караулы и отправлял небольшие группы егерей вперёд – разведать дорогу. Иногда они возвращались на рассвете, а иногда их приходилось ждать до полудня. Такие случаи злили главу тайного приказа, но поделать он ничего не мог и потому молчал. Его лишь согревала мысль о том, что по окончании дела он прикажет перебить егерей всех до единого и закопать в безымянной яме где-нибудь на краю нечистых земель. Ему не первый раз предстояло избавляться от глаз, которые видели лишнее, а гусарам не первый раз предстояло помогать ему в этом. Между тем, посланные в разведку егеря тянули с возвращением и на этот раз – и это сейчас, когда всего один переход отделял Хозяина от верного успеха!
– Старший егерь! Из разведки вернулся! Разрешите доложить! – Неожиданно монотонный голос ротмистра был прерван снаружи бодрым, похожим на боевой клич голосом одного из часовых.
– Давайте его ко мне, – громко ответил Хозяин. Через несколько мгновений полог шатра отодвинулся, и внутрь вошёл немолодой уже егерь в шлеме и с бурой бородой. Ротмистр уступил ему место и встал по левую руку от командира.
– Почему опять так поздно? – с неподдельным возмущением спросил Хозяин у Отца.
– Мы в лесу охотников видели, чуть на глаза им не попались. Глубокой ночью было дело, уже возвращаться хотели. По карте твоей шли, да видать наврала нам карта – как насыпь старую перейдёшь, через версту в реку упрёшься. Ну, как мы назад повернули, так сразу почти их и встретили. Семерых насчитали, с рогатинами да самострелами – вдвоём и в рукопашную нам их не перебить было. А шум ружейный поднимать – сами понимаете, никак нельзя.
– Твою ж мать.
– Да не серчай ты, хозяин. Мы за ними пошли – они с охоты домой возвращались. Видели деревню ихнюю. Две дюжины дворов, не меньше. На берегу озера стоит, за мостом, а к мосту выйти можно, ежели по насыпи той влево пойти. Да только не нравится мне…
– Отставить, – Хозяин достал из из-за пазухи сложенную в восемь раз карту и развернул. Её составляли при нём, в Иворовской крепости. Из бумаг трёхсотлетней давности в неё перекочевали просеки, старые дороги и заброшенные селения, а из донесений шпионов – деревенька Тихое Поле да поместье, где князь Дмитрий доживал последний день перед встречей с покойным братом. Если не считать того, что обнаруженная деревня оказалась на несколько вёрст западнее, чем на карте, рассказ егеря вполне ей соответствовал.
– Дорогу хорошо запомнил? – быстро спросил Хозяин.
– А то как же! – усмехнулся Отец.
– Сколько вёрст?
– Не больше дюжины, ежели по прямой.
– Выступаем сейчас же. К закату мы будем там, – сказал Хозяин ни то ротмистру, ни то самому себе, и направился к выходу.
Стволы берёз, сосен и осин чередовались с пушистыми пирамидами елей. Прошлым вечером прошёл дождь, и земля была ещё чуть влажной, но листья редких кустов, росших в тени деревьев, были абсолютно сухими. Солдаты уже не сидели и не играли в карты, а стояли по стойке смирно и все как один глядели на командирскую палатку, ожидая скорейших приказов. Предчувствие не обмануло их. Полог командирского шатра отодвинулся в сторону, и один за другим наружу вышли Хозяин, гусарский ротмистр, боярин-радист и старший егерь. Все восемьдесят человек мгновенно затихли. Василий, ходивший в разведку этой ночью, а теперь стоявший чуть позади гусаров, улыбнулся, разглядев Отца поверх их голов.
– Что, псы, устали? – громкий голос Хозяина нарушил тишину, – Вот уже неделя прошла с того момента, как мы видели последнюю деревню, населённую людьми. Вот уже неделю мы тащимся по проклятым богами лесам и болотам. А сколько времени прошло с тех пор, когда вы в последний раз пили медовуху в кабаках Ижевска? Две недели? Или целый месяц? Сейчас всего двенадцать вёрст отделяют нас от маленькой крепости, которую надо обратить в пепел вместе со всеми жителями. Вы ведь сможете пройти их быстро, верно? А чтобы вы прошли их ещё быстрее, раскрою вам маленький секрет: там, рядом с крепостью, есть деревня. Тридцать дворов. Тридцать мужиков, которых нужно убить. Тридцать подвалов с медовухой, которую можно выпить. Тридцать грудастых крестьянских баб, с которыми можно поразвлечься. Нас отделяет от них всего дюжина жалких вёрст. Так чего же вы ждёте, мои дикие псы? – Хозяин не говорил уже, а кричал – Вперёд, собаки!..
– … е*ать и резать! – дикий, почти животный вой полусотни человечьих глоток был ему ответом. Спустя пять минут отряд, построившись клином, шёл на юго-восток. Несчастные, измученные, остервеневшие дети средневековья шли по зелёному ещё сентябрьскому лесу, чтобы убивать.
III
К четырём часам дня небо стало абсолютно чистым. Солнце играло на рыжих стволах сосен и покрытой мхом земле. В прогревшемся воздухе стоял аромат трав и цветов да разносилось жужжание тысяч невидимых насекомых. Сосны, тянувшиеся к небу несколько вёрст подряд, неровным строем останавливались у края поляны. Поляна, поросшая синими и сиреневыми цветами, была похожа на морскую бухту, словно скалами зажатую со всех сторон тенисто-рыжими стволами. Лето в этом хвойно-сиреневом сердце соснового бора, казалось, и не думало сходить на нет. Всё вокруг дышало покоем, умиротворением и жизнью.
