– Дорогие сограждане счастливого города Кайон! – Правитель Штейн поднял вверх правую руку, давая знак к малым аплодисментам. Народ похлопал. – Сегодня мы открываем новую страницу нашей безмятежной великолепной жизни. Сегодня, точнее, вчера закончился медный век и, как заверили нас учёные люди, начался железный век.
Штейн поднял вверх обе руки. Пошли овации.
Задудели панфары, засвистали камрыты и сквозь толпу, на помост к правителю черномазые металлурги понесли железные молотки, мечи, сабли, туфли, шапки и прочее.
Народ радовался.
Вскоре железу нашлось обычное и достойное применение. Сделанные из него сабли легко резали медные и бронзовые мечи врагов. И, как и ожидалось, город Кайон начал процветать. Поток заработанного в боях имущества, рабы. Золото.
Через пару лет после начала железного века самый бедный кайонец уже имел не меньше двух рабов и много-много золотых и серебряных денег. Правитель города Штейн раздумывал, стоит ли объявить о начале золотого века, но решил не торопиться.
– Деньги надо, – одним погожим утром заявил Штейну местный финансист Купрум. – Надо деньги.
Правитель посмотрел на того умным взглядом. Но финансист не стушевался. Дело у него серьёзное, чего стесняться.
– Купрум, – Штейн откусил кусок редьки, пожевал, освежая рот, и выплюнул. – Тебе, что, денег мало. Мы только что из Египта тонну золота привезли. Отрежь сколько надо и начекань монеток.
Финансист поморщился. Ему, специалисту, никогда не нравилось объяснять профанам элементарные вещи. Но приходилось. Правда, иногда тут и свои интересы маскировались, но не в этот раз. Вы начали читать конкурсный рассказ. В конце произведения обязательно поставьте ему оценку!посмотреть условия конкурса
– Денег у нас мало, – Купрум присел на тахту рядом со Штейном и достал из-за пазухи железный гвоздь. – Видишь, это гвоздь. Длинный, острый, тяжелый, с зазубренным кончиком гвоздь.
– Ты как-то странно поясняешь, – правитель отодвинулся. – Почему гвоздь? Мне что-то страшновато. Как бандит пришёл. Не размахивай им, а положи. И говори.
Купрум непонимающе глянул на железку в своих руках, потом на подошедшего поближе телохранителя, доставшего из ножен короткую острую саблю.
– Вот идиоты, – подумал он и положил гвоздь на тахту.
Штейн взял его в руки, повертел и отдал охраннику. Тот зажал гвоздь в жёлтых от редьки зубах и отошёл в угол комнаты.
– Поясняю, – немного сбитый с толку Купрум мотнул головой и начал. – Сколько стоит один железный гвоздь?
Правитель пожал плечами и посмотрел на охранника. Тот кивнул и состроил успокаивающую гримасу, дескать, ситуацию контролирую.
Больше в комнате никого не было. Купрум ждал ответа с выражением муки на лице, присущего профессионалам, страдающего от глупости дилетантов. Его визави подумал, что надо дать по роже надменному финансисту, чтобы вёл себя попроще, но сдержался.
– У меня мало времени, чтобы вникать в тайны продажи гвоздей, – начался злиться Штейн. – Говори, что хотел, а то мне ещё на трёх казнях и банкете надо сегодня быть!
Финансист тяжело вздохнул.
– Раньше, ещё год назад, один гвоздь стоил одну золотую монетку, – он ткнул пальцем в сторону телохранителя. Тот сжал зубами гвоздь покрепче. – Потом гвозди подешевели. За одну штуку стали давать серебряную денежку. А сейчас на одну серебрушку можно купить пять гвоздей, – Купрум повысил голос. – Или же десять деревянных леек, или два мешка огурцов. Вот так!
Штейн забарабанил пальцами по тахте. Ему хотелось спросить «Ну и чё?», но таким вопросом он подрывал бы своё величие, показывая непонятливость. Поэтому он кашлянул и посмотрел на охранника. Тот прищурил недобро глаза и зло глянул на Купрума.
Правитель подумал: «Боже мой!» и повернулся к финансисту.