Но людям, остановившимся в десятке метров от последних сосен, под кронами которых папоротники уже уступали место цветам, всё это было чуждо. Полторы сотни глаз нервно впились в противоположную сторону поляны, надеясь найти там цель для своих винтовок и упорно не замечая гармонии красок и теней. Цветущее поле было для них простреливаемой зоной, а весь окружающий лес – просто «зелёнкой».
Спокойнее других оглядывались по сторонам егеря – в отличие от ижевцев, они хорошо знали лес и всё-таки умели видеть в нём доброго, пусть и загадочного друга. Чуть позади них держались матёрые гусары с автоматами наизготовку, а за ними – назначенные из числа неопытных ижевцев коневоды с лошадьми. Породистые сибирские скакуны на время пребывания в лесу были разжалованы в ранг вьючных животных. Хозяин, окружённый капралами и боярами-ординарцами, стоял в первом ряду, в самой середине шеренги.
– Чисто. Можно идти? – с едва заметным вопросом в голосе Хозяин обратился к Отцу и одновременно ко всем присутствующим сразу.
– Отчего ж не пойти? – спокойно ответил ему Отец – Лес со всех сторон редкий, в таком не спрячешься. А ежели и спрятался бы кто – трава на поляне высокая, залечь можно, да таким огневым шквалом по лесу полоснуть, что ни одна душа живой не уйдёт.
– Выдвигаемся. Старший егерь, Виконт и звено Жонглёра – в авангарде. Остальные – в клин. Живее!
Первым на поляну вышел Отец. Он двигался спокойно, опустив длинную винтовку и лишь изредка поглядывая по сторонам. За ним шаг в шаг следовал боярин в чёрно-синем плаще поверх покрытых орнаментом латных доспехов, а замыкал шествие десяток гусаров, державших автоматы перед собой и вертевших головами подобно собакам, надеющимся учуять врага.
Хозяин двинулся с места, лишь когда авангард был на середине поляны. Отряд последовал за ним – сначала те, кто стоял ближе к командиру, потом, постепенно, по одному – те, кто дальше. Отряд вытянулся в клин – слишком плотный, чтобы походить на журавлиный – словно наконечник стрелы, блестевший на солнце полированным металлом кольчуг и доспехов. Они шли через благоухающее сиреневое море, размешивая землю сапогами до состояния грязи и втаптывая в неё цветы. Словно наконечник пущенной неведомым дикарём стрелы, этот клин пронзил самое сердце хвойного лета.
На острие клина, рядом с Хозяином, двигался боярин-радист. Его молодое безусое лицо обрамляла короткая тёмная борода, а из-под круглого шлема с высоким гребнем выбивались длинные вьющиеся волосы. Поверх матовых чёрных доспехов он носил брезентовый плащ цвета хаки, а за спиной у него, словно рюкзак, висел ребристый короб радиостанции с длинной антенной. К его правому уху был прижат обтянутый тканью круглый динамик, едва заметный из-под полей шлема.
Приёмный сын летописца и большой любитель древней литературы, он был обязан местом возле Хозяина скорее своему умению поддержать философский разговор, чем познаниям в технике. Впрочем, и эти познания, взятые из древних книг, по меркам нового средневековья были вполне достаточными.
Молодой боярин был полностью погружён в свои мысли и не заметил, как с ним поравнялся высокий егерь с заплетёнными в хвост светлыми волосами. Василий – а это было именно он – хлопнул радиста по плечу.
– Слава философам! Чего ты опять на ходу спишь? Я вот всю ночь по лесу шатался, а ты дрых. И всё тебе мало – весело пожаловался егерь. Молодой связист был на год его младше и в деле также был впервые. Другие бояре его не любили за мягкость, странным образом сочетавшуюся с бурным нравом. Гусары, напротив, спокойно принимали его в свой круг и смотрели на мягкость как на досадную болезнь, которая либо убьёт его, либо пройдёт сама. Философ, как его прозвали, особенно сдружился с Василием. Тот, несмотря на свою простоту – а может быть, именно благодаря ей – долгими часами мог слушать рассказы Философа о древних царях и полководцах.
– Да ну тебя. Полночи рация не затыкалась. Ты даже не представляешь, что в лесных княжествах сейчас творится. И ведь не расскажешь никому. Секрет – Философ старался говорить как можно тише.
– Прямо так уж и секрет?
– Вся наша экспедиция – один большой секрет. Обычная практика для службы политической разведки. Тайный приказ, mon cher ami! Помнишь – я тебя про Френсиса Дрейка рассказывал? Так вот, жил с ним в одно время …
– Загруженный ты, мальчик. Книжек перечитал – улыбнулся Василий. Невысокий Философ рядом с ним и впрямь казался мальчишкой.
– Вот не надо мне тут.
– Типичный Философ! – егерь и радист понимали друг друга с полуслова – Что ещё нового?
– У гусар вчера спирт кончился.
– Только вчера? Я думал, они давно уже.
– Растянули на пятнадцать дней. Сам в шоке.
– Как они ухитрились?
– О, это у них целая наука – горючее экономить. Традиция, берущая начало во времена красной смуты. Пьяный солдат – смелый солдат. У них даже поговорка такая есть.
– Ну вот кому ты это говоришь – Василий улыбнулся. Он и сам был охоч до спиртного.
– Ты даже не представляешь, какие пьяницы у нас в гарнизоне служат – весело возразил молодой Философ.