– У тебя есть конкретные предложения, или …, – он набрал воздуха в грудь и неожиданно даже для себя заорал на выдохе: – Что ты мозга мне пудришь!!! Разве плохо, когда люди могут много купить?!
Испуганный Купрум увидел, как охранник вновь вытащил саблю из ножен и решил, что сейчас его убьют. Он рухнул на колени и завопил что-то про больных родителей и детей сирот.
– Встань, идиот! – Штейн дёрнул его за шиворот. – Зачем ты гвоздь притащил? И лейки приплёл? Ты зачем вообще пришёл? Огурцы какие-то. Кошмар египетский, а не финансист.
Икающий Купрум поднялся и начал объяснять. Оказывается, товаров так много, что их мало кому надо. Все уже закупились. Сейчас не берут по сотне гвоздей или десятку леек. Покупают по одному, по два. А денег для таких приобретений нет. Например, тот же гвоздь стоит одну пятую серебрушки.
– Так пускай нарубят их на пять частей, делов-то, – добродушно засмеялся Штейн. – Вот и всё.
Но оказалось, так делать нельзя. Во-первых, закон запрещает портить монеты, а во-вторых, они маленькие, и если их покромсать, останутся невменяемые кусочки. Да и профиль правителя пострадает при этом, вычеканенный на каждой из них.
Штейн задумался. Дело оказалось сложным.
На городском совете дело дошло до драки. Сначала единодушно пришли к выводу, что надо делать деньги из другого металла. Но из какого, непонятно. Потом мнение качнулось в сторону того, чтобы мерилом, основой стал железный гвоздь, стоимостью в одну серебряную монету. Это лоббировали металлурги, предвкушая прибыль. За это их представителя побили. Потом подрались меж собой депутаты от огородников и строителей.
Через пару часов все успокоились. И начали сначала. Один полоумный предложил сделать деньги из папирусной бумаги. Сто клочков – одна серебрушка, сто серебрушек – один золотой. Подсчитали. Производство папируса в таких масштабах обошлось бы дороже похода на край света. Отклонили.
Купрум, которому в свалке попало скамейкой по ноге, приложил к ушибленному месту валявшуюся на полу медную шишечку, отломанную у кресла во время драки.
Он посмотрел на синяк, потом на медяшку и его осенило.
– Гениальная идея! – завопил он. – Только сегодня! Мелкие деньги сделаем из меди.
Прошло три года. Город Кайон процветал и потому расширял своё влияние. Денег хватало с избытком, товаров тоже. Солдаты получали хорошую зарплату во время оккупационных походов, не бунтовали, всё было хорошо. Купрум, которому народ Кайона присвоил титул главного финансиста и почётного товарища союза огородников, постепенно додумывался до мысли о внутреннем валовом доходе и организации банков. Когда в его голове начала оформляться мысль о том, что вполне можно выдавать ссуды, ничем не обеспеченные, он даже напрягся.
– Если все деньги вкладчиков выдать как кредиты, а потом наврать, что всё хорошо, а если будут требовать, то можно будет, – Купрум даже помотал головой от предстоящих перспектив. – Выдать кредиты подставным и потом…
Но он не успел подумать, что потом, так как к нему пришёл его заместитель, унылый Сульхвид.
– Шеф, медь кончилась, – сказал он и достав из кармана редьку, понюхал её ботву.
«Извращенец» – отметил про себя Купрум, и спросил вслух, нахмурив брови: – Как так кончилась? Куда она кончилась?
Сульхвид зевнул.
– Деньги не из чего делать, – он снова понюхал редечную ботву. – Меди больше нет. Всю извели.
Главный финансист вскочил, из его головы улетели напрочь мысли о банках и ссудах. Поболтавшись в атмосфере, эти идеи угодят в головы голландских пройдох только через несколько тысяч лет.
– Погоди, погоди, – Купрум проскакал по кабинету, облицованному золочёным мрамором и остановился возле украшавшего угол помещения бунчука со свисавшими с него скальпами врагов. – Погоди, а куда они девались-то?