– Ты даже не представляешь, какие пьяницы у нас в гарнизоне командуют – задорно парировал Василий.
– И молвил святой Владимир – будем пить в тот день! А в какой – не указал. Так давайте же пить каждый день, чтобы не упустить тот самый день! – Хором заключили друзья и рассмеялись. Шедшие рядом с ними обернулись, а Хозяин рявкнул – «Тихо!». Негромко рявкнул, по-доброму – чтобы напомнить о старшинстве, а не из искреннего раздражения. Егерь с радистом поняли это, но говорить всё равно стали тише.
– А что кошмары твои? – почти шёпотом поинтересовался молодой егерь. Весь разговор был им затеян ради этого вопроса.
– Да какие кошмары, о чём ты?
– Вот именно, какие кошмары. Просто крыша едет. Ненормально это – когда тебе шестую ночь подряд бесы снятся.
– Можешь поздравить моих бесов: в их рядах прибыло – Философ доверял Василию, и поэтому пересказывал другу почти все свои диковинные кошмары.
– Как это?
– Я сегодня во сне девушку видел.
– А ну-ка! – не замедлил показать свой интерес Василий. Весёлый красавец-егерь был охоч до противоположного пола. Противоположный пол, как правило, отвечал взаимностью – так что в любовных делах несклонный к рефлексии Василий считал себя асом.
– Невысокая. Стройная. Длинные светлые волосы. Большие голубые глаза. Изящные черты лица. Красивая. Безумно красивая.
– Влюбился в девушку из собственного сна. Браво.
– Да ну тебя!
– Ладно-ладно. Что дальше?
– Она ждала меня. То есть, кого-то. Но я знал, что именно меня.
– Ясно – усмехаясь и растягивая гласные ответил Василий.
– Да ничего не ясно – с досадой возразил Философ. Она ждала меня. В большом деревянном тереме. Вокруг него был лес. Я спешил к ней. Спешил через лес, окутанный туманом. Была ночь, месяц освещал дорогу бледным светом. Терем был обнесён высоким забором, но в нём оказалась брешь. Ты меня вообще слушаешь?
– Да-да, братишка. Брешь. Продолжай.
–Я вошёл во двор. Взбежал на крыльцо. Терем был большой, но откуда-то я знал, а какой комнате её искать. Она сидела на полу. Маленькая. Дрожащая. Закутанная в плед. Я говорил тебе, что девушка из моего сна была красива, как ангел?
– Говорил.
– Я взял её на руки. Прижал к груди. Коснулся губами её лба – у неё был жар. Её нужно спасти. Унести оттуда как можно дальше. И тут словно из воздуха появились бесы.
– Что ты сделал?
– Ничего. Меня разбудила рация.
– По какому случаю?
– Секрет! – отрезал Философ. Это и вправду было секретом. Рация, обычно молчаливо болтавшаяся у него за спиной, в ту ночь разразилась звуками помех и проклятий. Как оказалось, князья, собравшиеся в Свято-Владимирском монастыре, к этому моменту успели не только единогласно признать князя Дмитрия своим сюзереном, но и установить его местонахождение. Ижевские шпионы докладывали, что отправленный за ним отряд прошёл уже Сергиеву лавру и находился в двух днях пути от цели – в отличие от Хозяина, скрытно пробиравшегося через лес с северо-востока, они двигались к поместью с севера, по единственной лежавшей к нему дороге.
До самого рассвета Хозяин раздавал приказы многочисленным шпионам и вспомогательным отрядам, дежурившим на границе – делал он это при непосредственном участии Философа, сидевшего за рацией. Глава тайного приказа доверял своему подчинённому. Одарённый цепким умом и питавший интерес к древнему знанию, он симпатизировал своему связисту и относился к нему почти как к сыну –пожалуй, то было самое тёплое чувство, какое он только испытывал в своей жизни.
Следующие два или три часа друзья шли молча. Сосновый бор и не думал заканчиваться. Казалось, что весь отряд ненароком переместился в какой-то другой мир, абсолютно плоский, лишённый конца и края и весь захваченный сосновым лесом. Этот тихий, спокойный, пахнущий хвоей мир был словно создан для того, чтобы два друга шли по нему в бесконечность и молча вспоминали сны, которые видели в той, другой, полной страданий и страстей жизни.
Наконец, стволы впереди поредели. Ещё несколько минут – и острие клина упёрлось в поросшее бурьяном поле. Сухая трава под солнечным, почти безоблачным небом казалась золотой. Влево и вправо обрамлённое зелёным лесом поле тянулось, насколько хватало глаз. Неподалёку возвышалась ржавая вышка телефонной связи, а впереди, в пяти сотнях метров, виднелись чёрные скелеты заброшенных и обгоревших домов – то была заброшенная столетия назад деревня.
– Рассыпаться, – скомандовал Хозяин – и вперёд.
Первыми двинулись вперёд егеря. Они шли не спеша, пригнувшись, так, что в высокой траве их почти не было видно. Рассредоточившись, как и полагается лёгкой пехоте. За ними чуть более плотной шеренгой наступали гусары и бояре-ординарцы. Остервеневшие и усталые дети средневековья не шли вперёд, а именно наступали. Наступали на заброшенную деревню, на поле, на весь окружающий мир. Наступали по всем дошедшим до их эпохи правилам военной науки. Будь у них достаточно боеприпасов, они обратили бы в пепел и это поле, и развалины деревни, и близлежащий лес – враг, невидимый и неизвестный, воображаемый и вместе с тем смертельно опасный, поджидал их повсюду.