– Часть складируют дома, на всякий случай, – унылый заместитель вздохнул. Его жена регулярно припрятывала где-то треть его зарплаты, приговаривая, что детям пригодится, на жильё, на образование. Остальное она тратила по своему усмотрению. Сульхвид, лишённый женой даже права выбора одежды, и ходивший потому в ненавидимой им оранжевой хламиде и деревянных ботах, мечтал вообще об отмене денег. Выдавали бы что надо в общественных магазинах. Кто хорошо работает, тому побольше вещей и еды, кто похуже, тому поменьше. Сульхвид вытер внезапную слезу, и хрумкнул редькой, забыв, куда и зачем пришёл.
– Что ты молчишь, зануда, говори дальше! – рыкнул на него Купрум.
Тот спохватился и чётко доложил. Меди не хватает. Все запасы исчерпаны. Золота и серебра стало больше, чем меди. Их добыча возросла – в Колхиде нашли россыпи, на побережье, на Арарате рудники богатые серебряные, а меди нет. Все куски, какие находили раньше, использованы. Что делать?
Во дворце правителя Штейна, которого недавно народ избрал вечным гегемоном и прозрачным гением Кайона, шло совещание. Думали, что можно использовать вместо меди. Один из представителей купечества предложил бронзу. Идея понравилась Штейну, но выяснилось, что бронза это та же медь, только разведённая другими металлами. Выдвинули идею о замене медных монет серебряными, паритет, так сказать, ввести. Но Купрум заявил, что будет инфляция. Из загашников и тайников вытащат всю медь, поменяют на серебро. И что делать с медяками?
Один из золотопромышленников всё покашливал. Потом докашлялся до того, что Штейн раздражённо наорал на него, что дескать, если есть предложения, то генерируй, а нету, иди к врачу!
Толстый золотопромышленник вытер лоб вышитым платочком, снова кашлянул, испугался и сказал: «Надо бы рудничок».
– Какой рудничок? – тихо спросил Штейн. Он был очень зол. Он опять ничего не понимал, а эти знатоки всё строят из себя. – Я сейчас тебя на рудничок пристрою, серебро долбить в шахточке до полного исхудания и смерти от иссушения. Вы можете нормально говорить? Без недомолвок! Почему надо догадываться всё время!!! Ещё кто-нибудь непонятки начнёт базарить, башку ссеку!! (В ярости правитель перешёл на родной говор).
Все замолчали и посмотрели на охранников. Те, услышав про ссечение головы, достали свои острые сабельки и подошли к туповатому золотопромышленнику.
– Меди много, я думаю, – быстро затараторил тот, поглядывая на сабельки. Штейн махнул рукой, отгоняя телохранителей. – Но мы раньше находили её кусками. А ведь она наверняка совсем маленькими кусочками в земле лежит, как золото. То ведь тоже, то самородок, то песчинка.
– Молодец! – Штейн подумал и тихо повторил. – Молодец!
Свобода каторжанам была обещана за десять килограмм меди. Гремя железными ржавыми кандалами, они брели на речные берега с деревянными тазиками и неустанно промывали пески. Кое-кто находил золото, но оно шло по зачетам как двадцать к одному к медному эквиваленту, и поэтому большого интереса не вызывало.
– Бежать надо, – Красик, судимый за государственную измену и шпионаж в пользу Египта, устало присел на берегу. Его цепи грустно звякнули. – За месяц ни граммульки не намыл, а золота проклятого полкило уже!
Его напарник Запёка огляделся и отложил промывочный лоток. Его погнали на каторгу по ошибке, как он говорил, и он не откровенничал о причинах заключения. Любопытные сидельцы пытались узнать об этом у старшего охранника, хранившего глиняные таблички с досье осужденных. Но тот только морщился и плевался. Сам Запёка при расспросах начинал цыкать зубом и чесать правую ляжку. Срок у него был огромный, целых два года, и его уважали за это, но и побаивались, как всякого непонятного мужика.
– Никто меди не нашёл, – Запёка сплюнул в холодную воду реки. – Довели без редьки, негодяи, слюна совсем белая стала. Мучители! А куда бежать? Я не против, срок-то страшный у меня, сидеть, не пересидеть.
К ним неслышно подобрался охранник, и хлёстко ударил Красика плёткой по плечу, такой же удар достался Запёке. Каторжане быстро разбежались по рабочим местам, и принялись усердно промывать породу.