Когда егеря подошли к домам на сотню метров, Хозяин приказал им остановиться. Настала очередь гусаров – ближний бой был их родной стихией. Последовала череда приказов – отряд разделили на штурмовые группы. В лежащей впереди деревне, разрушенной и заросшей кустарником да бурьяном, можно было ожидать всего. Наконец, прозвучала команда: «Приступить к зачистке!», и бойцы двинулись вперёд.
Перед Философом шёл знакомый гусар по кличке Фагот с круглым железным щитом на левой руке, а за ним семенил невысокий боярин в шлеме с опущенным забралом и длинным стволом ранцевого огнемёта наперевес. Старый кирпичный дом, через который им предстояло пройти, был почти целым – если не считать пустующих окон и дверных проёмов, придававших ему сходство с черепом сказочного дракона.
Внутри было темно – лишь иногда луч света пробивался через дыру в потолке и играл на кружащейся пыли. Философ двигался осторожно, выставив вперёд длинную автоматическую винтовку. Он старался не отставать от вошедшего перед ним Фагота. В первой комнате было чисто. Он повернул налево. Тоже чисто. В следующей комнате было темно. Философ едва мог разглядеть массивный шкаф и кучу сгнившего тряпья. Гусар, всё это время бывший перед ним, куда-то исчез. Поняв это, Философ испытал скорее недоумение, чем страх. Секунды вдруг стали неимоверно долгими – мысли вспыхивали в голове одна за другой. Куда он мог исчезнуть? Кто-то сделал так, чтобы он исчез?
Философ оглянулся – слева от него, в углу комнаты, стоял человек. Короткие волосы, выбритое широкое лицо, тёмные очки, рубашка с короткими рукавами и надпись на ней – «je ne regrette rien» – медленно прочёл связист.
«Выстрелить. Направить на него винтовку и выстрелить» – пронеслось у него в голове. Но отработанные за восемнадцать лет жизни рефлексы не спешили срабатывать. Его тело будто отказывалось подчиняться. Философ вдруг почувствовал ирреальность происходящего. В тесной комнате было темно, только через дыру в потолке пробивался тонкий луч света – но стоявший перед ним человек был виден отчётливо, во всех деталях, словно на него падал какой-то другой, отличный от солнечного свет.
Частицы пыли, вместо того чтобы кружиться в пробивающемся сверху луче, неподвижно висели в воздухе. Философ понял – время! Время остановилось!
– Время не останавливалось. Просто я дал тебе возможность воспринимать его иначе. Растянул для тебя мгновение в тысячу раз – заговорил дух. Отчего-то Философ понял, что это дух. Его слова не сотрясали воздух, а сразу всплывали образами в сознании молодого связиста.
– Тебе надо многое понять, – продолжил дух – Но для начала скажи: кому ты служишь?
– Хозяину – подумал Философ.
– Точнее.
– Боярину Григорию Михайлову. Главе тайного приказа Ижевской республики.
– А кому ты поклоняешься?
– Поклоняюсь?
– В кого ты веришь?
– В Сварога, наверное.
– Не жди вознаграждения от Сварога, когда служишь боярину.
– А кому я должен служить? Хозяин нам почти как отец. Суровый, даже злой – но ведь это не он такой, а наш мир. Почему в мире так много боли? Так много зла? С одобрения богов мир устроен так, чтобы каждый брал то, что может взять силой. А может быть, и нет никаких богов.
– В мире без Бога зло было бы всего лишь этикетом. Зло подобно тени – извиняюсь за банальность. А тень не самоценна, друг мой. Её не может быть без света. Зло в твоём мире существует лишь для того, чтобы ты очистил от него свой разум.
– При чём здесь разум? Всё происходит так, как хочет Хозяин. А не так, как хочет Бог.
– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Твой хозяин – заблудший человек. Ради того, чтобы съесть на завтрак яйцо, которое он считает себя в праве взять силой, он прикажет насадить на вертел тысячу птиц. Тебе придётся остановить его.
– Это невозможно.
– Я помогу тебе.
– Как?
– Очень просто – ответил дух.
Наваждение исчезло. Время вновь пошло вперёд. В углу, где только что стоял человек в тёмных очках, было темно, но чёрно-белая рубаха гусара почти сразу бросилась Философу в глаза. Тот лежал на полу, как-то неестественно выгнув ноги. Рядом с ним лежал щит, а правая рука ещё сжимала кривую кавалерийскую саблю. Над гусаром, сгорбившись, сидел серый упырь. Одной из трёх – или четырёх – рук он копался в его разорванном горле, а голова с россыпью маленьких чёрных глаз и зияющим провалом вместо носа уставилась прямо на Философа.
Следующие несколько секунд Философ помнил плохо. Упырь, бросающийся прямо на него. Звуки выстрелов. Ствол ранцевого огнемёта прямо над ухом. Свирепый вой пламени.
Первым, кого он увидел, придя в себя, был склонившийся над ним Хозяин. Тот смотрел на него спокойными тёмными глазами.
– Сынок, ты в рубашке родился. Ещё чуть-чуть – и он оторвал бы тебе голову. А Фагота жаль. Матёрый был боец.
IV
Через пару часов, когда отряд подошёл наконец к обнаруженной егерями деревне, закат уже разгорался. Егеря и гусары остановились на опушке леса – в десятке метров от неё начиналась озёрная гладь. Деревня была на другой стороне озера, отделённая от воды обрывистым песчаным берегом. За деревней начинался высокий густой лес. Багровые отблески играли на воде и собиравшихся чёрно-серых тучах, а солнечный диск едва касался крон далёких деревьев, казавшихся чёрными. Весь мир в этот момент был градацией чёрного и кроваво-красного цветов, в рамки которой едва умещался мирный озёрный пейзаж.
В озеро впадало две реки: одна с севера, другая – с юго-запада. Отряд был на северо-западном берегу – прямо напротив деревни. Поместье находилось в лесу, в километре от неё. Отряду необходимо было переправиться через одну из рек. К счастью для Хозяина и к большому несчастью для князя, через впадающую с севера реку проходил чудом уцелевший железнодорожный мост. Старший егерь докладывал, что мост хорошо просматривается со всех сторон – пройти по нему незамеченными почти невозможно, а значит, действовать надо быстро и слаженно.
Когда Хозяин начал отдавать приказы, Философ, как и полагается связисту, стоял по правую руку от него. Вокруг столпились бояре-ординарцы и гусарские капралы. Был между ними и Отец.
– Мы разделимся, как только перейдём на ту сторону. Старший егерь со своими людьми возьмёт поместье в кольцо. Ермолай, Ратманов и звено Жонглёра идут с ними. Звено Рыбака держит мост. Звено Вольги с лошадьми держится позади. Оставшиеся вместе со мной нападают на деревню – поднимем шум и выгонем князя из поместья. Всем всё ясно?
– Ясно всё нам, ясно – ответил Отец.
– Так точно! – заглушили его капралы.
– Вас понял! – вторили им ординарцы.
Промолчал один только Философ. Мысли о призраке, явившемся ему в деревне, и о череде странных снов – особенно о последнем из них – не давали ему покоя. Видения, слова и домыслы диковинной головоломкой начинали складываться в пока ещё не очень чёткую, но оттого не менее волнующую картину. На той стороне озера должна разыграться трагедия, и роль, которую ему предстоит сыграть, при всём желании нельзя назвать положительной. Он должен предать Хозяина, которому он был обязан почти всем, что имел в этой жизни – кто-то достаточно могущественный, чтобы вторгаться в чужие умы, уже решил это за него.
«Нет!» – твёрдо решил он – «Я не сделаюсь предателем, даже если того захотят все духи мира. Я не сверну с пути, на который ступил, присягнув Хозяину. В этом мне поможет чувство долга» – наивный Философне знал ещё, что ему предстоит столкнуться с чувством куда более сильным.
Отряд тем временем двинулся в путь – вверх по склону, спускавшемуся к озеру. Впереди под началом Отца шли два десятка егерей и десяток приданных гусар – им надо было спешить, чтобы успеть взять поместье в кольцо. Философ, как обычно державшийся с командиром, пожалел, что Василия не будет рядом во время предстоящего дела.
Они вышли на заброшенную дорогу. О том, что это именно дорога, говорили многочисленные плоские камни, бывшие когда-то асфальтом. Из широких трещин, которыми когда-то давно покрылся асфальт, тянулись к небу травы, кусты да чёрно-белые стволы берёз. Через пару сотен метров дорога выходила из леса и сворачивала вправо – теперь она шла вдоль железнодорожной насыпи, отделённая от неё неглубокой, но широкой и поросшей кустарником канавой. За насыпью вновь начинался хвойный лес. Впереди виднелся ржавый скелет железнодорожного моста. Головная часть колонны, в которую растянулся отряд, уже перешла его. Догорал закат, длинные тени от моста падали на берёзы, росшие на другом берегу, и на ступавших под них людей.
Мост остался позади. Уже смеркалось, но Хозяин построил своих клином и двигался в сторону деревни не спеша – надо было дать время Отцу окружить поместье, да и спешить куда-либо было уже поздно. Впереди послышались голоса – несколько деревенских ребятишек собирали хворост. Дети леса, они были слишком заняты хворостом и друг другом – а потому заметили гусаров слишком поздно. За свою невнимательность они заплатили кровью, под их сдавленные крики окропившей кривые кавалерийские сабли.
Через сотню метров густой лес подошёл к концу, отделённый от засыпающей деревни нешироким – метров двести – убранным полем. Небо заволокли тучи, и нельзя было с уверенностью сказать, вечер сейчас или уже ночь. В полутьме виднелись дома с горящими глазами окон и невысокие изгороди, поднимались над полем едва различимые силуэты не то пугал, не то идолов.
– Пришли – прошептал кто-то из головорезов.
– Вперёд, собаки! – негромко скомандовал Хозяин – Я разрешаю вам сжечь всё, что найдёте в этой деревне. И помните – пленные нам не нужны.
Отряд двинулся вперёд. Быстро, почти бегом. По полю, в полный рост – сопротивления встретить они не ожидали. Тут же, на поле, они наткнулись на человека – мужик с длинной бородой шёл им навстречу. Наверное, искал детей. Шёл с голыми руками – видимо, к набегам и грабежам в этой глуши не привыкли. Увидев чужаков, он встал как вкопанный.
– Пошумим – сказал Хозяин шедшему рядом с ним на острие клина гусарскому ротмистру.
– Гуляй, ребята! – не то крикнул, не то скомандовал тот. Впрочем, гусары и без него слышали приказ – одновременно раздалось несколько выстрелов, и мужик упал, словно отпущенная душой тряпичная кукла.
– Пошла жара! – прозвучал громкий голос одного из гусаров. Озверевшие головорезы рванули вперёд – к домам, которые предстояло сжечь, к деревенской медовухе, которую предстояло выпить, и к крестьянкам, которых предстояло взять силой.