Вечером старший охранник Пульник подсчитывал добычу своих подопечных. Три десятка подневольных работяг смогли намыть за день всего шесть грамм меди. А за месяц, прошедший с начала работ, не набралось и двухсот граммов. В тоже время золота удалось получить три килограмма. Но это было не то. Содержание каторжан вроде бы и окупалось, но задача, поставленная руководством, не исполнялась. Пульник задумался. Явно был нужен инженер. О существовании племени людей-инженеров давно ходили слухи, почти легенды. Они якобы могли построить всё что угодно, починить сломанные механизмы и вообще придумать всякие облегчения при работе. Последний раз инженеры появлялись при строительстве египетских пирамид и висячих садов Семирамиды. Ходили толки, что они же возвели родосский маяк. Потом же прошли войны, особенно с применением железного оружия и инженеры куда-то пропали. Не осталось даже людей, которые могли похвастаться тем, что встречались с ними.
– А может, и не было никаких инженеров, – подумал Пульник. – А пирамиды сами построились, и сады сами выросли. Чего деревьям-то не расти, если их поливать вовремя.
Но инженеры инженерами, а с добычей меди надо было что-то решать. За оконным проёмом пробежала бродячая собака, виляя хвостом и высматривая что-то съедобное. К ночи расчирикались воробьи, предвещая завтрашнюю непогоду. А если будет дождь, на работу каторжане не пойдут, так как могут простудиться, заболеть и умереть. А это снижает шансы на добывание меди. Не везёт!
Тростниковая цыновка на двери заколыхалась от движения воздуха, это кто-то подошёл к бунгало Пульника. Послышался глухой удар, крик, и плач. Цыновку отодвинула рука охранника и в бунгало, движимый служебным пинком, влетел толстый мужик.
«Новенький каторжанин» – понял Пульник. Толстяк поднялся и заплакал.
– Не реви! – заорал старший охранник. – Документы давай.
Тот, всхлипывая, протянул ему глиняную табличку.
– Золотопромышленник, зовут Вуз, – прочёл Пульник. – Виноват в глупых советах. Срок шесть месяцев.
Переговорив с новичком, старший охранник выяснил, что это именно он подал идею промывать песок в поисках меди. Пульник задумался.
– А что это имя у тебя такое странное? – спросил он. – Иностранец, что ли, или может, инженер?
Вуз испуганно замотал головой. Краткое общение со службой охраны заключённых научило его всё отрицать, и никогда не спорить. Пульник сморщился. Конечно, за низкие темпы добычи меди его не накажут, но и не повысят.
– Хватит ныть! – он стукнул кулаком по столу. – Идеи есть, как медь добыть?
Бывший золотопромышленник подпрыгнул от звука удара и закивал головой.
– Отлично, – Пульник прищурился. – Излагай.
Новоиспеченный каторжанин оглянулся на колыхающуюся под вечерним ветерком цыновку и набрав побольше воздуха, начал излагать.
– Когда меня арестовали, – Вуз вытер нос и слёзы. – Я много думал. И понял, что виноват перед великим правителем, прозрачным гением Штейном. И сейчас главная моя задача, искупить свою вину. Ударный труд, хорошее поведение и полная лояльность. Вот мои основные принципы на все шесть месяцев, которые я проведу под вашим благосклонным надзором.
Пульник скорчил рожу, но перебивать не стал. Не стоило перебивать такие слова, особенно, если искренние, и идут от самого сердца. А Вуз разливался, уверяя его в своей послушности и преданности. Когда каторжанин выдохся, старший охранник повернулся к двери, чтобы кликнуть конвоира, но Вуз резко выдохнул и сказал: – Я знаю, как добыть медь.
И тут же приступил к изложению своей теории. Бывший золотопромышленник пришёл к выводу, что медь должна быть дороже золота и серебра, если она так нужна людям. И потому добывать её придётся сложнее. Сначала медь попадалась в виде кусков, а сейчас так уже не получается. Но медь есть. Потому что она нужна людям! Значит есть. По мнению Вуза, медь растёт из маленьких-маленьких кусочков. И за много-много лет вырастает в те самые куски, которые находили люди. И если найти зелёные камни, то медь будет в них. Только очень маленькие кусочки, так как ещё не выросла в большие.
– А почему зелёные? – спросил Пульник.