Философ по-прежнему держался рядом с Хозяином. Тот не спешил. Он окликнул одного из бояр, побежавшего было вперёд, и подозвал к себе. Из-за спины боярина, словно стрелы из колчана, торчало вверх три реактивные гранаты с массивными цилиндрическими наконечниками.
– Видишь крайний дом? Два окна горит? Сожги. Для острастки.
Боярин снял с плеча гранатомёт с чёрным раструбом на заднем конце, зарядил его и выстрелил. Вакуумная граната ярким шлейфом прочертила небо над головами бегущих вперёд гусаров, и на месте одного из домов с грохотом вспыхнул огненный шар, осветив всё вокруг.
Когда Хозяин с Философом вошли в деревню, творимый гусарами беспредел был в самом разгаре. Ижевцы с саблями наголо врывались в избы группами по пять-шесть человек, убивали мужчин, стариков и детей, а женщин вытаскивали на улицу – чтобы надругаться над ними и тут же отправить вдогонку за мужьями. Жители деревни почти не оказывали сопротивления – только один мужик, крича что-то невнятное, кинулся из сарая на группу мародёров с топором в руках и тут же упал с простреленным коленом. К нему подошли двое гусаров с саблями в руках и автоматами за спинами. Философ не стал смотреть, что они сделают с ним, и отвернулся. Несколько изб уже было «зачищено» ижевцами, и теперь они горели ярким пламенем, освещая всю деревню – а вместе с ней бояр в блестящих на свету доспехах, гусар в матовых чёрных кирасах, рыдающих женщин да лежащие на земле тела.
– Медовуха! – донёсся радостный крик – Хозяин! Мы питьё нашли!
– Ты чего приуныл, малец? Выпей, лучше станет – Хозяин повернулся к Философу.
– Я… Я не пью…
– Ну и дурак. Ладно, погуляй пока.
Оставшись один, Философ побрёл по пересекавшей деревню улице. С одной стороны она сворачивала к озеру и упиралась в деревянный причал, с другой – шла к поместью. Туда он и зашагал. Ступал он медленно, с каждым шагом всё более содрогаясь от ужаса и отвращения. «Дерьмо дерьмом» – донёсся откуда-то сзади голос Хозяина. Распробовал медовуху. Философ огляделся. Гусар придерживает одной рукой штаны и забивает саблей молодую женщину – ей, кажется, нет ещё и двадцати. Боярин с баллоном огнемёта за спиной заливает напалмом очередную избу. В воздухе стоят крики, выстрелы, пьяный смех и вой пламени. Свет исходит только от горящих строений – ни звёзд, ни луны не видно. Небо затянуто тучами. Кажется, будто это не тучи, а дым.
На краю деревни Философ увидел нескольких гусар, стоящих у входа в избу. Крестьяне забаррикадировались внутри, и мародёры спорили – вламываться им внутрь или просто сжечь дом. Один за другим раздалось семь или восемь выстрелов. Кто-то из гусаров упал. Философ понял – стреляют не ижевцы. Стреляют в ижевцев!
Стреляли из леса, со стороны поместья. Философ упал на землю под невысокой плетёной оградой, выставил вперёд автоматическую винтовку и вгляделся в темноту, начинавшуюся за краем деревни. Он разглядел десять или пятнадцать человек – пригнувшись, они шли по дороге, в которую переходила деревенская улица.
Завязался бой. Отчаянные обитатели поместья – вне всякого сомнения, это были именно они – смогли отбить окраину деревни, обратив в бегство нескольких подвыпивших мародёров. Это было несложно, учитывая, что большинство ижевцев бесчинствовало на другом её конце. Затаившийся в тени Философ видел, как спасители подбегали к домам и стучали внутрь, как выходили к ним напуганные крестьяне. Он увидел, что у одного из бойцов были длинные светлые волосы. Это девушка! И он её уже где-то видел. От одной только мысли об этом его сердце сжалось. Прошло две или три минуты – позади него зазвучали выстрелы и ругань. Дворовые со спасёнными крестьянами тут же отступили. Для очистки совести Философ выстрелил несколько раз, целясь поверх их голов.
– Княжну-то недооценили. Дерзкая какая, – через несколько секунд голос Хозяина раздался почти у него над ухом. Подвыпивший командир лично возглавил контратаку.
– Наши потери? – продолжил он.
– Четыре человека – прозвучал чуть дальше голос ротмистра.
–Так вам и надо. Идиоты… А связист где? Точно помню, он шёл в эту сторону.
– Я здесь! – поднимаясь, ответил Философ – А княжна тут при чём?
V
Спустя несколько минут он вместе с двумя боярами скакал вслед за Хозяином – впервые скакал на лошади после двухнедельного перерыва. Горящая деревня осталась позади, начался лёгкий дождь. Как оказалось, князь Дмитрий умер от воспаления лёгких два года назад, и хранителем родовой чести с тех пор являлась его племянница. Князьям, собравшимся в Свято-Владимирском монастыре, узнать это только предстояло. Хозяин же услышал об этом в Иворовской крепости от своего шпиона – но в расчёт принимать не стал.
– Им плевать. Они гербу присягнут. Это им не человек нужен, им нужна марионетка с правильной фамильной историей. Неважно, кто ей станет.
– Я видел, как собирали выживших крестьян, – вслух подумал Философ – Ими командовала девушка.
– Наверное, это и была племянница. Княжна Анна. Ей сейчас должно быть девятнадцать лет. Никто не мог подумать, что она со своими людьми ломанёт прямо на нас. Девчонка должна была бежать из поместья – навстречу егерям, в нашу ловушку. Бежать, а не геройствовать, – несмотря на неудачу, Хозяин был заметно рад – Теперь они попытаются уйти в лес. Навестим егерей. Проследим, чтобы их остановили.
Лес был редкий, и скакать по нему можно было свободно. Вскоре мимо них проплыло поместье. Было темно, но Философ узнал в нём огороженный терем из своего сна. Ещё минута – и они увидели егерей. Те стояли через каждые пятьдесят метров. Хозяин с ординарцами повернули – теперь они скакали вдоль кольца, которым егеря окружили поместья. Было темно, шёл дождь, нельзя было даже различить гербов на спинах их курток. Бояре проскакали мимо десятка гусар – звено Жонглёра, призванное усилить кольцо егерей. Ещё через сотню метров они остановились.
– Всё чисто? – перекрикивая дождь, обратился Хозяин к паре егерей.
– Спокойно всё у нас – тягуче, почти нараспев ответил Отец.
– Они должны быть где-то здесь. С минуты на минуту. Спешиться! – скомандовал Хозяин.
Все четверо спешились и заняли места рядом с двумя егерями. Во втором Философ узнал Василия – на душе у него тут же стало легче. Всё вдруг обрело смысл – и сны, и разговор с призраком. Вся жизнь – театр, и люди в нём актёры – сказал он себе. Сейчас он сыграет свою роль – роль, ради которой только и появился на свет. Он ещё не знал её до конца, но это и не важно – главное, что её знал автор трагедии, бывший одновременно и режиссёром, и творцом, и единственным полноценным зрителем.
Дождь кончился. Показалась луна и осветила стволы берёз и сосен. Первым группу людей, шедшую прямо на них со стороны поместья, заметил Отец. Их было тридцать или сорок человек – вооружено было меньше половины. При свете луны они были как на ладони, но Хозяин не спешил открывать огонь. Они приблизились на сотню метров, а может быть, и ближе – Философ мог разглядеть в прицел лицо девушки, шедшей впереди. Большие глаза, высокий лоб, тонкий нос – девушка из его сна! В руках она держала короткий карабин, из которого вряд ли стреляла до этой ночи, волосы падали на длинную, не по росту, кольчугу – отцовская? Дядина? От этих мыслей Философа отвлёк голос Хозяина.
– Огонь! И не заденьте девчонку.
Раздались выстрелы. Кто-то из беглецов упал, кто-то пытался отстреливаться. Философ увидел, как вспыхнуло с их стороны несколько выстрелов – боярин с ручным пулемётом, лежавший подле него, дёрнулся и затих. Ещё одна пуля попала в Хозяина – и отрикошетила от противопульного шлема. Шансов у беглецов не было – в подтверждение тому справа и слева заговорили винтовки егерей. Одновременно с ними подключились к дьявольскому концерту автоматы гусаров. Не прошло и десяти секунд, как крестьяне и обитатели поместья были сметены огнём. В живых осталась одна только княжна – она стояла на месте, сжимая в руках поднятый карабин.
Хозяин, пошатываясь, двинулся вперёд. За ним последовали Философ и боярин-ординарец по прозвищу Виконт. Отец с Василием остались на месте.
– Я полагаю, княжна Анна, – обратился к девушке Хозяин, когда они подошли почти вплотную – А у меня для вас плохие новости. В Свято-Владимирском монастыре собрались правители лесных княжеств. Они уже избрали вашего дядю на место великого князя. Под его фамилией они собираются сплотить силы для очередной военной авантюры. Просто вдумайтесь! Люди, допустившие когда-то смерть вашего отца, хотят нарисовать ваш фамильный герб на тряпках, под которыми соберутся отщепенцы всех мастей. Им плевать на вас и на вашу семью. Плевать настолько, что они не делают даже различия между вами и вашим покойным дядей.
Карабин, который княжна держала в руках, дрожал. Философу показалось, что по её лицу текут слёзы.
– К счастью, у вас есть выбор. Вы можете заключить союз с нами – для этого вам надо лишь признать право Ижевской республики на торговую монополию на всей территории лесных княжеств. И подписать пару соглашений военного характера, – продолжал Хозяин – Как только вы пообещаете это сделать, вся военная мощь Ижевской республики будет направлена на укрепление вашей власти над лесными княжествами. Заметьте – мы настолько доверяем вам, что готовы поверить вам на слово! Впрочем, возможности изменить данному слову мы вам не дадим. И опустите вашу игрушку – мы же ведь взрослые люди!
Княжна всё так же стояла на месте, направив карабин на Хозяина. Видно было, как подрагивали её плечи.
– Никогда! – ответила она, делая заметное усилие над собой – Я не буду присягать вам. Лучше убейте меня – звуки её звонкой речи напоминали голос десятилетнего мальчишки.
– Философ! Прострели ей руку.
Луна освещала всех участников разыгрывающейся драмы. Казавшиеся серыми деревья отбрасывали на траву и на людей – мёртвых и живых – длинные тени. Хотя бой подошёл к концу, выстрелы не прекращались. Кажется, они доносились издалека. Философ заметил, как они сделались громче. К ним добавились крики и ругань. Он не успел даже удивиться этому – два самых важных человека в его жизни стояли прям перед ним, и один приказывал причинить боль другому. Что делать, он не знал.
– Философ?
– Зачем раньше времени тушку дырявить? Отдайте нам, порезвимся – неожиданно подал голос Виконт. Несколько быстрых шагов – и он уже вырвал карабин из рук Анны.