Поймавший кураж Вуз пояснил, что медь зеленеет на солнце, как белая кожа людей покрывается загаром, так и этот металл под лучами небесного светила меняет цвет.
– А как её из камней достать? – спросил Пульник. Он уже чувствовал, что удача где-то рядом, также недалеко и новая должность смотрителя всех тюрем.
Каторжанин посмотрел на него, как профессионалы глядят на туповатых недотёп. Пульнику захотелось треснуть того по шее, но он сдержался.
– Дробить зелёные камни надо, – сказал Вуз. – Дробить и выбирать из обломков медь.
Запёка и Красик в наказание за плохую добычу меди были переведены в мыловаренное отделение каторги. К ним привозили дохлых собак и кошек, они обдирали их, шкуры сдавали кожемякам, а из остального делали мыло. Весь процесс был жутко вонюч и грязен. Красик думал о странностях в этом мире. Мыло делается фактически из грязи, чтобы потом эту грязь убирать. Здесь явно наблюдалось несоответствие и даже бессмыслица. Он поделился своими мыслями с Запёкой. Но тот только плюнул и назвал Красика дураком.
– Философия вещь вредная, – заявил напарник. – Потому что её съесть нельзя.
– А мыло что, можно сожрать? – удивился Красик.
– Мыло можно продать за деньги, – пояснил Запёка. – А на деньги купить еды, женщин, вина.
Он внезапно замолчал, и тяжело вздохнул.
– Да, много можно вина купить, – прошептал Запёка и опустил голову. – Много хорошего вина.
Каторжанин выпустил из рук ржавый нож для потрошения трупов животных и заплакал. Солёные слёзы текли по морщинистому лицу, смачивая рыжую бороду. Красик понял, что близок к разгадке заключения напарника, но спрашивать побоялся.
Вдруг рядом с мыловарней раздался ужасный грохот. Каторжане выскочили из вонючего цеха, испугавшись, что на них напали разбойники, чтобы отобрать мыло.
Тревога была ложной. На каменной площадке, которую Пульник называл по-египетски плацем, громоздились кучи серо-зелёных камней.
– А где мы будем вечером маршировать и песни петь? – удивился Красик. Но ему никто не ответил. Вереница каторжан с носилками, свалив партию камней, ушла за новой партией. Напарники-мыловары осмотрели наваленные глыбы.
– А вот и медь, – протянул Запёка, ковырнув пальцем излом на камне. – Сейчас из них станем извлекать её, кормилицу нашу.
Работа на плацу кипела целыми днями. Одни каторжане долбили железными молотами камни, другие выколупывали из них кусочки меди. Производительность выросла раза в три. Пульник был доволен, и даже отменил вечерние прогулки, то есть марширования с песнопениями. Тем более, делать это было негде. Придумавший новую технологию добычи Вуз был весел, сыт и исполнял должность технического директора каторги. Но его счастье длилось недолго. После докладов Пульника о росте производства меди на каторгу приехали Штейн и Купрум.
Правитель обошёл площадку, лично выковырял из камня тяжёлого блеска медный кусочек и похвалил Пульника, сказав, что тот перспективный молодой служака, и вполне может рассчитывать на достойную награду. Старший охранник расцвёл и даже всплакнул от такого служебного счастья. Однако Штейну на глаза попался Вуз, как тот не прятался, но наткнулся на прозрачного гений Кайона возле мыловарни.
– А этот толстопуз почему здесь!? – взревел правитель. – Почему он не похудел?! Пульник, вы меня удивляете!!!!
В итоге Вуз угодил в медный карьер, откуда добывали рудосодержащие камни. Там бывший технический директор каторги обносился и похудел. Пульник жалел его, но подкармливать запрещал – нельзя игнорировать распоряжение Штейна. А постройневший Вуз внезапно понял, что быть худым лучше, чем толстым. Вместо жира у него появились могучие мускулы, чем он очень гордился, и даже не хотел уходить с каторги, когда окончился его срок.
Но влияние Кайона продолжало расти, и денежной массы не хватало. К тому же медь была нужна и в производстве, и для бытовых нужд населения. А поскольку с каждым оккупационным походом жить становилось всё лучше, соответственно, росли и бытовые запросы народа. Те же статуи надо было ставить из бронзы. А её как сделать без меди-то? Никак не сделаешь. Поэтому множество рабов было брошено на разработку медных рудников.