– На здоровье – усмехнулся Хозяин, смотря за тем, как его ординарец срывает с сопротивляющейся княжны кольчугу. Маленькая, беззащитная, едва не плачущая, она всё же не молила о пощаде. И тут Философ выстрелил.
Дальнейшие события развивались стремительно. Виконт, шатаясь, сделал шаг в сторону от княжны – и получил вторую пулю прямо между глаз. Хозяин вскинул автоматический пистолет с длинным дырчатым стволом – Философ был сбит с ног короткой очередью, пришедшейся прямо в защищённую доспехом грудь. «Сволочь…» – успел только сказать Хозяин. Тут же раздался выстрел, и он упал. Стрелял Василий – подумал Философ. Раздался ещё один выстрел, и ещё, и ещё. Крики и ругань звучали теперь совсем рядом – приближался источник непонятных звуков. Но отчего-то Философ был абсолютно спокоен. Он лежал на мокрой траве и смотрел вверх – на небо и на чёрные, будто рваные кроны сосен и берёз. Через расползавшиеся тучи виднелись россыпи звёзд, приклеенных к тёмно-синему небосводу. И как только возможно ненавидеть, лгать и убивать, – подумалось ему – живя под этим небом?
Вскоре его единение со вселенной прервали – над ним склонилось несколько тёмных силуэтов, и чьи-то руки подняли его.
– Мы можем ему помочь? – Философ узнал голос Анны.
– Его бы вынести отсюда, да осмотреть. Но сдаётся мне, что он только контужен – ответил Отец.
– Философ у нас живучий. Верно, братишка? – третий силуэт принадлежал Василию.
Связист с трудом встал на ноги – Василию пришлось поддерживать его. В сотне метров он увидел силуэты людей, бегущих по лесу. Бежали с той стороны, где были деревня и поместье. Гусары? Приглядевшись, он понял, что гусаров там меньше половины. Если бы не шлем, то волосы у него на голове стали бы дыбом. Остальные силуэты принадлежали бесам – с длинными членистыми конечностями, растущими из-за спин, иные без руки или даже без головы – ещё недавно они были людьми.
– Не бойтесь. Они нападают только на тех, в ком чувствуют злобу. Тех, чьи души чисты, они не тронут – сказала княжна.
Один из бесов пронёсся совсем рядом. Его целью была группа гусаров, остановившихся и пытавшихся отстреливаться. У беса не было одной руки, на нём болтались остатки гусарской формы. Кираса с треском лопнула, и прямо в туловище открылся огромный рот со множеством зубов – расположенный не как у людей, а вертикально, растянувшись от живота до самого горла. Почти не обращая внимания на выстрелы, он пожрал их одного за другим – оставив только двоих – и направился дальше.
– На бесах гусарская форма. Они были гусарами. Что с ними произошло? – с недоумением проговорил Философ.
– Вы зовёте их бесами? Миленько – ответила Анна – В этих землях уже три столетия растёт дикая рожь. Местные зовут её «Перун-травой» и гонят из неё крепкое вино. Выпив его, человек превращается в то, что вы зовёте бесом. Когда в эту землю приходит враг, старики пьют это вино и выходят ему навстречу.
Как оказалось, безымянный уже вирус был создан в одном из столь же безымянных НИИ в годы последней мировой войны. Когда работа над страшным оружием, способным превращать людей прожорливых монстров, подошла к концу, сверхдержавы лежали в руинах, а мировая война переросла в повсеместную кровавую смуту. Светлые головы из забытого НИИ – да хранит Сварог их души – нашли для своей заразы новое применение. Накопленный учёными опыт позволил им без труда превратить оружие в средство защиты от кровавого беспредела: единственным переносчиком вируса стало растение-симбионт, а заражённый человек нападал только на тех, в ком чуял агрессию. Минуло три столетия – стаи головорезов, проникавшие в засеянные Перун-травой земли, неизменно встречали на своём пути бесов. Земли те повелось называть нечистыми, а лихие люди туда ходить перестали. Тамошние крестьяне, люд скромный и безобидный, и вовсе забыли о незваных гостях – до тех пор, пока не проник со своей ратью в самое сердце нечистых земель глава тайного приказа ижевской республики.
Философу вспомнилась медовуха, которую ижевцы нашли в деревне. Всё становилось на свои места. Трое человек с чистыми душами стояли рядом. Ещё двое – гусары, оставленные бесом в живых – направлялись к ним. Философ оглянулся вокруг – многочисленные тела, лежавшие в траве, при бледном свете луны были почти не видны. Умолкли последние крики, кончилась стрельба. Бесы уже сделали своё дело и уходили назад, к деревне.
VI
Когда Хозяин пришёл в себя, рассвет уже наступил. Первым, что он увидел, было ясное утреннее небо, окаймлённое кронами деревьев. Он медленно поднялся на ноги и снял с себя шлем с застрявшей в нём пулей – голова болела, а тело отчего-то жутко чесалось. Знал ли он, что все выжившие – а их набралось чуть больше десятка – присягнули на верность великой княжне? Знал ли, что Философ уже связался по рации с отрядом, посланным из Свято-Владимирского монастыря? Знал ли, насколько преданным делает человека любовь?
Чесотка стала невыносимой. Когтистыми ругами Хозяин сорвал с себя доспехи, словно они были изготовлены не из дюралевого сплава, а из бумаги, и принялся с остервенением чесать спину, раздирая кожу до самого мяса. Вскоре одна за другой показались наружу четыре длинные членистые лапы, похожие на клешни богомола. Хозяин не превратился в беса – он давно уже им был.
Ошибка: Контактная форма не найдена.