Пульник, ставший куратором всех каторг, напряжённо думал, как бы повысить производительность труда. Красик, после освобождения возглавивший воспитательный отдел мест заключения, лично рисовал лозунги и плакаты, призывавшие зорко смотреть и умело колупать медные кусочки. Однако это помогало мало.
Даже его главный шедевр, висевший на каждом плацу, где дробили камни:
– Зачёт по меди исполняй
– И на свободе ты гуляй!
Не оказывал должного воздействия.
Его бывший компаньон Запёка, продолжавший варить мыло и потому пропахший тухлятиной, между тем придумал протирать полученный продукт между валками для более нежной консистенции.
Как-то Красик зашёл к нему в гости и пожаловался на низкие показатели производительности добычи медной руды. Запёка угостил его кипятком с заварённым в нём шиповником и внимательно выслушал.
Проблема была в том, что железные молоты в руках каторжан недостаточно мелко дробили камни. Поэтому и выколупывать медные блёстки из них было затруднительно.
Запёка хмыкал, изредка вытирая потные руки об свою длинную рыжую бороду. Они попили шиповничий отвар, поговорили о том, о сём. И тут Запёка, почесав правую ляжку, выдвинул идею.
– Слышь, Красик, комиссар медного труда, – он высморкался в бороду. – Если я помогу вам поднять эту вашу производительность труда, скостите мне срок? А то ещё четыре месяца просто невыносимо ждать. Кстати, слова такие, как производительность труда, откуда взял? Из Египта, что ли?
– Ага, – ответил насторожившийся Красик. – Хорошее египетское слово. А как ты поднимешь?
– Так я тебе и сказал, – Запёка нахмурился. – Знаю я вас, политических сотрудников. Философию разведёшь, награду получишь, а я?
Красик убежал, а к вечеру вернулся с Пульником. Сначала тот, узнав, что Запёка придумал что-то, не хотел идти на встречу с этим каторжанином, но желание увеличить количество меди пересилило.
– Ну, здравствуй, алкоголик! – сказал смотритель, входя в мыловарню. Красик понял, за что сидит Запёка. Боже мой, он пьяница, ужаснулся воспитатель и поэт. А я с ним год отработал. Как только не заразился. Его же надо в отдельной каменной пещере держать, чтобы опасности для людей не было.
Запёка вытер руки о бороду и предложил гостям отвар шиповника. Те не отказались.
– Редькой не богаты? – спросил мыловар. Пульник хмыкнул и вытащил редьку из кармана
– На, лопай, – сказал он.
– Какая ядрёная, – восхитился Запёка, откусив от сочного корнеплода. – А вот если бы давали мне редьку побольше, я бы не спился (при этом он покосился на Красика).
– Ну хватит болтать, рассказывай, – поморщился Пульник.
Мыловар не спеша докушал редьку, глотнул отварчику, потянулся и изложил свою идею. Она оказалась такой простой, что и Пульник, и Красик от досады, что не догадались сами, все переплевались. Но слово есть слово, и смотритель каторг пообещал Запёке место главного дробильщика и свободу через две недели.
Всё было гениально, и требовало усложнения производства. Требовалось изготовить два железных барабана с неровной поверхностью, поставить их рядом и вращать. В маленький проём между ними сыпать побитые молотами камни. Железные барабаны изотрут их в пыль. А из неё достать медь будет гораздо проще.
Работа закипела. Вскоре каторжане и рабы только успевали крутить ручки барабанов, да оттаскивать из-под них измельчённую руду. «Смотряки», сидя скрестив ноги, аккуратно выгребали из неё медные кусочки.
Производительность снова выросла. И совсем неплохо выросла. На каторгу приезжал лично Купрум и даже пообещал Пульнику отлить его статую и поставить в пантеоне почётных горожан. Но, разумеется, после смерти. Они выпили немного хорошего вина и расстались очень довольными друг другом.
Но через пару месяцев добыча меди опять снизилась. Подвели «смотряки». Они слепли от постоянного вглядывания. Глядя на них, каторжане и рабы отказывались этим заниматься. Производительность начала падать. Причём очень резко. Смотритель Пульник понял, что дело пахнет не только статуей, но и другими, уже не очень приятными вещами.
Он собрал производственный совет из Вуза, открывшего первую в Ойкумене фитнесс-школу, Красика, Запёки и Сульхвида, присланного Купрумом.
– Надо что-то делать! – заявил Пульник и постучал пальцем по столу. Все посмотрели на его палец. Пульник уловил направление взглядов и тоже опустил глаза. Потом он кашлянул и убрал руку под стол.
– А что делать, что делать, – Запёка, сбривший бороду, откашлялся. – Надо по старинке, промывать измельчённую руду. Медь как золото, осядет, и всё.
– Как просто! – изумился Пульник.
– А может сжигать? – предложил Вуз.
Все недоуменно глянули на него.
– Чего сжигать-то, – открыл рот Красик. – Медь ведь не горит.
Бывший золотопромышленник пояснил. Измельчённую руду надо положить в огонь. Причём жар должен быть мощный. Не как от обычных дров, а как от угля, на которых шашлыки жарят. Каменный сор, «отвальные хвосты», как мысленно назвал его Красик, сгорят, а медь останется.
– Любопытно, – процедил Пульник, глядя на своих бывших подопечных. – Очень любопытно. Ну что же, попробуем.
С промывкой ничего не получилось. Вместе с медью осаждалось золото, серебро, ещё какие-то металлы, и без смотряков было всё равно не обойтись. С обжигом вышло то же самое. Пульник загрустил. Работа остановилась.
Он с тоской смотрел на горы измолотой железными барабанами руды, не зная, как достать из них так нужную стране, правителю Штейну и ему, Пульнику, медь.
К нему в гости зашёл уже свободный гражданин Кайона Запёка.
– Грустишь, начальник, – бодро сказал он и потянулся. – Ну, что, когда статую твою будем отливать?
Пульник равнодушно глянул на него и лёг на кушетку. Он чувствовал, что решение где-то рядом, но как его найти? Опять в голову пришли мысли об инженерах. Они-то бы придумали как повысить производительность труда. Тьфу, вдруг озлобился он, привязались слова эти египетские!
– Идеи принимаешь? – Запёка присел и похлопал ладошкой по столу. – Редьки не вижу! Сожрал, что ли, всё?
Пульник поднялся и внимательно посмотрел на Запёку. Бывший мыловар обычно соображал правильно и смотритель даже подозревал иногда, что тот потомок инженеров.
Он поставил на стол серебряное блюдо с вымытой редькой и глиняный кувшин с отваром шиповника.
– Жри давай, – дружелюбно предложил он.
Запёка захрумкал, и даже, когда смотритель отвернулся, в удовольствием нюхнул редечной ботвы.
– А у тебя где-то был стеклянный жбан, – сказал он, наевшись. – Дай-ка его сюда.
Пульник порылся в мраморном шкафу и вытащил редкую диковину – стеклянный жбан. Он в молодости привёз его из египетских походов. Полюбовавшись на тонкую работу, секреты которой были давно утрачены, смотритель протянул жбан Запёке.
– Вот смотри, – тот высыпал в сосуд горсть измельчённой руды, налил воды до половины и палочкой перемешал. Вода помутнела. Но вскоре часть руды выпала на дно, остальные частички медленно также падали вниз.
– Пожалуйста, медь дорогая ты наша, – Запёка ловко ложкой выхватил из жбана не успевшие упасть кусочки. – Не знаю почему, но медь тонет медленнее, чем остальные примеси. Я вчера на речке сидел и в тазике промывал руду. Мешал, мешал, смотрю, а медь-то сверху. Десять грамм за вечер. Это из двух, примерно, килограмм получается.
И вновь на каторге закипела работа. Вспоминая даже прошлый год, Пульник про себя удивлялся, как изменилась обстановка. Вместо унылого плаца и пустыни с верблюжьей колючкой высились горы руды, с утра до вечера слышался грохот железных барабанов. Сейчас к этому добавились огромные чаны, в которых каторжане, смешивая рудные коктейли, ловили медь.
Из начальства на этот раз приехал один Сульхвид.
Он уныло побродил по рабочим площадкам, понюхал и даже лизнул полученную медь и также грустно провёл совещание.
– Наверху вами очень довольны, – произнёс он. – Уже заказаны форма для статуи смотрителя. Ждут только вашей смерти, чтобы сделать и установить.
Пульник, польщённый, склонил голову.
Далее Сульхвид бубнил про дальновидную политику Штейна, рост благосостояния народонаселения и прочее. После совещания начальники пошли пьянствовать.
Проходя мимо чанов, где хмурые каторжане, гремя кандалами, размешивали руду, а другие, тоже невесёлые, черпали огромными ложками взвесь.
Сульхвид остановился.
– Прямо как дома у меня, – произнёс он, печально глядя на мутную воду. – Большая стирка. Только дома ещё пена, грязная пена. К ней грязь прилипает, к мыльной пене-то. А жена всё недовольна. Покупай, говорит, стиральную рабыню ещё одну. А то скоро внуки пойдут, а на них не настираешься.
Запёка вытаращил на него глаза и бросился в родную мыловарню.
Через день производство меди выросло ещё в разы. Её мелкие частички, взболтанные в воде, прилипали к мыльной пене. Эту плавучую субстанцию собирать было гораздо легче, чем черпать взвесь. Далее медная пена шла в обжиг и пожалуйста, готовый металл.
Приехавший на выходные Вуз оценил разросшееся производство. С ним был его племянник Анод. Молодой парень, рвавшийся проявить себя на каком-либо поприще. Он тщательно осмотрел рабочие площадки и остался недоволен.
– А что, дядя, неужели ничего уже в этом мире придумать нельзя? – спрашивал он вечером у Вуза.
Подвыпивший и объевшийся редьки Вуз горько кивал. Его собутыльники – Красик и Запёка также грустили.
– Всё уже придумано, это факт, – бывший мыловар печально чесал правую ляжку. – Всё, абсолютно всё. Может, только сбрую поменяют ещё у лошадей, а то верхом ездить не очень удобно.
Мужики попивали свекольное вино, заедая его чёрной редькой, и несмотря на грусть, чувствовали себя победителями. Они, и только они спасли страну от экономической катастрофы и финансовой ямы.
Они понимали, что сделанное ими навсегда останется в веках, и их имена и статуя Пульника будут напоминать потомкам об этом подвиге.
Анод тоже загрустил. Перспектив в жизни у него не было. Только скучная жизнь. Дядя обещал пристроить его чиновников в управление тюрем.
– Всю жизнь по каторгам, – подумал он, и глянув на выпивающих мужиков, пошёл прогуляться.
Утром Анод подошёл к Запёке, отпаивающемуся яблочным вином и робко спросил: – А правда, что ничего уже придумать нельзя?
Бывший мыловар внимательно посмотрел на парня и отставил в сторону глиняную щербатую кружку.
– Рассказывай, – сказал он.
Смущаясь, молодой парень поделился идеей. А что, если воду мешать не палкой, а воздухом с помощью кузнечных мехов? Смесь лучше взбаламутится, и соответственно, меди больше поднимется, прилипнет к пене. Это же выгодно.
Эксперимент оказался удачным. Производство меди, столь нужной народам, поднялось на порядок. На каторгу, переименованную сейчас в народное предприятие имени прозрачного гения Штейна, приехал и сам правитель. Он наградил всех изобретателей и рационализаторов недавно придуманными орденами, а Пульнику вручил мини-статую.
– Скорее помирай, тогда в натуральную величину поставим, – посоветовал он смотрителю. Тот остался в терзаниях. В галерее почётных горожан для его статуи уже отвели место, и он всё время опасался, вдруг проштрафится чем и статую не поставят. С другой стороны, умирать совсем не хотелось.
Правитель Штейн наградил также и юного Анода.
– Вот за кем наше будущее, за Анодоми, – громко произнёс он на митинге и вручил тому плётку с серебряной ручкой, как символ начальника.
Все захлопали. Скрежетали барабаны, дробя руду. Булькала взвесь в чанах, сборщики пены грузили её на носилки и таскали на возы. На них руду отвозили в обжиг. Дымили костры. Кайон процветал.
– Молодец, Анод! – крепко пожал ему руку Запёка. – Ты наше будущее! Настоящий инженер!!
Ошибка: Контактная форма не найдена.
